Что мы знаем об Аляске? Только то, что мы ее продали? «Русская Америка» Сергея Бабаяна дает не только информацию, хотя ее, конечно, тоже; но информацию можно прочитать и в источнике, конкретно — в сочинении мореплавателя Василия Головина, приведенного в конце книги. Кораблекрушение брига «Святой Николай» у берегов Америки действительно произошло в 1808 году. Оно и положено в основу сюжета. Но главное, пожалуй, не столько факты, сколько дух.

Герои романа живут на острове Ситха, иначе — острове Баранова, площадь 4160 кв. м (четыре Москвы в 2000 г.). Чтобы представлять — остров находится много дальше и Берингова моря, и Алеутских островов, и Аляскинского залива — он ближе к Канаде. Как они сюда попали? Их вербовали по пьяному делу, уговаривая подписать кабальный договор, сюда бежали ссыльные, воры, скрывающиеся от правосудия, бродяги... Что они здесь делали? Работали, добывали пушнину, которая становилась все дешевле, а люди все глубже увязывались в штрафы и пожизненные долги, исключающие возможность возвращения домой; вечный ветер, вечная серость, триста дней в году дождь, одежда не успевает просохнуть никогда; ели одну рыбу, «хлеб на Ситхе не созревал, огурцы не родились, капуста шла в чахлый лист, репа и картошка были водянисто-дряблыми, как влажная губка»; умирали от горячки, цинги и стрел тлинклитов, диких племен; порабощали алеутов, коренных жителей Алеутских и близлежащих островов, женились на алеутках... Главное — с Ситхи не возвращались.

Вечный безысходный мрак все же населен людьми. Все они разные: юный, наивный, жизнерадостный Некрут; смешной шепелявящий Самоед («Прими, Господи, его дусу гресную» — гениальная речевая характеристика персонажа); озлобленный, энергичный Шкаев; матерый, умный Меченый, молчаливый старый Чика; жестокий, истеричный капитан Булыгин и другие... И сам главный герой — бывший беглый преступник Иван.

Вполне рядовое плавание за хлебом превратится в давно задуманный бунт — в надежде убежать от всевидящего ока Компании и этих гиблых мест. Маленький бриг попадет в ужасный шторм. Горстка выживших окажется на берегу острова Пагубный (Ванкувер), неосвоенный, населенный дикими. Словом, по сюжету — чистый детектив а-ля «Остаться в живых». Но психологизм делает роман не детективом, а русской классикой. Команда едва ли не в каждой переделке будет терять по человеку, спасать заложников, лечить раненых и хоронить мертвых, умирать от усталости, терять терпение, прощаться с жизнью, оживать, любить, предавать... И ежеминутно Ивану придется делать выбор. Пойти в плавание, зная о бунте, или сказаться больным и остаться? Взять с собой алеутку по кличке Уналашка, в него влюбленную, или проститься с ней? Потеряв лучшего друга, пускаться на его поиски, подвергая риску всю команду, или бросить его и идти дальше? Иван часто ошибается. Он не идеален и не кристально чист сердцем. Но он, неграмотный, умеет думать и чувствовать — и рефлексирует, как мы сегодня, спустя 200 лет.

Роман очень русский — по языку, по стилю мышления, по глубине переживаний. Смысл устаревших выражений чуешь нутром. К тому же поговорки, в которых русский язык, как белок яйца, а русская душа, как желток: одно в другом. «Хочь гирше, да инше» — пусть будет хуже, горше, но по-новому. «И беса потешить, и целкость спасти». Язык романа — отдельная история. Труднейшая задача — легко и ненатужно писать на разговорном народном языке начала XIX века! Этот язык — и не устаревший, и не современный, а настоящий русский, образный, глубокий, не без матерка. «Это было такое наслаждение, что рот прямо кричал». «Впереди раскрывалось десятиверстное горло залива...»

Иван, простой человек, из народа, не интеллигент — таких мы и сегодня встретим всюду, — сам постигает жизненные истины и уроки. Думает о Москве, воюющей с Наполеоном: «Это же надо: у людей есть хлеб, мясо, картошка, нет каждый день дождя — а они воюют...» О любви: «И дело здесь, понятно, не в плотской утехе — ни за какую утеху никто жизнь свою не отдаст, а дело... не знаю, в чем, — в чем-то в душе». А если и есть у человека враг, то это — Государство. «Неужели у Государства такая долгая память, пятнадцать лет?!» «Государство всегда на стороне капитанов», и у Государства есть самая страшная для простого народа вещь — бумага; «в Сибири, как и в России, пуще всего боялись бумаги: за нею стояло Государство». Будет, конечно, и о Боге. Есть он или нет, и как он допустил эти смерти, пережитые Иваном так близко? Как он допустил его, Иваново, несчастье — любимую женщину на его руках, проткнутую копьем? С другой стороны, как он совершил настоящее чудо, позволившее команде спасти заложников из рук диких? Так и выходит, что русский человек только и ждет: «Вдруг оглянется русский Бог...»