— Как-то слишком буднично мы встретились, Вячеслав Ервандович. Вы не спросили пароль, не поинтересовались, не было ли за мной хвоста…

— За каждым из нас всегда тянется хвост, даже если мы его не замечаем. По крайней мере, я нервничаю, не чувствуя, что кто-то идет по моим следам… Конечно, это шутка, в Германии мне живется абсолютно спокойно и комфортно, хотя полвека, проведенные в спецслужбах, даром не прошли, привычка оглядываться по сторонам и контролировать ситуацию осталась. В ГРУ я попал в конце Великой Отечественной, а после расстрела Берия в 53-м меня, как и многих коллег, перекинули из Главного разведуправления в КГБ. Так сказать, для усиления. Большую часть времени я проводил в Германии. Долго сидел в Берлине под крышей советской военной администрации, потом вернулся в Москву. Меня всегда интересовала журналистика, хотелось писать для газет и журналов. На службе это не приветствовалось, поэтому публиковался под разными псевдонимами. С главным редактором «Известий» Алексеем Аджубеем у меня сложились доверительные отношения, и он печатал мои тексты в «Неделе», не афишируя личность автора.

Когда КГБ возглавил Юрий Андропов, я стал у него кем-то вроде тайного советника, посла по особым поручениям. Юрий Владимирович доверял мне и время от времени поручал разные деликатные дела. Именно по его заданию в 1969 году я налаживал так называемую секретную связь между высшим политическим руководством СССР и ФРГ. Этот канал способствовал установлению тайных отношений между генеральным секретарем ЦК КПСС Брежневым и канцлером ФРГ Брандтом, в результате чего был заключен советско-западногерманский договор (о нерушимости послевоенных границ в Европе. — «Итоги»). Секретная связь работала на протяжении двенадцати лет, а начиналось все с того, что я прилетел в Бонн под видом специального корреспондента «Советской культуры» и принялся внедряться в среду немецких журналистов. Через какое-то время мне удалось выйти на главного редактора влиятельной газеты из Франкфурта. Тот имел связи на самом верху и организовал встречу с правой рукой Вилли Брандта Эгоном Баром. Немецкие социал-демократы тогда одержали первую за долгое время победу на выборах в бундестаг и искали новых союзников и партнеров в Европе. Идея об установлении неформальных отношений с лидерами Советского Союза пришлась канцлеру ФРГ по вкусу. Более того, он сам обратился к главе советского правительства Косыгину с аналогичным предложением. Поэтому Брандт, выслушав отчет Бара о состоявшейся конфиденциальной встрече, все смекнул и быстро согласился. Он был умнейшим, приятнейшим дядькой, общение с которым доставляло истинное удовольствие. Личность, большой политик! Не зря ведь в 1971 году Вилли вручили Нобелевскую премию мира. А тогда, в начале 1970-го, заработал мост между Москвой и Бонном. Иногда я по шесть раз в неделю летал между двумя столицами, метался туда и обратно. Никаких записей не вел, бумаге ничего не доверял. Всю необходимую информацию мне сообщали устно, я запоминал ее и передавал адресату вплоть до малейших нюансов.

Так продолжалось, пока Андропов не перешел на работу в ЦК КПСС. Уходя с Лубянки, Юрий Владимирович сказал: «Тебе надо увольняться, Слава. Иначе заклюют тут». У меня были плохие отношения с Крючковым, возглавлявшим в свое время секретариат председателя КГБ. Владимиру Александровичу не нравилось, что я решаю вопросы с шефом напрямую, через его голову. Он не упустил бы возможность поквитаться со мной после того, как в кабинет Андропова пересел Чебриков. И я не стал ждать, тут же написав рапорт об отставке. Юрий Владимирович, визируя бумагу, спросил: «Куда теперь пойдешь? Ткни пальцем, скажи, где хотел бы работать». Я ответил, что по-прежнему тяготею к журналистике, назвал ТАСС и через день уже работал заместителем генерального директора Телеграфного агентства Советского Союза…

Занимал эту должность, пока после путча, развала СССР и прочих начавшихся потрясений не понял, что впереди ничего хорошего не светит, и принял решение уезжать. По моей инициативе было расширено региональное бюро ИТАР-ТАСС, работавшее по Германии, Австрии и Швейцарии, его штат увеличили до двенадцати человек, меня назначили заведующим. Так на заре 90-х я снова оказался в Бонне и с тех пор живу здесь.

— А когда вы познакомились с Виктором Луи?

— Вскоре после его возвращения из ГУЛАГа в середине 50-х годов. Виктору ведь дали двадцать пять лет лагерей по сфабрикованному обвинению в шпионаже на десяток иностранных разведок, включая мифические государства, которых никогда не существовало в природе. Луи отсидел одиннадцать лет, потом грянул XX съезд партии... Мы случайно оказались рядом в компании, разговорились и с тех пор начали регулярно общаться.

— Его не смущало, что вы служите в КГБ, а он по полной программе огреб от конторы?

— Луи отделял мух от котлет и неоднократно повторял, что не путает профессию и человека. Не столь важно, где работаешь, главное, каков ты на самом деле… Надо знать характер Виктора, ему было безумно интересно жить, он любил риск, с радостью бросался в любые авантюры, а КГБ давал шанс почувствовать, как играет адреналин в крови. Надо лететь в Израиль на секретные переговоры? Пожалуйста! Нелегально проникнуть на территорию Чили и попытаться встретиться с арестованным хунтой Корваланом? За милую душу! Только благословите! При этом Луи не являлся штатным сотрудником КГБ, не получал от нашей разведки за выполнение заданий ни копейки. Никогда и ничего! Принципиально проворачивал все комбинации на свои. В деньгах он не нуждался, поскольку обладал прекрасной предпринимательской жилкой и находил способы хорошо зарабатывать. Скажем, Виктор наладил ежегодный выпуск справочников для посольств и иностранных корреспондентов, аккредитованных в Москве. Собирал под одной обложкой всю информацию, которая могла пригодиться в работе. Строго говоря, это должно было делать УпДК МИД, но пока чиновники лениво почесывались, Луи снял неплохой куш. Правда, деньги у него не задерживались, он тратил их с необычайной легкостью, не печалился, если карман оказывался пуст. Всегда повторял: «Не беда! Еще заработаю!» Спокойное отношение к материальным благам в нем воспитал ГУЛАГ. Деньги для Луи были средством, а не целью. Благодаря им он жил на широкую ногу, устраивая шумные и многолюдные вечеринки у себя на даче в Переделкине. Туда слетался весь московский бомонд — от творческой богемы до диссидентов-правозащитников!

Словом, мы даже не пытались формализовать отношения с Виктором. Он был плохо управляем, не терпел внешний контроль, мог отчебучить что угодно, совершить экстравагантный поступок, поэтому неофициальные контакты нас полностью устраивали. Андропов любил повторять: «Мне с корреспондентами работать удобнее, чем с агентами». Юрий Владимирович знал, что я доверяю Луи, и этого ему было вполне достаточно. Обычно мы встречались не в кабинете на Лубянке, а в одной из конспиративных квартир КГБ, куда я привозил Виктора. Там в спокойной обстановке и обсуждались вопросы, которые Андропов хотел поручить Луи.

— Но одно дело — навестить в чилийской тюрьме Корвалана и другое — от имени СССР разговаривать в Вашингтоне с Киссинджером.

— Луи ведь назвался спецкором влиятельной английской газеты. Американцы, как и немцы, искали альтернативные выходы на руководство Советского Союза, и услуги работавшего в Москве корреспондента были им кстати.

— А как Луи оказался причастен к публикации на Западе писем дочери Сталина Аллилуевой?

— Это уже без нашей помощи. Виктор знал, что в Штатах готовится к изданию книга скандальных мемуаров, и решил сыграть на опережение. Нашел в Ленинграде человека, помогавшего Светлане редактировать рукопись, выкупил у него одну из копий, после чего отправился в Германию и предложил услуги главному редактору «Штерна». Поступок в его стиле! Виктор был одновременно авантюристом и коммерсантом! Немец тоже оказался отчаянным парнем и ухватился за возможность вставить фитиль американцам, хотя понимал, что рискует нарваться на штрафные санкции со стороны законных владельцев прав на издание книги. По сути, речь ведь шла о воровстве. Действительно, после публикации в журнале вой поднялся страшный, американцы подали иск в международный суд и добились, чтобы типография пустила под нож часть отпечатанного тиража «Штерна». Зато оставшиеся экземпляры разлетелись со свистом, как горячие пирожки! И Луи, разумеется, внакладе не остался, получив причитавшийся гонорар. Хотя, думаю, в том конкретном случае его больше привлекали не деньги, а поднятый шум, в центре которого оказался и он. Для журналиста важно, чтобы имя постоянно оставалось на слуху, контекст упоминаний порой отходит на второй план, как ни цинично это звучит…

Вершиной профессиональной карьеры Луи стал эпизод, связанный с отставкой с поста первого секретаря ЦК партии Хрущева. Слухи о возможном отстранении от власти Никиты Сергеевича ходили по Москве давно, хотя заговорщики держали задуманную операцию в строжайшем секрете. Виктор несколько раз задавал мне вопросы на эту тему, говоря, что лондонская редакция требует от него определенности, но я уходил от ответа. И вот однажды глубокой ночью Луи ехал по Охотному Ряду со стороны Лубянки и увидел, как с фасада гостиницы «Москва» убирают огромный портрет Никиты Сергеевича, висевший там чуть ли не круглогодично. Виктор не поленился остановить машину, чтобы поинтересоваться, кто же отдал приказ на снятие лика вождя. Работяги, скатывавшие в рулон огромное полотнище, не смогли ответить ничего вразумительного, но Луи неплохо знал, как работает советская бюрократическая машина, и справедливо предположил: такие вещи без благословения свыше не происходят. Виктор среди ночи разбудил меня и рассказал, что видел в центре Москвы. Я снова отказался обсуждать тему, сославшись на то, что дико хочу спать. Тогда Луи на свой страх передал сообщение в Лондон: дескать, отставка Хрущева не за горами. Газета через сутки напечатала текст, и информационная бомба рванула! Москва загудела, как разворошенный улей. Виктора взяли в осаду коллеги, требуя подтверждения сенсации и раскрытия имени источника. Конечно, риск был велик. Если бы Хрущев остался у руля, ребята со Старой площади открутили бы Луи голову, как пить дать. А может, не только ему, но и мне за компанию. Советская власть такие шуточки не прощала. Ничье покровительство не спасло бы. К счастью, интуиция не подвела Виктора и в тот раз, дни Никиты Сергеевича на высоком посту истекли. Хрущев прилетел из отпуска в столицу и узнал, что товарищи по партии у него за спиной организовали дворцовый переворот…

Конечно, после такого попадания в яблочко авторитет Луи в журналистских кругах вырос невероятно: человек, имеющий доступ к закрытой информации, владеет всем, правит миром. Это был звездный час Виктора…

— Почему он сам не написал мемуары, передоверив миссию вам, Вячеслав Ервандович?

— По банальной причине: прославленный журналист… не слишком хорошо владел пером. Это был не его конек. Пролезть, куда другие не могут, выведать, разузнать — пожалуйста, а вот описать увиденное и услышанное… С текстами для газеты Виктору помогала жена. Решив рассказать правду о себе, он обратился ко мне. До того были две попытки написать биографию Луи, но обе его не устроили. Мы встретились в Акапулько, и Виктор начал разговор со слов: «Слава, сделай для меня последнее одолжение…» Он уже знал, что смертельно болен, и не хотел, чтобы небылицы, которые в большом количестве сочинялись о нем при жизни, продолжали гулять и после его ухода в мир иной. Тогда, в Мексике, на протяжении двух недель мы ежедневно беседовали по несколько часов. Виктор рассказывал, а я аккуратно записывал. Почему лишь сейчас собрался напечатать мемуары друга? Ждал, пока к книге проявит интерес серьезное издательство. «Семь Дней» — именно то, что нужно. Отдельные главы публиковались в журнале «Коллекция Караван историй», а сейчас они выходят под одной обложкой. Надеюсь, судьба Виктора Луи, этого незаурядного человека, не оставит читателей равнодушными.

— Вы приукрашивали описываемые истории, так сказать, творчески их переосмысливали?

— В этом не было необходимости. Зачем выдумывать что-либо, если реальная жизнь увлекательнее любой фантазии?

— Что, кстати, подтверждает и пример WikiLeaks.

— Почему вы вдруг вспомнили об этом интернет-ресурсе?

— Ну как? Люди выкладывают в открытый доступ секретные материалы, которые читаются покруче детектива.

— Согласен. Только не верю я в столь масштабные случайные утечки информации. Это ведь происходит не в первый раз, правда? Кому-то из серьезных игроков явно нужен подобный слив… Тут романтикой и не пахнет.

— Значит, персонажи вроде Луи окончательно перевелись на белом свете, Вячеслав Ервандович?

— Эпоха плодит людей, бытие определяет сознание. Какие времена, такие и герои. Сегодня у всех на уме деньги, ради высоких целей никто рисковать не готов. Первый вопрос при встрече: а сколько мне за это заплатят? Идеализм умер, остался голый и циничный расчет. Когда-нибудь человечество поймет: так существовать скучно и тоскливо. Для этого, собственно, я и написал книгу. Всякий, кто прочтет ее, должен уяснить: есть вещи важнее количества дензнаков на банковском счете. Не в деньгах счастье. И даже не в их количестве…

Бад-Годесберг — Москва

 

Обсуждение закрыто