Эта уникальная фотография — из архива Татьяны Сергеевны Бурковой, вдовы Георгия Буркова. Фото сделано меньше чем за год до смерти великого писателя Василия Шукшина на том самом теплоходе, где он ушел из жизни. Эта уникальная фотография — из архива Татьяны Сергеевны Бурковой, вдовы Георгия Буркова. Фото сделано меньше чем за год до смерти великого писателя Василия Шукшина на том самом теплоходе, где он ушел из жизни. Свидетелем трагедии тогда был именно Георгий Бурков. А пока друзья обсуждают сценарий фильма и отправляются на съемку…  


В сегодняшнем номере “МК” — эксклюзивное интервью младшей дочери Василия Макаровича. Ольга вспоминает об отце и рассказывает, какую мистическую роль сыграл в ее жизни Василий Шукшин.

Эх, а ведь мог бы еще жить… Сколько тогда бы сделал всего, написал, снял. Впрочем, неизвестно еще, как бы Шукшин воспринял это новое свободное время, вписался бы в него, да и захотел бы подлаживаться? Сегодня в интервью “МК” о своем отце впервые вспоминает его младшая дочь Ольга. Она живет им, дышит, мучается, и все, что случилось с ней в жизни драматического, неповторимого, связано именно и только с ним, с Василием Макаровичем.

— Ольга, какие у вас остались первые воспоминания об отце?

— Прежде всего экранные. И восприятие у меня было идеалистическое: такой он прекрасный, сильный, гениальный. Но все опять же из-за телевизора. А в жизни его мало помню, ведь когда папа умер, мне было всего 6 лет. Но потом я выросла, стала запоем читать его рассказы и, кажется, начала понимать его лучше. Ну а уж когда добралась до его писем, то узнала, что отец был гораздо сложнее, чем тот образ, который создают люди в своих воспоминаниях.  

— Что было в письмах?

— Они оказались очень пророческими. Он всем нам — маме, сестре Маше и мне — предсказал нашу судьбу. Например, про Машу, когда ей было еще четыре года, папа писал: она будет ездить на машине, танцевать иностранные танцы…  

— А про вас он что написал?

— Что я буду хорошо кидать гранаты. Спортивные. Я действительно потом была лучшая в классе по этим гранатам. И еще он писал, что я буду очень жесткая, резкая и упрямая. Так и писал про меня: она наша, сибирская, тихая и в то же время упертая. А вот что было про маму: хорошо бы, чтобы она больше понимала нас всех. Но маме все-таки было понять папу довольно непросто, он же принадлежал не только нам, был человеком общественным.  

— Как вам живется с фамилией Шукшина?

— Это рок. Когда я поступила в театральный, все на меня смотрели только через призму отца, его фамилия меня подавляла. Так же, как и великолепные актерские работы мамы. Все это меня оттолкнуло от профессии и от публичной жизни. Я замкнулась в себе, но только для того, чтобы попробовать лучше понять отца.  

— Какие отношения у вас сложились со вторым мужем Лидии Николаевны Михаилом Аграновичем?

— Пришел новый папа, но как к папе я все-таки не могла к нему относиться. Он очень хороший человек, и нам, двум маленьким девчонкам, он давал теплоту, какую-то поддержку маме. Но память о папе, скорее даже вербальная, у меня была так огромна, что я не могла Аграновичу отвечать до конца той любовью, которую он давал мне. Всегда чувствовала, что папа здесь, с нами. В отличие от отца Агранович был более семейным человеком, но я все равно ощущала себя сиротой, и это сиротство было прежде всего духовным. К тому же я чувствовала, что Агранович играет папу, и не могла это принять.  

— Как вы жили материально после смерти Василия Макаровича?

— Хотя маме было очень трудно пережить этот уход, она все-таки продолжила сниматься. Но и опять-таки отец был с нами: после кончины его книги стали издавать больше, чем при жизни, и наша семья за это получала деньги.  

— Почему вы, недоучившись, ушли из театрального института?  

— Я не могла принять артистический мир, этот бомонд, видела, насколько он поверхностный. Это было абсолютно не мое. И я ушла во ВГИК. Но потом вдруг ко мне подошел какой-то сумасшедший человек и сказал: “Что ты здесь делаешь? Лучше пиши, как твой отец, у тебя получится”. Сначала я стала записывать все, что со мной происходило. Делала это для того, чтобы просто крыша не съехала от навязчивого богемного окружения. После окончания ВГИКа поступила в Литературный. Но и здесь меня как бы преследовал отец: я писала и всегда чувствовала, что даже близко не смогу к нему подобраться.  

— Вы испытывали внутренний надлом в связи с этим?  

— Конечно. А потом еще эта перестройка началась, мир вокруг стал меняться до неузнаваемости, я испытывала какое-то сумасшествие, меня все это просто пугало. Были какие-то попытки приглашения меня на роли в кино, но я абсолютно не понимала этой новой режиссуры. Я уже вообще не знала что делать. Но тут помогло рождение сына Васи. Это был уже 95-й год. Я подумала: ну вот и отлично, буду жить своим ребенком. Но в результате я стала понимать Васино сиротство, а благодаря этому еще больше — сиротство отца.  

— Каким образом?  

— Я много читала документов о нем. После окончания семилетки папа поступил в автомеханический техникум в Бийске. А техникум этот находился в здании церкви. Первую свою записную книжку он именно в церкви и нашел, это была тетрадь какого-то дьякона. Папу стала опекать учительница английского языка. Он ей колол дрова, она его обшивала. Но она же пожаловалась на папу за его поведение в классе директору техникума, и его отчислили. Папа вернулся домой, стал работать в колхозе. Но он был такой упрямый и честный, что даже не садился кушать с этими колхозниками.  

— Почему?

— Потому что думал, что еще не так хорошо работает и из-за этого не имеет права есть вместе со всеми. Он считал, что не заработал на еду. Он там и косил, и водовозом был, а в 16 лет подался на завод разнорабочим. Поменял кучу профессий: штукатур, каменщик, механик… Оттого у него и литература такая удивительная. Она же как будто документальная. Папа создал свой неповторимый стиль. Он и в кино не играет, а живет.  

— Ваш уход в монастырь связан с осмыслением жизни отца?

— Я хотела его понять прежде всего на духовном уровне. К тому же и надлом во мне так и не проходил. Вот тогда и ушла работать в детский приют при монастыре. Еще я узнала, что церковь — это не только красота и золотые рясы, иконы, а еще и труд тяжелый, свинарники и огромное одиночество. Но в этом своем одиночестве я стала больше понимать отца и своего сына. Вася не очень быстро стал воспринимать религиозные догмы и вообще поначалу относился к ним критически. Но в итоге он стал понимать эту жизнь еще лучше. Ну а через Отца Небесного я стала лучше понимать своего отца. Вообще мой отец шел в своей жизни как на Голгофу. Его очень сильно третировали, мешали, не давали сделать так, как он хотел. Он от этого очень мучился. Хотя многие говорили: какая Голгофа, да он же везунчик! Но Голгофа не есть плохо или хорошо — это судьба. Христос ведь тоже говорил правду, а если бы не говорил, его бы и не распяли. И чем больше Шукшина гасили, тем больше он нравился людям.  

— Когда вы ушли в религию, то перестали так ревностно относиться к фамилии отца?

— Пословица про то, что на детях талант гениальных родителей отдыхает, конечно же, всегда мучает. Но на самом деле это не так. Просто это мы, дети, более взвинченно относимся к своим потугам и претензиям.  

— Ольга, какие сейчас у вас отношения с мамой и с сестрой?

— Уже налаживаются, мы стали терпимее друг к другу. А раньше было непросто. Все-таки характер у меня жесткий, и какие-то вещи в людях, даже самых близких, я не приемлю. Тем более когда я ушла в православие, то стала еще требовательнее к своим родственникам. Да и у них норов тоже непростой. Но потом я задумалась: а имею ли право вообще упрекать их в чем-либо? И поняла — не имею. Но для того, чтобы не предъявлять претензий, пришлось меньше с ними общаться.  

— Но вы же при всем при этом не стали монашкой.  

— Это называется “работа при монастыре”. А там надо мыть, стирать, готовить, доить коров, печь хлеб… Сначала это была Мордовия, потом Сергиев Посад, затем церковный приют в Иванове, потом я переехала в Шую и там в приюте работала. Я совсем не жила мирской жизнью, только церковной. Но все же главной целью моего вхождения в церковь было спасти моего ребенка от бомонда.  

— У вас есть сыгранные роли в фильмах, изданные книги?

— Есть эпизод коротенький в фильме Глеба Панфилова “Мать”. А пишу я только для себя, характер-то полностью уже изменился, никаких амбиций больше нет. Литература позволяет переосмысливать свою гордыню.  

— Но сейчас вы же не работаете при церкви?

— Сначала я в приюте стала преподавать литературу. Дальше в Шуйском университете мне предложили кафедру для написания научной работы по новеллам отца. А для приюта теперь ищу спонсоров, договариваюсь с богатыми людьми, чтобы они поделились куском хлеба с сыром. Теперь еще делаю документальный фильм о Шукшине.  

— В каком состоянии сейчас ваш фильм?

— В очень нехорошем. Я просто от него открестилась, потому что люди, его делавшие, ушли совсем в другую сторону. Они сделали фильм про меня, а не про отца. Из меня слепили какую-то русскую икону, очень положительную девушку.  

— И вы будете делать совсем другой фильм?

— Надеюсь на это. Там будет только об отце, но через себя, через мое понимание его. Я хочу объяснить современному поколению, кем был Василий Шукшин. А еще мы с мужем, начиная с августа, добились проведения вечеров Шукшина на ВВЦ.  

— Сын Вася напоминает вам отца?

— Недавно он смотрел “Печки-лавочки” и вдруг говорит: “А ведь этот вор в поезде (которого играет Георгий Бурков. — Авт.) сам деревенский, поэтому он лучше этого интеллигента в шляпе понял своих попутчиков (их играют Василий Шукшин и Лидия Федосеева-Шукшина. —Авт.), оттого их и облапошил”. Вася очень откровенный, сейчас учится в православной школе. А там ведь если чуть провинился — отвешивай сто поклонов. Больше провинился — пятьсот. И он сказал: “Не хочу я больше в эту сторону идти, хочу слесарем работать”. Вот и судите сами: похож он на отца или нет?!

 

Обсуждение закрыто

Видео рубрики «Литература / Русский язык»

ТОП-5 материалов раздела за месяц

ТОП-10 материалов сайта за месяц

Вход на сайт