Александр Журбин. Фото с сайта wikipedia.org

Известный композитор рассказал корреспонденту «НВ» о рождении новой оперы «Альберт и Жизель», которую ему заказал певец Николай Басков

Он с детства «заболел» музыкой и в 9 лет уже сочинял свою. Ташкентский мальчик из семьи инженеров отважился и покорил Ленинград. Отменное образование (Ташкентская консерватория, Училище имени Гнесиных), затем аспирантура в Ленинградской консерватории, великие учителя, среди которых были Хачатурян и Слонимский, талант и работоспособность – все обещало серьезное композиторское будущее. При этом он был живым, легким на подъем, лихо играющим на разных музыкальных инструментах, желанным гостем в любой компании, где судьба сводила с Шостаковичем, Барышниковым, Бродским, Довлатовым, Рейном. Его рано настигла слава, но не успокоила. В 29 лет он написал первую в СССР рок-оперу «Орфей и Эвридика», вошедшую в Книгу рекордов Гиннесса как самое долго идущее произведение в этом жанре в одном коллективе. Имя Александра Журбина стало знаменитым. С тех пор им были написаны около 10 опер, 30 мюзиклов, балеты, симфонии, кантаты, оратории, музыка более чем к 50 фильмам, песни, ставшие хитами: «Мольба», «Песня о счастье», «Лошадка-жизнь». Для него все жанры хороши, кроме скучного. Ему всегда было тесно в рамках одного жанра, одной профессии, одной страны. В возрасте 45 лет взял и махнул в Америку, где освоил еще и профессии журналиста, писателя и даже режиссера, создал собственный театр, собственный кинофестиваль.

Сегодня он предпочитает жить в Москве, где, по его признанию, ему лучше работается и где его публика. Он попрежнему невероятно энергичен: ведет передачи, пишет мюзиклы, оперы, книги…

– Александр, наверное, вы привыкли, что вас называют королем мюзикла или  русским Леонардом Бернстайном. Кстати, вы с ним встречались?  
– Мы познакомились во время его визита в Москву. Это было на приеме в резиденции германского посла. Курьезно то, что изза своего плохого произношения я невольно сказал чтото вроде каламбура – который он тут же оценил. Я ему сказал, желая сделать комплимент: «Я обожаю вашу «Мессу» (имея в виду его «Мессу», написанную им на открытие Кеннедицентра в Вашингтоне в 1971 году). Поанглийски это звучит I love your «Mass». Но у меня это прозвучало как I love your mess, что примерно означает «Я люблю ваш беспорядок». Бернстайн сразу заулыбался, оценил забавное словосочетание, и ответил: «I love people who love my mess», то есть: «Я люблю людей, которые любят мой беспорядок». И когда после этого я обратился к нему «Мистер Бернстайн» (то есть на вы), он поправил меня: «Сall me Lenny». То есть будем на ты. Когда мы увиделись снова, после его концерта, он узнал меня, мы поболтали. Я сказал, что, наверное, буду в Нью-Йорке, а он мне: обязательно найдите меня, пойдем на ланч. Этому не суждено было случиться. Вскоре после моего приезда в НьюЙорк в 1990 году его не стало.

– Однако мюзикл так и остался в сознании многих пришлым из Америки жанром, в России он так и не прижился…
–  С 1975 года я стараюсь продвинуть этот жанр в России, причем абсолютно бескорыстно. Поначалу я был полон оптимизма, и даже в интервью газете «Известия» сказал лет 6 назад, что Россия скоро будет экспортировать мюзиклы в НьюЙорк, Париж, Лондон. Теперь у меня настрой пессимистический. Этот жанр в России не прививается, потому что у нас косная публика, а критики и журналисты не считают этот жанр серьезным. Более того, для некоторых он на грани запретного. Один очень «умный» критик написал: «Мюзикл – это чтото вроде стриптиза. Но на стриптиз с женой пойти неудобно, а на мюзикл можно». Я с ним спорил: «Это искусство! Великие авторы работали в этом жанре: Курт Вайль, Бернстайн». «Все равно стриптиз», – настаивал он.
Дело в том, что традиции русского театра особые. Его основоположники – Станиславский, Немирович-Данченко, Мейерхольд – заложили театр психологический, но не музыкальный.  Многие уверены, что другого театра и быть не может. А на самом деле есть масса других жанров и подходов. Мюзикл – искусство для публики, а не для узкого круга зрителей. В Америке это жанр пользуется колоссальным успехом, и уже тричетыре поколения людей привыкли ходить на мюзиклы. Они их в школе изучают. У нас этой культуры нет, и, повидимому, она не скоро появится. Я боролся с советской публикой, но, честно сказать, уже махнул рукой. Не хотите мюзикл, так ходите в свой драматический театр и в свою оперетту.

– Увы, наша публика слушает и «Фабрику звезд», которую сорганизовала Пугачева. Может, просто в жанре мюзикла пока не нашлось своей Пугачевой?
– Да. В России мюзиклу не везет. Филипп Киркоров как-то взялся за «Чикаго». Вложил туда много денег и полностью прогорел. Возненавидел мюзиклы. Пытались «Норд-ост» ставить, но на премьеру ворвались чеченцы. Другой мюзикл привезли на английском языке, что тоже глупо. Естественно, он провалился. После этого пошли крики, что мюзиклы России не нужны. В Москве недавно вышли два мюзикла: «Красавица и чудовище» и «Монте-Кристо», либретто к которому написал Юлий Ким. Оба идут с гигантским успехом. И значит, всетаки мюзикл в России жив.

– Однако ваши мюзиклы идут в основном в провинции. Вот и премьера вашей новой оперы «Альберт и Жизель» состоится  в Волгограде. Причем в роли заказчика выступил Николай Басков. Неужели для таких известных имен, как вы и Басков, не нашлось столичной площадки?
– Да, пока премьера намечена в Волгограде. И Николай Басков обещал спеть там на премьере. Но потом планируются спектакли и в Москве. Ни один бродвейский спектакль не показывают сразу на Бродвее в Нью-Йорке. Сначала идет обкатка в каком-нибудь другом городе. Это называется try out, то есть проба вне Нью-Йорка. Вот и мы так попробуем. А в Москве у меня  на сегодня идет 7 музыкальных спектаклей. Но действительно, большой, высокобюджетный мюзикл пока пробить не удалось.

– Как возник творческий альянс с Басковым? Он ли вас нашел и предложил идею постановки или идея была вашей?
– Колю я знаю с момента, когда мы вместе ездили на гастроли с моим мюзиклом «Закат» во Францию и Швейцарию гдето году в 87–88м. Ему тогда было лет 11–12, и уже тогда было ясно, что он паренек непростой. Потом нас объединила игра в звездной команде «Что? Где? Когда?» под руководством Михаила Барщевского. Басков талантлив во многих областях, но прежде всего как певец, обладающий красивым лирическим тенором большого диапазона. Я уверен, что у него, как у оперного певца, – большое будущее. Ведь оперные певцы начинают понастоящему петь только в 35, а ему 32.
Еще лет 20 назад я понял, что сюжет «Жизели», написанный Теофилем Готье, – прекрасный оперный сюжет. Я предложил его Коле, он сразу оценил идею – и… заказал мне эту оперу. Я за год написал клавир, а тут на меня вышло новое руководство Волгоградского музыкального театра. Коля не возражал, и мы решили доверить премьеру им. Авторы либретто Юрий Ряшенцев (он же написал стихи), Галина Полиди и я. Для меня эта опера – поворот к XIX веку, когда писалась великая музыка и великие оперы. Мир устал от авангарда, и даже постмодернизм себя исчерпал. Мне кажется, сейчас время возвращения к большим чувствам, красивым мелодиям, высокому стилю. И делать это надо без всякой пародии, без фиги в кармане. По этому пути пойдет музыка в XXI веке. Иначе она погибнет.

– Говорят, вы работаете сразу над многими рукописями и даже сочетаете композиторское и писательское творчество. Что еще на сегодня у вас в работе?
– В этом году написал огромную музыкальную поэму «Мертвые души», она ставится в Омске. Только что закончил музыкальную драму «Цезарь и Клеопатра» по Бернарду Шоу для юбилея народного артиста России Герарда Васильева. Уже полгода работаю над Четвертой симфонией. Ну а параллельно закончил цикл детских пьес для фортепиано. Ну и конечно кино, телевидение – всего хватает. И обдумываю новую книгу.

– Ваш брат, сын – все музыканты, притом что родители ваши были далеки от музыки. Кто заразил вас любовью к музыке и почему из музыкальных инструментов вы выбрали именно виолончель?
– Виолончель получилась случайно, я даже не знал, что это такое, когда меня отдали на ней учиться. Но любовью к музыке меня заразили родители. Мама всегда очень хорошо пела, и в доме всегда были пластинки с операми, с классической музыкой. И это на меня сильно повлияло, я часами слушал эти пластинки. А почему у нас все музыканты – сам не знаю. Видно, какой-то ген все же был. У моего брата двое детей, и оба прекрасные скрипачи, причем один – скрипач высшей лиги.

– В вашей музыке, даже самой грустной и лиричной, все равно живет надежда. Создается впечатление, что вы необычайно оптимистичный человек. Совпадает ли это с вашим внутренним ощущением себя?
– Я давно приучил себя не показывать на людях свои переживания. Я всегда улыбаюсь, и многие говорят, им это помогает жить. Настоящее произведение искусства (даже самое мрачное) должно давать надежду. Художник не должен показывать миру свои язвы, он должен говорить людям – все будет хорошо. Именно это я и пытаюсь делать.

– Есть ли у вас девиз, ведущий по жизни?
– Дар – это поручение. И ты должен это поручение выполнить.


Обсуждение закрыто

Вход на сайт