В октябре 2007 года уходящий с должности премьера «народник» (член Народной партии. – В.Г.) Айгарс Калвитис неожиданно для многих заявил, что у русских и латышей не только длительная история совместного проживания, но и что в этой истории больше того, что их объединяет, нежели разъединяет. В ответ на это заявление тут же раздался грозный окрик членов Комиссии историков при Президенте Латвии профессоров Айвара Странги, Инесиса Фелдманиса, Хейнриха Стродса и других: «Это ложь! В историческом и культурном отношении Латвия и латыши намного ближе к Германии и немцам, чем к России и русским».

Где же истина? Ответ на этот вопрос был дан уже в начале ноября того же года, когда в рижской библиотеке Мисиня прошла презентация новой книги выдающегося латвийского фольклориста, литературоведа, языковеда, педагога, культуролога, историка и краеведа профессора Бориса Федоровича Инфантьева «Балто-славянские культурные связи. Лексика, мифология, фольклор».

Б.Ф. Инфантьев пишет: «По господствующему в наши дни мнению языковедов, самыми последними языковыми группами, выделившимися из общего индоевропейского праязыка, были германо-балто-славянские, и после отделения германской ветви еще долгое время балто-славянское языковое содружество продолжало существовать… Одним из неопровержимых свидетельств духовного родства и исторических непрерывающихся контактов (русских и латышей. – В.Г.) является языковое сходство. По словам Яниса Эндзелина, авторитетнейшего латышского языковеда, балтийские и славянские языки ближе друг к другу, чем любые взятые произвольно два близкостоящих родственных языка, например, санскрит и язык авесты, германский и романский и т.п.» [1].

Конечно, это не означает, что наши языки настолько близки друг к другу, что латышам учить русский, а русским – латышский язык нет никакой необходимости. В течение двух тысячелетий каждый из балто-славянских языковых вариантов развивался по своим законам. Предки латышей ограничились небольшой территорией, а славяне, вольно или невольно, активно общались со всеми соседями, начиная с монголо-татар, и каждое такое общение оставляло заметный след в славянском языке[2]. Однако факт остается фактом: русские люди на территории современной Латвии живут издревле.

И латышские, и русские археологи уже давно отмечают на территории Восточной Латвии типичные кривичские и новгородско-словенские захоронения, то компактными массами, то вперемежку с латгальскими захоронениями, то единичные, изолированные славянские могильники.

Ерсика, Кокнесе и Талава-Беверина в XII-XIII веках являлись центрами православия, а православие на территорию современной Латвии пришло с Руси. Как отмечает профессор Б.Ф. Инфантьев, православное духовенство в подавляющей своей массе, если не абсолютно все, было из среды восточных славян. Крест в какой-то мере ассоциировался с самой русской землей.

Ученый прямо говорит, что территория современной Латвии является для русских людей территорией исконного исторического расселения, что «русские в Латвии такие же коренные, как и латыши»[3], а Латгалия – это земля латгалов и славянского племени кривичей[4].

История взаимоотношений предков современных латышей и русских была настолько длительной и тесной, что оказала огромное влияние на культуру и язык латышей. На один из примеров такого влияния в своем исследовании, посвященном истории происхождения красно-бело-красного флага, указывают Павел и Михаил Тюрины, которые убедительно доказывают, что расцветка этого флага, несомненно, ведет свое происхождение от славянского племени вендов[5].

Таким образом, культурная и языковая ситуация на территории Лифляндии, Курляндии и Латгалии, которая лишь после Первой мировой войны приобрела статус независимого Латвийского государства, никогда не была монокультурной и моноязычной, и уж тем более никогда не была только латышскоязычной. С XIII века в управлении здесь доминировал немецкий язык, затем, после прекращения существования Ливонии в XVI веке – немецкий, шведский и польский. Начиная с VI-XIII веков, на территории Латвии используется и язык древних россов, который с XVIII века, после включения в состав Российской империи Лифляндии и Курляндии, приобретает новый, более высокий статус. Однако до середины – второй половины XIX века языком управления и делопроизводства, т.е. фактически официальным, продолжает оставаться немецкий язык.

К XVI веку относятся последние фиксации куршского (западно-балтийского), селонского и земгальского (восточно-балтийских) языков, на которых говорили проживавшие на территории современной Латвии племена куршей, селов и земгалов. К этому же времени относится и создание первых письменных текстов на латышском языке. Это были лютеранские литургические книги, привезенные из Любека в 1525 году, католические катехизисы 1585-1586 годов, изданные в Вильно, и другие[6].

Начало XIX века ознаменовалось появлением первого латышского светского издания стихов – «Песен слепого Индрика» (1806 г.). В 1822 году в Митаве (Елгава) пастор Карлис Ф. Ватсон начал издавать первую латышскую газету «Latviešu Avīzes». В это же время Х. Ульманн открыл педагогическое училище, готовившее учителей начальной школы для латышской деревни.

На этом этапе латышский письменный язык был еще чрезвычайно далек от латышской разговорной речи. Вернее, от языков, на которых говорили потомки древнебалтийских племен куршей, земгалов и селов. Принятие ими латышского литературного языка происходит лишь к середине – второй половине XIX века. На основе латышского литературного языка постепенно формируется латышская нация. Но латгалы, потомки племени, проживавшего на территории современной Латгалии, продолжали сохранять собственный язык, на основе которого развивали свою письменность. Однако после восстания 1863 года в Польше латгальский язык как язык, несущий угрозу целостности государства, оказался в Российской империи под запретом.

К концу XIX века Российская империя стала усиливать позиции русского языка в остзейских провинциях, постепенно вытесняя немецкий. Причем делала это, в том числе, и за счет поддержки латышского языка. В Петербурге в 1862-1865 годах выходила газета «Peterburgas Avīzes», по инициативе Кришьяна Валдемара были созданы мореходные школы с латышским языком обучения, получил развитие латышский театр.

Как отмечает старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, кандидат исторических наук Светлана Рыжакова, «начиная с 1860-х гг., и особенно позднее, в 1870-1880-е гг., в Прибалтийском крае мы видим одновременное усиление всех тенденций: политики русификации, отстаивания привилегированной позиции местного немецкого управления и языка, и на фоне этой борьбы – рост национального самосознания и языковой культуры балтийских народов»[7].

Сходной была языковая ситуация в Лифляндии, Курляндии и Латгалии и к моменту провозглашения независимого Латвийского государства в 1918 году. Но к этому времени в результате миграции больших масс населения в годы Первой мировой войны существенно изменился национальный состав населения в краях, составивших территорию нового государства. О политическом доминировании русского или немецкого языка речь больше не шла. Достаточно остро стоял лишь вопрос о статусе латгальского языка. Ради сохранения и развития своего языка некоторые латгальские политические деятели предлагали предоставить Латгале статус территориальной политической автономии. До этого дело не дошло, но школы с латгальским языком обучения до середины 1930-х годов существовали.

Характерной особенностью этого периода, как отмечает С.Рыжакова, была апология латышского языка. Латышский язык стал национальным символом и в определенной мере – святыней. Тем не менее, до 1934 года языковая ситуация была достаточно либеральной. В Сейме (парламенте) можно было выступать не только на латышском, но и на русском, латгальском или немецком языке. После государственного переворота 15 мая 1934 года и установления авторитарного и этнократического режима К. Ульманиса положение изменилось. В 1935 году был принят закон о латышском языке как государственном. В Сейме теперь можно было выступать только на латышском языке. Он также стал единственным языком делопроизводства. Но и после 1934 года в Риге, например, как вспоминает выпускница частной русской гимназии Лишиной Ираида Горшкова, свободно говорили на трех языках: русском, латышском и немецком[8].

Несмотря на сокращение, продолжала действовать и сеть национальных школ, в которых обучение велось на русском, немецком, польском, еврейском, литовском или белорусском языках. Латышский язык учащиеся школ нацменьшинств изучали в объеме латышской школы, а все остальные предметы были на родном языке.

Преимущественно латгальско- и русскоязычной была языковая ситуация и в Латгале. О государственном латышском языке здесь вспоминали лишь во время визитов президента или правительственных чиновников.

В 1940 году языковая ситуация в Латвии в очередной раз стала меняться в пользу большего употребления русского языка, а с 1941 по 1945 год – в пользу большего употребления немецкого языка. Одновременно, как отмечает историк Борис Равдин, после 1941 года возросло количество русских школ. «Немцы не хотели создавать школы на русском языке, но пришлось. Поэтому образование большей частью было на латышском языке, но много было школ на русском языке. В основном они были четырехклассные, хотя были и семиклассные, и были четыре гимназии»[9].

После 1945 года языковая ситуация в республике в очередной раз поменялась. Русский язык постепенно вновь становится самым распространенным, в первую очередь благодаря его возвращению в политическое и административное управление, а также восстановлению и развитию полноценной системы образования на русском языке. Несомненное влияние на распространение русского языка оказывала и возможность получения высшего образования на нем за пределами республики – в Москве, Ленинграде и других городах СССР. Намного больше внимания, чем прежде, изучению русского языка теперь уделялось и в школах с латышским языком обучения. Причем, делалось это по инициативе самих латышских партийных и советских функционеров. Профессор социологии Сергей Крук приводит такой пример: Фрицис Рокпелнис, начальник управления по делам культуры при Совете Министров Латвии, в начале 1950-х годов отправляет в Москву депешу, в которой говорится, что один час русской литературы в латышских школах – это недопустимо мало. Пускай дети еще не знают русского языка, но, несмотря на это, решено увеличить количество уроков русской литературы в три раза[10].

В результате русский язык постепенно возвращает себе позиции, утраченные после 1918 года, т.е. становится фактически первым по использованию. Латышский язык используется меньше русского. При этом оба они являлись самодостаточными, т.е. знания одного из этих языков было достаточно для того, чтобы жить и работать в Латвии. Однако самодостаточность латышского языка оказывалась меньше, чем русского языка, поскольку имелся целый ряд сфер деятельности (управление в первую очередь), где знания одного латышского языка было уже недостаточно.

Как отмечается в материалах, подготовленных Центром государственного языка в 2002 году, в советский период «в условиях реального двуязычия латышский язык мог полноценно функционировать только в культуре, семье и частично образовании»[11]. Несмотря на то, что в 1959 году Президиум Верховного Совета СССР принял решение о статусе латышского языка как государственного, в жизнь это решение претворено не было[12].

По данным переписи населения 1989 года в Латвии из 1 387 647 латышей (латгальская национальность переписью не выделялась, и все латгальцы автоматически были записаны как латыши) 65,7 процента владели русским языком. В то же время из 905 515 жителей Латвии русской национальности латышским языком владели лишь 21,2 процента[13].

«Тем не менее, нельзя сказать, – подчеркивает С. Рыжакова, – что латышский язык был уничтожен. Продолжали развиваться латышская поэзия, литература и публицистика, высокого уровня достигло искусство театра, кино, хоровая культура. Значительными событиями в истории развития художественного слова были Дни поэзии и Праздники песни»[14]. Продолжали работать комиссии по языку, занимавшиеся стандартизацией языковых норм, разработкой и унификацией терминологии и другими вопросами латышского языка. В советский период продолжали работать многие выдающиеся латышские филологи.

Все это дало возможность в 1970-е годы языковеду латышской эмиграции Велте Руке-Дравине отметить: «В результате более чем 400-летнего процесса развития латышский литературный язык превратился в современный многогранный язык культуры»[15]. Однако другие латышские ученые-эмигранты, идеализирующие опыт языковой политики этнократического режима Ульманиса, говорили о произошедшей с латышским языком после 1945 года катастрофе. Особенно категоричен в этом отношении Айварс Рунгис. Алармистский вывод о произошедшей с латышским языком катастрофе поддержали и некоторые местные лингвисты. Так, Расма Грисле отмечает, что «за последние полвека наш язык доведен до катастрофического состояния… Испорченное правописание вредит качеству языка и неощутимо ведет к уничтожению родного языка, а вместе с языком исчезает и народ…»[16].

Алармистский подход к оценке современного состояния и перспективам развития латышского языка получил широкое распространение в период Третьей Атмоды, т.е. в 1988–1991 годах. В целях этнической мобилизации латышей идеологи Народного фронта с подачи радикальной части западной латышской эмиграции активно эксплуатировали страхи относительно будущего латышского языка и выживания латышского народа. В рамках этой алармистской стратегии русские, а если брать шире, то и все нелатыши, были объявлены главным препятствием на пути спасения латышского языка от полного исчезновения, а затем, когда СССР уже не стало, – на пути строительства моноэтнического латышского государства по образцу и подобию той Латвии, которую пытался создать Ульманис.

С диктаторского ли режима надо брать пример в XXI веке?

---

[1] Инфантьев Б.Ф. Балто-славянские культурные связи. Лексика, мифология, фольклор. – Рига: ВЕДИ, 2007. С. 7.

[2] Дементьева Оксана. Балты и славяне: всегда рядом. – «Час», 6 ноября 2007 г.; Ветви одного ствола. – «Телеграф», № 218 (1512), 8 ноября 2007 г.

[3] Инфантьев Б. Все мы здесь коренные. (О балто-славянской общности.) – «СМ», 24 марта 1997 г.

[4] Инфантьев Б. Русичи на земле латышей. Доливонский период. – В кн.: Балтийский русский институт. Сборник научных трудов. Том 3. – Рига, Jumi, 1997. С. 103.

[5] Тюрин Павел, Тюрин Михаил. Символ власти и власть символа. (Об истории происхождения красно-бело-красного флага). – Communicator. Marketing AD & PR Design Culture. – 2007 – 1/2. С. 20-34.

[6] Apīnis A. Grāmata un latviešu sabiedrība līdz 19. gadsimta vidum. – Rīga, 1991 g. Lp. 27.

[7] Рыжакова С.И. Латышский язык: исторические преобразования и социокультурные аспекты бытования. – Серия «Исследования по прикладной и неотложной этнологии» Института этнологии и антропологии РАН. Документ № 192. Москва, 2006. С. 11.

[8] Ватолин Игорь. Равняться на русскую культуру. – «Час», 20 сентября 2007 г.

[9] Парадоксы Второй мировой войны. Интервью С.азура с латвийским историком Борисом Анатольевичем Равдиным. – SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS. Альманах, № VIII – Рига, 2007. С. 72.

[10] Севидова Наталья. Что случилось с латышами? – «Вести сегодня», 30 ноября 2007 г.

[11] Valodas politikas īstenošana Latvijā: Valsts valodas centrs. 1992 – 2002. – Rīga, 2002. Lp. 6.

[12] Рыжакова С.И. Указ. соч. С. 14.

[13] Перепись 1989 года.

[14] Рыжакова С.И. Указ. соч. С. 16.

[15] Цит. по: Рыжакова С.И. Указ. соч. С. 16.

[16] Vija Beinerte. Ne viss der runāt// Mājas viesis. 2005. g., 17. novembris. – Lp. 30-31.

rusedin.ru

Обсуждение закрыто