СОЮЗ 
ОБЩЕСТВО 
СОБЫТИЯ 
МНЕНИЯ 
КУЛЬТУРА 
ИСТОРИЯ 
ОБРАЗОВАНИЕ 
ПРОЕКТЫ 
КАТАЛОГ 
ФОТО 
Портал «Slavia» продолжает публиковать материалы новой серии очерков о русской жизни в довоенной Эстонии. Предлагаем читателю выдержки из книги «Литературное турне 1938 года». Автор исследования – Антон Владимирович Бакунцев, уроженец Таллина, доцент кафедры теории и методики редактированияфакультета журналистики Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова.
* * *
Продолжение. Часть 4.
Наибольшим притеснениям подвергались эмигранты, осевшие в Литве и Эстонии. Так, власти этих стран ввели для эмигрантов квоты на приобретение гражданства, а саму процедуру такого приобретения сделали исключительно сложной. Чтобы стать литовским или эстонским гражданином, эмигрант должен был прожить в соответствующей стране определенное количество лет и сдать своего рода экзамен на знание государственного языка, основных положений национального законодательства и т.п.
 И.А. Бунин. 1936. Фотография из газеты «Сегодня» (Рига). 1936. 21 июня. № 170 Рига. Дом Черноголовых. Фотография автора 2009 г. |
Кроме того, эмигрантам часто отказывали в праве работать по специальности. За редчайшим исключением, такие виды деятельности, как государственная и «публично-правовая» служба, частная адвокатская и врачебная практика, для эмигрантов с со- ответствующим образованием были под запретом. Отступление от правила делалось лишь в отношении инженеров и «других лиц, имеющих специальные технические знания»28. «В силу этих условий, — свидетельствовал первый помощник и заместитель председателя Комитета русских эмигрантов в Эстонской Республике М.И. Соболев, — русские беженцы, живущие в Эстонии, применяют свой труд преимущественно на физической работе. Фабрики, заводы, торфяные разработки, сланцевые рудники, постройки, разработки леса, сельскохозяйственные работы — вот поле деятельности русского эмигранта, конечно, в качестве простой рабочей силы, и не больше»29.
Примерно такой же была ситуация в Литве. В начале 1920-х годов из-за нехватки квалифицированных национальных кадров на службу в государственные учреждения принимались иностранцы, в том числе русские эмигранты — офицеры, представители интеллигенции, — с условием, что они выучат литовский язык. Те, кто по тем или иным причинам не мог сдать экзамен на знание государственного языка Литовской Республики, подлежали увольнению. «Впоследствии “фильтр” благонадежности стал более плотным»: по распоряжению литовского кабинета министров иностранцев без литовского гражданства могли брать на службу «лишь в случае острой необходимости»30. В итоге, например, эмигранты, жившие в Каунасе, «были заняты мелкими службами, а также случайными заработками на сезонных строительных работах; устроившихся более-менее сносно и прочно были единицы. Это были те, кто поселились в провинции, работали в сельском хозяйстве (батраками), на лесоповале»31. При этом в сфере частной врачебной, адвокатской практики, мелкой торговли признанными «монополистами» были евреи и немцы, конкурировать с ними русским, часто не имевшим ни достаточного опыта предпринимательской деятельности, ни связей, было очень трудно.
Из-за невозможности работать по специальности многие эмигранты были вынуждены селиться не там, где им хотелось бы жить, а там, где существовали гарантии трудоустройства. В основном это были либо сельскохозяйственные, либо промышленные районы: в Литве — Зарасай, в Латвии — Латгалия, в Эстонии — северо-восток и юго-восток. Но если в Литве и Латвии эмигранты, не имевшие гражданства этих стран, пользовались некоторой свободой выбора места пребывания, то в Эстонии для неоптированных эмигрантов была установлена своего рода «черта оседлости». Им напрямую запрещалось жить в Таллине, а также в Принаровье и в Печорском крае — ввиду близости границы с СССР; поэтому, например, беженцы из советской России в основном селились в сланцевом бассейне, в городах Нарва, Йыхви, Силламяэ, в уезде Вирумаа. Исключения из этого правила были возможны только с разрешения «главной полиции»32.
 Панорама Каунаса. 1930-е гг. (?) Открытка. |
Столь откровенная дискриминация объясняется в первую очередь тем, что эстонские и литовские власти видели в эмигрантах потенциальную угрозу для суверенитета своих государств. Чиновники почему-то были уверены, что эмигранты жаждут воссоединения Прибалтики с Россией. Наименее благонадежным элементом считались монархисты: их подозревали в подрывной деятельности против СССР, что было чревато осложнением внешнеполитических отношений с «восточным соседом». По этому поводу литовское правительство еще в начале 1920-х годов делилось своими опасениями с Лигой Наций: «Русские эмигранты как таковые отличаются своей нелояльностью и поэтому могут опять организовать всякие интервенции, из-за которых нам пришлось бы объясняться»33.
Существенно иным было положение русских эмигрантов в Латвии. Благодаря несравненно большей лояльности местных властей по отношению к беженцам последние вместе с коренными русскими латвийцами сумели создать то, что современный историк русской эмиграции Е.И. Пивовар называет «более или менее единым этнокультурным сообществом»34. Русская община Латвии вообще была «сравнительно хорошо организована, хотя и не достигала уровня немецкой и еврейской»35. Эмигранты довольно быстро включились в культурную и общественную жизнь русской колонии. Наравне с русскими уроженцами Латвии они занимались предпринимательством, вели частную практику, преподавали в средних и высших учебных заведениях, издавали газеты и журналы, состояли в общественных и политических организациях. Недаром к концу 1930-х годов, несмотря на ужесточение внутренней политики в отношении национальных меньшинств, более 97 % всех жителей республики (т.е., очевидно, и немалая часть осевших здесь русских эмигрантов) имели латвийское гражданство: «Это обеспечивало внутреннюю стабильность молодого национального государства»36.
Одним из наиболее ярких примеров единения внутри русской диаспоры Латвии явилась ежедневная газета «Сегодня», которая издавалась в Риге в 1919–1940 годах и была самым крупным и жизнеспособным русским изданием Прибалтики. И в составе редакции, и среди авторов этой газеты в основном были эмигранты — журналисты и литераторы. Тем не менее «Сегодня» не являлась изданием чисто эмигрантского типа, как парижские «Последние новости» и «Возрождение», берлинский «Руль» или нью-йоркское «Новое русское слово», и официально именовала себя «латвийской газетой на русском языке». Проявляя живой и постоянный интерес к международным событиям в области политики, экономики и культуры, газета в то же время не забывала, что основу ее аудитории составляет коренное русское население Латвии, Литвы, Эстонии, а также Польши и Финляндии, и вследствие этого уделяла много внимания внутренним делам этих стран37.
Продолжение следует...
Примечания и ссылки
28. См.: Исаков С.Г. Записка М.И. Соболева «Русские беженцы в Эстонии» (1929) / публ., вступ. заметка и коммент. С.Г. Исакова // Труды русского исследовательского центра в Эстонии / сост. В. Бойков. Таллин, 2001. Вып. 1. С. 97.
29. Там же.
30. Лаукайтите Р. Эпилог Российской империи в Литве… С. 11.
31. Там же. См. также: Марцинкявичюс А. Социальная адаптация русских в межвоенной Литве (1918–1940). С. 128–133.
32. См.: Исаков С.Г. Записка М.И. Соболева «Русские беженцы в Эстонии». С. 97. Впрочем, такое отношение эстонских властей к русским беженцам можно даже считать гуманным — по сравнению с тем, что пришлось пережить им, а также солдатам и офицерам Северо-Западной армии после того, как в результате поражения под Петроградом они оказались на эстонской земле. «Из опасения распространения тифа» для русских военных и беженцев «эстонскими властями были установлены карантины, которые им запрещено было покидать» (Там же. С. 100). Множество людей было вынуждено неделями дневать и ночевать на приграничных с Россией железнодорожных станциях, часто под открытым небом, на снегу. Погибших от обморожений, недоедания и тифа хоронили чуть ли не ежедневно.
33. Юрявичюте А. Государственная политика Литвы по отношению к русским эмигрантам // Emigracja rosyjska. Losy i idée. Łódź, 2002. С. 302. Примечательно, что «служебная» неприязнь литовских и эстонских чиновников к русским эмигрантам как бы переносилась и в художественную литературу. Так, в произведениях эстонских прозаиков эмигранты часто были отрицательными персонажами. Причем самыми черными красками рисовались бывшие «северо-западники» и бежавшие из большевистской России «буржуи». Исключение составляли русские беженки. Эстонских писателей трогала и ужасала трагическая перемена, происшедшая в их жизни после Октября. Возник даже литературный стереотип: из произведения в произведение переходил, по сути, один и тот же образ эмигрантки — непременно княжны или графини, которая жила на чужбине впроголодь, радовалась одежде, купленной в комиссионном магазине, а чтобы прокормиться, становилась проституткой, судомойкой или официанткой (См.: Меймре А. Образ русского эмигранта в эстонской литературе 1920–1930-х гг. // Русская эмиграция: Литература. История. Кинолетопись: Материалы международной конференции [Таллин, 12–14 сент. 2002 г.]. Иерусалим; Таллин, 2004. С. 291–295). Впрочем, не исключено, что подобное отношение к эмигрантам было характерно лишь для первой половины 1920-х гг. В дальнейшем же, в частности в Литве, как утверждает Р. Лаукайтите, местное националистическое правительство, в отличие от своих предшественников — христианских демократов, — смотрело на деятельность «белоэмигрантских» организаций (в том числе, вероятно, монархического толка) «довольно снисходительно», «поскольку это были антикоммунистические организации, которые вносили раскол в политически активную часть русского населения, приглушая интерес к большевизму» (Лаукайтите Р. Эпилог Российской империи в Литве… С. 18–19). Тем не менее Литва все равно старалась сохранять «добрососедские отношения» с СССР. 34. Пивовар Е.И. Российское зарубежье: Социально-исторический феномен, роль и место в культурно-историческом наследии. М., 2008. С. 254.
35. Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возможно ли возвращение традиций? // Русские Прибалтики. Механизм культурной интеграции (до 1940 г.). Вильнюс, 1997. С. 68. 36. Там же.
37. Подробнее о газете «Сегодня» см.: Абызов Ю., Равдин Б., Флейшман Л. Русская печать в Риге: Из истории газеты Сегодня 1930-х годов: в 5 кн. Stanford, 1997. Кн. 1.
