Московский театр сатиры новый год (просьба не путать с
сезоном) открывает в Петербурге – питерские театралы смогут увидеть три
спектакля, в том числе «Мольера» по пьесе Михаила Булгакова «Кабала
святош». Спектакль значимый для худрука театра Александра Ширвиндта, в
какой-то степени даже исповедальный.
–
Александр Анатольевич, классический вопрос журналиста: «Расскажите о
самой прикольной встрече Нового года», с вами же все время что-нибудь
происходит…
– Да ничего подобного. Я не кокетничаю – со
мной действительно ничего не происходит. Раньше – да, было дело по
молодости лет. Было больше необходимости адреналина и меньше
возможностей. А сейчас меньше других возможностей, тогда – финансовых,
а теперь, как ты (обращение к собеседнику на «ты» характерно для
Александра Ширвиндта. – Прим. авт.) понимаешь, физических. Раньше мы с
Державиным срывались и летели на рыбалку куда-нибудь в Астрахань. А
сейчас рыбалка – это солидный выезд. Термос, трубка, ребята сопливые
червей подносят, ты с ними расплачиваешься, сидя на мягком стульчике. И
– глубокий сон.
У меня действительно не было необычных встреч
Новых годов. И потом, все эти придумки, что сегодня год Обезьяны,
завтра – Петуха… И надо одеваться в голубое, или в перламутровое, или в
красное. И эти статуэтки, которые люди как оглашенные покупают в
надежде на исполнение надежд. И ничего никогда не сбывается…
– В последнее время хоть что-то вас развеселило?
–
Что-то не могу припомнить... Мне уже давно не смешно. И вообще, грусть
– это признак ума. Ты смотри – ведь если говорить о по-настоящему
великих артистах, мыслителях или писателях – это были грустные люди.
Те, кто знал Зощенко, говорят, что более скучного и грустного человека,
чем Михаил Михайлович, они не знали.
– Может быть, путешествия приносят радость? Вы любите путешествовать по миру?
–
Что, как эти ползающие по храмам старухи? Нет, мне это не интересно.
Хочешь, историю расскажу. Дело было в Австралии. Пилить туда – черт
знает сколько времени. Наконец допилили мы с нашим театром. Скучно
ужасно – ну видели какого-то несчастного кенгуренка, ну Сидней со своим
театром. И все. А вот настоящее потрясение я испытал однажды, когда
наутро после банкета дополз до рукомойника, опустил голову, пустил
холодную струю и затих. И вдруг начинаю понимать, что схожу с ума – не
так сливается вода! У нас вода сливается вот так… А у них наоборот,
обратным винтом. Вначале подумал: конец, белая горячка, совсем плохой
старик. Потом немножко отошел, походил, подумал.
– Небось, плохо учились в школе…
–
Ну знаешь ли… Одно дело физика, а другое дело, когда стоишь пьяный,
мордой в раковину, и вода не туда крутится. Вот, представь себе, это и
было единственное мое потрясение в Австралии… Ради этого стоило лететь?
Ну ладно, давай о театре, что ли, поговорим…
– Давайте. Александр Анатольевич, каково быть худруком столько лет?
–
Надоело. А что делать? Должность, конечно, оказалась жуткая, потому что
в театре, как известно, все гении: непонятые или несостоявшиеся. Они
должны все время играть Гамлетов, и когда их 83 «штуки», с ума сойти
можно. Знаешь, когда только приступал, друзья все призывали к стратегии
рулить этим сараем по принципу «кнута и пряника». Я согласно кивал и
даже пытался, но – увы. Когда кнут находится в руках у пряника...
– Закон по руководству театром вы еще не вывели?
–
А чего его выводить? До меня уже все вывели люди, которые, очевидно,
были рождены быть художественными руководителями. Таким был Олег
Николаевич Ефремов, таким был Гончаров Андрей Александрович. Георгий
Александрович Товстоногов. А сегодня – Марк Захаров, Костя Райкин. Это
как правила игры – театр должен быть полон, «уж ложи блещут», и все
такое. Но чтобы это было предметом самоубийства!.. Хотя и мне гораздо
больше нравятся зрители, которые в зале, чем те, которые ходят по
улице. Меня, конечно, радует, что больше тысячи людей готовы отвлечься
от телевизора или еще чего и отправиться в театр смотреть милые
истории.
– А как насчет секретов худрука?
–
Да масса всяких штучек есть, чтобы пытаться держать весь этот балаган в
узде. Но главное – «кнут и пряник». А второе – «каждой твари по паре»,
это чтоб не было премьерства в театре, чтобы вокруг великого актера Икс
не было пустыни и он не думал, как же он велик. Пусть рядом с ним будет
такой же великий актер Игрек, и они бы оба находились в постоянной
конкуренции. Но честно сказать, ничего у меня этого не получается, так
что это я с тобой делюсь теорией, мной не применимой на практике. Я же
все равно для наших актеров «свой». Зато у меня есть особенный прием.
Когда артисты в гримерках критикуют начальство, кивая на потолок, имея
в виду худрука, то есть меня, я тоже вместе с ними сижу и возмущаюсь. В
результате, когда поднимаюсь к себе в кабинет, им меня ругать
становится не интересно.
– Если бы вам надо было уложиться с собственной автобиографией в телеграфный размер, что бы вы написали?
– Родился. Рассыпался.
– А между?
– Что… Пригодился. Ну ладно, хочешь анекдот в тему?
– Хочу.
–
Почивший в бозе актер оказывается между раем и адом. В дверях ему
говорят: «Вам налево». – «Как налево?! Там же – ад!» Ему отвечают: «В
раю актеры как класс отсутствуют». Он недоумевает: «Ну как же так! Я
вел такой правильный образ жизни…» – «Знаем. Но есть правило не пускать
актеров в рай». И вдруг он видит: по раю ходит его коллега. «А вон!
Вон! Ходит же!» – «Да какой он актер…»
