Великий фильм о великой войне был снят великим режиссером на великие
деньги и с участием великих актеров. Ирония в таком великом деле вполне
уместна, тем более автор этого произведения давно это жизненно важное
чувство для любого художника утратил. Сквозь дорогие видеоткрытки,
снятые великолепным оператором и в сопровождении великолепной музыки,
как улыбка чеширского кота проступало огромное нечеловеческое эго
Никиты Михалкова.
Уважая огромный труд огромного числа людей, среди которых большую часть
составляют профессионалы высочайшего класса, я вынуждена признать:
великий фильм оказался величайшим обманом в истории отечественного
кинематографа. В фильме много театра, в самом дурном смысле этого слова.
Это выражается в обилии примитивных пропагандистских приемов,
агитирующих то за родину, то за православие, в намеренных агрессивных
искажениях исторической правды, в лишенных всякой логики вымученных
сюжетных ходах, в приблизительности отношений и характеров. Все это
повлекло за собой лобовую и грубую манеру актерской игры. Отсутствие
внятной сюжетной линии компенсируется яркими спецэффектами,
невыносимым натурализмом, граничащим со смакованием и общей
эмоциональной истеричностью. Эпизоды, мало чем связанные друг с другом,
выплывают ниоткуда и выходят в никуда. Ни один характер не развивается,
существуя лишь на уровне заявленной сцены – поэтому играть актерам
нечего, ни у одного персонажа нет ни судьбы, ни биографии. А значит –
каждый предоставлен сам себе и выдает на гора все, чему научился за годы
существования в профессии.
Когда артисты клянутся в любви к режиссеру – их можно понять. Михалков
не просто выбирает артиста на роль – он записывает его в
единомышленники, посвящает его в свое братство, окружая его заботой,
любовью, восхищением. При такой харизме заручиться преданностью –
плевое дело. Но если в фильме «12» артист Михалков выбрал себе роль
экранного лидера и на фоне беснующихся, нещадно переигрывающих партнеров
смотрелся эталоном психологизма и единственным носителем
художественной правды, то в «Утомленных солнцем два» его Котов столь
же схематичен и суетлив, как и прочие персонажи из его окружения. Олег
Меньшиков и Евгений Миронов – пожалуй, единственные из михалковской
труппы актеры, отказавшиеся от навязанной режиссером манеры большого
стиля и оставшиеся живыми людьми. В фильме вообще мало живого,
подлинного, несмотря на обилие натуралистичных сцен смерти, насилия и
жесткости. Нет настоящих человеческих страданий – а есть порой
искусная, а чаще грубая имитация, балансирующая на грани дурновкусия.
Совместные молитвы в окопах, крещение Нади, принятое от безногого
священника на рогатой мине в открытом море, цыгане с гитарами, звонкой
песней выторговывающие у немцев свою лошадь, навязчиво
интернациональный состав кремлевских курсантов, бабочка, преследующая
нквдэшника Арсентьева, рояли в кустах, на которых то и дело бренчат
герои, описавшийся от страха пионервожатый, оголяющий свой зад
немецкий пилот – перечислять эти приемы можно бесконечно, недостатка в
метафорах нет, и каждая из них преподносится зрителю как режиссерское
откровение. Но люди кино видели и до Михалкова – поэтому они с
легкостью узнают пригодившиеся автору цитаты – из «Титаника», из «
Рядового Райана», из «Проверок на дорогах», из того же «Сибирского
цирюльника». Мысли и смыслы, которые закладывал Никита Сергеевич в
свой шедевр, были в достаточном количестве изложены им в
предшествующих премьере интервью. Ужас в том, что в перенесенные на кран
мысли эти превратились из масштабных и глубоких в короткие и
примитивные. А попытка вывести военную тему на иной космический (или
религиозный) уровень ограничилась буквальным ауканием божьими знаками
из разных углов экрана: то божественное свечение, то слепящий глаза
крестик, то горящая икона, то взорванный купол деревенской церкви.
Невозможен разговор о душе без участия человека – и об этом хорошо
знали учителя Никиты Михалкова: Достоевский и Толстой. Заменить
человека человеческим типом можно в газетном фельетоне или в комиксе.
Но комикс о великой войне - это уже оксюморон.