Многие ерничают, мол, вот вам современный Тарас Бульба — сам породил, сам и убил. Другие сострадают. Не он убил, а его убили — нашего времени случай, когда деньги вершат судьбы. Им тут же оппонируют скептики, сомневающиеся, кто у кого калоши украл. Тем отвечают высокомерно, де, не забывайте, кто Он, а кто они. И тут же следует отповедь, что все люди равны и даже гениям не позволено унижать малых и сирых. Можно бесконечно продолжать цитирование этой заочной полемики, ведущейся и безымянными блогерами, и людьми вполне именитыми.

Очень трудно рассуждать на эти темы логически, то есть хладнокровно. По крайней мере тем, для кого история этого театра неотделима от собственной жизни. Я из их числа: еще старшеклассницей увидев студенческий спектакль «Добрый человек из Сезуана», сверяла часы не по курантам, а по премьерам Таганки. Здесь на многое мне открывали глаза, здесь черпался оптимизм и мужество жить по-совести, а не выживать, здесь познавалось чувство соборности, единения и духовной общности. Потому и беды этого театра, драматические перипетии его истории (запреты спектаклей, смерть Высоцкого, изгнание Любимова, приход и смерть Эфроса, раздрай и раздел после вынужденной эмиграции) воспринимались страстно и лично. Будущие историки, безусловно, смогут в каждой из этих точек увидеть отражение общественной ситуации в стране и, как по вехам, проследить путь к сегодняшнему трагическому исходу. Жанр очень современный — трагедия без катарсиса. И как нынче водится — с элементами фарса.

Гэг номер один — это сообщение московского департамента культуры, что оно в течение нескольких дней примет решение по заявлению Любимова. Интересно было бы увидеть резолюцию типа: «Продолжить историю Театра на Таганке под руководством Ю. П. Любимова». На мой вкус, гэг номер два принадлежит Мастеру, которому подыграл председатель СТД Александр Калягин. В истории с не выплаченным (или не причитавшимся) артистам гонораром оказались задеты патриотические чувства. То есть дома склочничайте, но позорить за рубежом честь родины — ни боже мой! А ведь именно над такой риторикой когда-то иронизировал в своих спектаклях основоположник.

Те, кто в этом сюжете пытается найти логику, особо отмечают два момента. С одной стороны, уповают на закон о театре. На закон, в котором все будет так досконально прописано, что исключит пожизненное руководство коллективами. Для примера вспоминают печальный финал Валентина Плучека, а чтобы не тыкать в ныне живущих (некоторые все же не удерживаются от греха), подсчитывают средний возраст московских худруков и главрежей, сетуя на отсутствие места для молодых. Закон, конечно, нужен, и многое в нем можно прописать, только вряд ли там отыщется параграф, по которому должен покинуть театр его создатель. И тут встает вторая тема: что есть «авторский театр» и в рамках каких этических норм он существует. В этом случае нельзя опереться на букву закона, но можно на моральные авторитеты. Для меня такой безусловный авторитет есть. Соавтор лучших любимовских спектаклей — художник Давид Боровский. Его уход из театра еще одна драматическая веха в истории Таганки. Потому позволю себе длинную цитату: «...Все дело в местоимениях. Искусство театра, конечно же, «МЫ». Но оно состоит из многих «Я»... Чем сильнее каждое из этих «Я», тем интереснее «МЫ». И если главный «Я» корректен, тем лучше и плодотворнее существует «МЫ»... Театр всегда «авторский», но только в том смысле, что это союз авторов. Что касается заявлений Любимова, ну что ж, ему так нравится говорить. Стала отказывать самоирония». В книге Боровского «Убегающее пространство» смогут найти ответы и скептики, и романтики.

Так случилось, что Таганка открылась и закрылась «Добрым человеком из Сезуана». В пьесе есть зонг «Плохой конец заранее отброшен, он должен, должен, должен быть хорошим...». Не сбылось.