– Роман Григорьевич, а чем же плох комфорт?
– Если условно, то жизнь можно представить в виде треугольника. Нижняя часть состоит из множества взаимозаменяемых субъектов. Это наша жизненная толчея, суета. Пик треугольника – идеальное качество. Дух. Боковые стороны состоят наполовину из количества, наполовину из качества – материи и духа. Сегодня в этой конструкции на место Духа, ибо свято место пусто не бывает, пришел расчет, деньги – два призрачных фантома. Из мира ушла Тайна. Нижнее горизонтальное пространство безвоздушно и бездуховно, в нем нет ни окон, ни дверей. Оно закрыто, даже энергетика Бога туда проникнуть не может. А при отсутствии сознательной отрешенности в общении человека и Бога есть лишь общение человека с человеком.

– Как-то вы говорили, что режиссеру нужно подходить к магическому пространству сцены с организмом, очищенным от всего того, что связано с суетой вокруг нас. Что помогает вам сохранять в себе эту чистоту?
– Творческие люди обречены на одиночество. Но это не то одиночество, которое приводит человека в отчаяние. Это самая высокая форма духовного роста, не жертва, а состояние, когда, наверное, Всевышний поцеловал тебя в лоб. И если не ощущать этого, то свет, который есть в тебе, исчезнет, а если нет света в тебе, то нет его и в артистах, которые приходят к тебе. А сохранять в себе чистоту мне в первую очередь помогает классическая музыка, которую я каждый день слушаю часами, – она очищает мою энергетику от тех шлаков, которые попадают в меня за день. У меня отдельная комната полностью отведена под музыку. Другой энергетической пищей для меня является философия начала века: Бердяев, Шестов, Франк. Философская мысль Розанова.

– Того Розанова, который написал в «Апокалипсисе нашего времени», что все проваливается в пустоту души, которая лишилась древнего содержания? Разве это может дать позитивную энергию?
– «Апокалипсис» был написан Розановым под впечатлением революции 1917 года. А до этого на магической земле Санкт-Петербурга, когда энергия земли и неба соединилась, когда соединились фибры души человека с фибрами мира, возник Серебряный век и философский Ренессанс, исследовавшие энергетические глубины человека. Достоевский говорил, что смирение и раскаяние начинается после преступления. На протяжении этого века было совершено два преступления. Преступление Целого против Человека – революция, Сталин, война, ГУЛАГ. А в дни перестройки и далее – восстание Личности против Целого. Все с большой буквы. Политика в этом восстании удовлетворяет свои амбиции, стремится преуспеть. Царит хаос. И сейчас мы должны жить в ожидании такой же духовной вспышки. Эта вспышка не должна пугать, так как она произойдет в душах свободного и независимого молодого поколения.

– И какое место в этом процессе вы отводите театру?
– Мне кажется, что назначение искусства – быть проводником мировой энергетики. Из театра сегодня действительно ушел дух. Мрак стал нормой и жизни, и произведений, которые театр на своих подмостках представляет. В этом театре все человеческие комплексы стали нормой. Из собственной пустоты, возведенной в ранг «духовности», состоит подпольный мир, подпольный ад, о котором говорил Достоевский. Театр должен давать возможность человеку соединиться с космосом.

– Вы думаете, сегодняшнему зрителю это надо?
– Конечно! Во время театральных медитаций происходит колоссальный выброс и обмен энергии. В сегодняшнем театре забыли, что человек – это тайна, которую надо познать. В театре сегодня может быть шок только от одного – от подлинного сердечного откровения. Цель искусства – наслаждение. Поэтому, скажем, в «Саломее» голову Иоанна мы не показываем окровавленной или катящейся по полу – она у нас просто символ, как и белая хризантема, обозначающая жертвенность. В нашем театре большинство деятелей зациклено на той театральной структуре, которая сегодня уже отмирает. Структуре, замешенной на материализме, раскрывающей только внешнюю оболочку.

Меня интересует биоэнергетика, подсознание. В каждом человеке есть секрет, и каждый из нас обязан через какую-то телесную структуру отыскать свою вторую часть, восстановить разорванное. Оказывается, этому служат ощущения, зигзаги и вибрации тела. Чувственное тело постоянно ищет, поэтому бороться с этим бессмысленно. И не имеет значения, та или эта будет половинка, нельзя осуждать ни ту ни другую. Я за ту многообразную структуру, в которую нас вселил Бог.

Сейчас театр должен начать осмыслять мифы. Можно назвать это как угодно, хоть неоромантизмом. В мифе заключена концентрация Тайны, той самой, что ушла сегодня из нашего театра, из нашей жизни. И молодое поколение должно осмыслить эти азы культуры, от которых мы были насильно отлучены, на своем уровне, поверяя на самих себе извечные проблемы человечества.