— Дай-ка я с тобой присяду, — говорит мне Гафт. Седой, благородный, в хорошем платье. С такой фактурой ему господ, а не прислугу играть. Хотя лордов да графьев всяких Валентин Иосифович за свою жизнь переиграл великое множество. Но так уж повелось в русском театре, что роль Фирса, забытого господами в доме, доверяют лишь корифеям. Фирс — это даже не роль, это метафора.

— Я его не как принято играю, — тихо говорит Гафт.

— Да тише вы, — шипит помреж. А я сдавленным шепотом спрашиваю:

— А как принято?

Не отвечает. Отрешенно смотрит на сцену, а я думаю: “Где он в этот момент — рядом, на стуле, или в себя ушел?”. Так и сидим спина к спине и смотрим, как продается “Вишневый сад”, тоже давно ставший сценической метафорой. Только продается он не в России, а в Лондоне, в самом роскошном развлекательном квартале, где 37 театров ежедневно дают умопомрачительные и не очень музыкальные представления.

Мимо прошуршала белым платьем Марина Неелова — Раневская. Кваша — ее братец Гаев с неизжитым комплексом ребенка — насвистывает и легкомысленно пританцовывает с сестрицей под музычку еврейского оркестра. Лена Яковлева, которая прилетела в Лондон накануне, лучшая Варя на отечественной сцене за последние десять лет. Ее Варя и говорит по-особенному, как бы заикаясь от возмущения на согласных, и ходит по-особенному.

— Ну Ленка… Отличная роль, — комментирует Гафт. Не для каждого у него есть такие слова. Фирс строг: на то он и Фирс.

	Марина Неелова и Игорь Кваша.

А накануне Галина Волчек встречалась с сэром Кэмероном Макинтошем, которому как раз и принадлежит театр “Ноэль Коуард”, где выступает “Современник”. Продюсер №1 поражает меня (да и всех) своим настолько подозрительно невеликим видом, что закрадываются подозрения: а тот ли это самый знаменитый продюсер Лондона? Да, тот самый, владелец семи вест-эндских площадок. Он пришел на встречу и был похож скорее на машиниста сцены, который только что поставил декорацию и забежал поздороваться с гостями, чем на хозяина. Джинсы, рубашка, открытая манера общаться.

Кэмерон Макинтош — фанат своего дела, он начинал в одном из театров чуть ли не уборщиком сцены и прошел все ступени театрального дела. Но, несмотря на свой теперешний статус, продолжает заниматься театром от и до. Говорят, что даже обои и гвозди лично ездит закупать для нужд сцены. Он доволен, что принял у себя “Современник”, и вообще считает, что репертуарная политика должна быть сбалансирована: мюзикл, драма, эксперимент. Успех 10-дневных гастролей московского театра ему это только подтвердил.

Но вот второй акт. Та же мизансцена — кулисы, стул. Гармаш, он же Лопахин, проходя мимо, как всегда, задевает меня: “А вы, Марина, все пишете, пишете”. Не факт, что ему понравится моя писанина. Шарлотта Ивановна — Дроздова — стоит с винтовкой, как часовой. Роль чудачки Шарлотты на сцене она забавно “раскрасила” немецкой речью и песенкой… А еще из кулис интересно слушать голоса: нервно-певучий Нееловой, спотыкающийся Яковлевой, как бы отчаянно-рваный голос Гармаша, настаивающий на продаже сада под дачные участки.

Гафт встает со стула, и вот он уже на сцене.

— Леонид Андреевич (тягучий, в нос голос), пальто забыли надеть.

— Да надоел ты, Фирс, — отмахивается Кваша.

И тут Фирс как прикрикнет на хозяина: “А ну одевайтесь!”. Как будто сам Гаеву господин. И зал отозвался дружным хохотком на вероломство слуги. Да, у Гафта свой Фирс — “не как положено”. Вышел со сцены. Присел рядом. Сказал, вернее, прошипел, что вчера (то есть за день до спектакля) в Пушкинском доме в Лондоне у него прошел вечер.

— Слушай, они мои стихи знают. Народу пришло в два раза больше.

И по шепоту понимаю, что чрезвычайно доволен он этим обстоятельством. А “Вишневый сад” не идет, а летит, заряженный энергией великолепного ансамбля.

— Свечку мне кто даст? — спрашивает Гафт, и помреж Султанова протягивает ему зажженную свечу. И Гафт взял ее и пошел на сцену со знаменитым фирсовским финальным монологом:

— Забыли… Вот и жизнь прошла… Как и не жил.

Гастроли “Современника” тоже прошли. Они имели полный кассовый успех, несмотря на дорогие билеты (по 120 фунтов), разнообразную прессу, в массе своей хвалебную, и овации, в которых буквально потонул “Вишневый сад”. Их я слушала минут десять.