СОЮЗ 
ОБЩЕСТВО 
СОБЫТИЯ 
МНЕНИЯ 
КУЛЬТУРА 
ИСТОРИЯ 
ОБРАЗОВАНИЕ 
ПРОЕКТЫ 
КАТАЛОГ 
ФОТО 
Выступление этого молодого талантливого пианиста на фестивале «Klaver'08» стало настоящим сюрпризом.
Сольные концерты Николая Токарева в Таллинне и
Йыхви прошли с триумфом: публика устроила настоящую овацию, и музыкант
не раз играл на «бис».
– Я просто в восторге! И от вашего прекрасного города, и от публики. Я
приятно удивлен таким приемом, ведь я здесь играл впервые. В отличие от
других европейских стран у вас обращают внимание не только на
виртуозные, эффектные пьесы, но и на тихие, лирические. Когда после
«Лунного света» Дебюсси и прелюдии Баха - Зилоти я услышал крики
«Браво!», это было для меня приятной неожиданностью.
«Стейнвей» или «Ямаха»? А может, «Бехштейн»?
– А как вам наш рояль? Его многие критикуют, а вам удалось добиться красочного, импрессионистического звука в «Ночном Гаспаре» Равеля.
– У меня была репетиция два часа, я прошел всю программу – обычно я этого не делаю. Да, я слышал, что вашему «Стейнвею» десять лет, но у меня не возникло особых проблем, хотя «Стейнвей» вообще достаточно специфический инструмент по ровности клавиатуры.
– Какой инструмент у вас дома?
– У меня старый «Блютнер». Уже нужен новый, я в этом направлении работаю.
– Не хотите приобрести «Ямаху»? Многие современные пианисты предпочитают рояли этой фирмы, у Дениса Мацуева даже эксклюзивный договор с «Ямахой»...
– Да, он «лицо» этой фирмы, артист «Ямахи». Японцам удалось добиться большого прогресса, их рояли, сделанные в последние годы, просто прекрасны. Но я считаю, что стоит обратить внимание на новые «Бехштейны». Я недавно был на фабрике и в магазине, где стоят новенькие, из-под пилы, «Бехштейны», и играл на них – это очень достойные инструменты. Конечно, «Стейнвей» есть «Стейнвей», особенно гамбургский, но мне очень нравится новый «Бехштейн» с его мягким и ровным звуком.
– Разделяете ли вы мнение, например, Николая Луганского о том, что на современных роялях сложнее добиться тех эффектов, каких добивались в начале ХХ века Бузони, Гофман?
– Конечно, современные инструменты не столь гибкие, более тяжелые, тугие. Даже если сравнить рояли, изготовленные 20-30 лет назад, и нынешние, – отличие весьма заметное. Поэтому правы те музыканты, которые, как Горовиц или Микеланджели, возили с собой инструменты, или – как Григорий Соколов – играют только на тех роялях, которые им нравятся. Надеюсь, что когда-нибудь со мной будет ездить хотя бы настройщик – как это было у Гилельса.
Любитель импрессионистов
– Как вы относитесь к аутентичному исполнительству? Судя по вашему исполнению Рамо, вас трудно заподозрить в приверженности этому направлению.
– Мне нравится исполнять Моцарта и Рамо чистым, прозрачным звуком. Но в то же время мне хочется подчеркнуть какие-то красоты, краски, которые позволяет игра на рояле и которые абсолютно невозможно воспроизвести на клавесине. Для этого есть хаммерклавиры и клавесины, на которых играют музыканты высочайшего класса. Если же я играю на рояле, мне хочется использовать все звуковое богатство этого инструмента. Мне интересно экспериментировать со звуком.
– Этот гавот с вариациями Рамо даже музыкантам малоизвестен. Откуда он у вас?
– Действительно, это редко исполняемое произведение. Я его начал учить лет восемь-десять назад. Мой папа – пианист и специалист по нахождению редких нот, он обнаружил эти ноты в библиотеке школы Гнесиных, где я тогда учился.
– А Баха вы часто играете?
– Да, у меня даже есть запись с фестиваля в Руре, где я играю Партиту ре мажор Баха - Бузони. А сейчас я отправляюсь в тур по Германии, где вместе с Пражским камерным оркестром буду исполнять фа-минорный концерт Баха и первый концерт Шостаковича. Это два моих любимых концерта. Мне кажется, это очень интересное сочетание. В концерте Шостаковича много перекличек с классическим стилем.
– По-моему, вы – в силу возраста, характера – тяготеете к романтической манере исполнения?
– Да, возможно, вы правы.
– И, мне кажется, любите импрессионистов?
– Очень люблю, хотя играю их совсем недавно. Только что у меня вышел диск «Французский альбом», где, кроме Рамо и Франка, записаны сочинения Дебюсси и Равеля. Я тяготею и к романтическому стилю исполнения, и к образному. Мне нравится работать над звуком, создавать разные образы.
Легко ли быть вундеркиндом?
– Эта сторона всегда была развита у представителей русской фортепианной школы. Вы себя считаете воспитанником какой школы? Вы ведь учились не только в Москве, но и за рубежом.
– У меня в Манчестере был тоже русский педагог – Дина Парахина. Кроме того, я брал мастер-классы у Родольфа Бухбиндера и других очень достойных музыкантов, которых я не могу отнести к какой-то определенной школе. Сейчас во всем мире происходит обмен мнениями, появились интернациональные школы. Конечно, я пианист русский, и исполнение мое в большей степени русское, чем европейское. Но, как многие говорят, какая-то частичка европейская тоже во мне присутствует.
– Вы родились в стопроцентно музыкальной семье, в семь лет уже играли с оркестром, считались вундеркиндом. Тяжело было нести это бремя?
– Я вообще не чувствовал никакого бремени. Я играл и наслаждался тем, что я делаю, мне все давалось легко. Выступать я начал рано, в 10 лет впервые поехал за рубеж, а с 13 лет начал регулярно гастролировать. Сложен не период вундеркиндства, а то время, 15-16 лет, когда вундеркиндство заканчивается. Тогда перед тобой встает вопрос: либо исчезнуть, либо вырасти в серьезного, интересного и – в будущем – большого музыканта. Многое зависит от тебя самого, от родителей и, конечно, от педагога. У меня был критический период, когда я понял, что начинаю терять себя. И тогда я уехал в Манчестер, к Дине Парахиной, которая помогла мне выбраться из этой «ямы». Я ей страшно благодарен за это.
– Вы человек сомневающийся или, скорее, уверенный в себе?
– Я – верящий в себя человек. Я знаю, что мне хотелось бы улучшить в своей игре, и уверен, что у меня это получится.
Справка «ДД»:
Николай Токарев родился в 1983 году в Москве в семье музыкантов. Первые уроки игры на фортепиано получил у своего отца-пианиста.
После окончания музыкальной школы им. Гнесиных поступил в Музыкальный институт им. Гнесиных. Затем продолжил учебу в Манчестере, в Королевском музыкальном колледже, который окончил в 2004 году с золотой медалью.
Победитель X конкурса Евровидения Klassica Eurovision (2000, Гран-при), лауреат международного конкурса Geza Anda в Цюрихе (2006, 2-е место).
Фото: nikolaitokarew.de
– А как вам наш рояль? Его многие критикуют, а вам удалось добиться красочного, импрессионистического звука в «Ночном Гаспаре» Равеля.
– У меня была репетиция два часа, я прошел всю программу – обычно я этого не делаю. Да, я слышал, что вашему «Стейнвею» десять лет, но у меня не возникло особых проблем, хотя «Стейнвей» вообще достаточно специфический инструмент по ровности клавиатуры.
– Какой инструмент у вас дома?
– У меня старый «Блютнер». Уже нужен новый, я в этом направлении работаю.
– Не хотите приобрести «Ямаху»? Многие современные пианисты предпочитают рояли этой фирмы, у Дениса Мацуева даже эксклюзивный договор с «Ямахой»...
– Да, он «лицо» этой фирмы, артист «Ямахи». Японцам удалось добиться большого прогресса, их рояли, сделанные в последние годы, просто прекрасны. Но я считаю, что стоит обратить внимание на новые «Бехштейны». Я недавно был на фабрике и в магазине, где стоят новенькие, из-под пилы, «Бехштейны», и играл на них – это очень достойные инструменты. Конечно, «Стейнвей» есть «Стейнвей», особенно гамбургский, но мне очень нравится новый «Бехштейн» с его мягким и ровным звуком.
– Разделяете ли вы мнение, например, Николая Луганского о том, что на современных роялях сложнее добиться тех эффектов, каких добивались в начале ХХ века Бузони, Гофман?
– Конечно, современные инструменты не столь гибкие, более тяжелые, тугие. Даже если сравнить рояли, изготовленные 20-30 лет назад, и нынешние, – отличие весьма заметное. Поэтому правы те музыканты, которые, как Горовиц или Микеланджели, возили с собой инструменты, или – как Григорий Соколов – играют только на тех роялях, которые им нравятся. Надеюсь, что когда-нибудь со мной будет ездить хотя бы настройщик – как это было у Гилельса.
Любитель импрессионистов
– Как вы относитесь к аутентичному исполнительству? Судя по вашему исполнению Рамо, вас трудно заподозрить в приверженности этому направлению.
– Мне нравится исполнять Моцарта и Рамо чистым, прозрачным звуком. Но в то же время мне хочется подчеркнуть какие-то красоты, краски, которые позволяет игра на рояле и которые абсолютно невозможно воспроизвести на клавесине. Для этого есть хаммерклавиры и клавесины, на которых играют музыканты высочайшего класса. Если же я играю на рояле, мне хочется использовать все звуковое богатство этого инструмента. Мне интересно экспериментировать со звуком.
– Этот гавот с вариациями Рамо даже музыкантам малоизвестен. Откуда он у вас?
– Действительно, это редко исполняемое произведение. Я его начал учить лет восемь-десять назад. Мой папа – пианист и специалист по нахождению редких нот, он обнаружил эти ноты в библиотеке школы Гнесиных, где я тогда учился.
– А Баха вы часто играете?
– Да, у меня даже есть запись с фестиваля в Руре, где я играю Партиту ре мажор Баха - Бузони. А сейчас я отправляюсь в тур по Германии, где вместе с Пражским камерным оркестром буду исполнять фа-минорный концерт Баха и первый концерт Шостаковича. Это два моих любимых концерта. Мне кажется, это очень интересное сочетание. В концерте Шостаковича много перекличек с классическим стилем.
– По-моему, вы – в силу возраста, характера – тяготеете к романтической манере исполнения?
– Да, возможно, вы правы.
– И, мне кажется, любите импрессионистов?
– Очень люблю, хотя играю их совсем недавно. Только что у меня вышел диск «Французский альбом», где, кроме Рамо и Франка, записаны сочинения Дебюсси и Равеля. Я тяготею и к романтическому стилю исполнения, и к образному. Мне нравится работать над звуком, создавать разные образы.
Легко ли быть вундеркиндом?
– Эта сторона всегда была развита у представителей русской фортепианной школы. Вы себя считаете воспитанником какой школы? Вы ведь учились не только в Москве, но и за рубежом.
– У меня в Манчестере был тоже русский педагог – Дина Парахина. Кроме того, я брал мастер-классы у Родольфа Бухбиндера и других очень достойных музыкантов, которых я не могу отнести к какой-то определенной школе. Сейчас во всем мире происходит обмен мнениями, появились интернациональные школы. Конечно, я пианист русский, и исполнение мое в большей степени русское, чем европейское. Но, как многие говорят, какая-то частичка европейская тоже во мне присутствует.
– Вы родились в стопроцентно музыкальной семье, в семь лет уже играли с оркестром, считались вундеркиндом. Тяжело было нести это бремя?
– Я вообще не чувствовал никакого бремени. Я играл и наслаждался тем, что я делаю, мне все давалось легко. Выступать я начал рано, в 10 лет впервые поехал за рубеж, а с 13 лет начал регулярно гастролировать. Сложен не период вундеркиндства, а то время, 15-16 лет, когда вундеркиндство заканчивается. Тогда перед тобой встает вопрос: либо исчезнуть, либо вырасти в серьезного, интересного и – в будущем – большого музыканта. Многое зависит от тебя самого, от родителей и, конечно, от педагога. У меня был критический период, когда я понял, что начинаю терять себя. И тогда я уехал в Манчестер, к Дине Парахиной, которая помогла мне выбраться из этой «ямы». Я ей страшно благодарен за это.
– Вы человек сомневающийся или, скорее, уверенный в себе?
– Я – верящий в себя человек. Я знаю, что мне хотелось бы улучшить в своей игре, и уверен, что у меня это получится.
Справка «ДД»:
Николай Токарев родился в 1983 году в Москве в семье музыкантов. Первые уроки игры на фортепиано получил у своего отца-пианиста.
После окончания музыкальной школы им. Гнесиных поступил в Музыкальный институт им. Гнесиных. Затем продолжил учебу в Манчестере, в Королевском музыкальном колледже, который окончил в 2004 году с золотой медалью.
Победитель X конкурса Евровидения Klassica Eurovision (2000, Гран-при), лауреат международного конкурса Geza Anda в Цюрихе (2006, 2-е место).
Фото: nikolaitokarew.de
