«Ленком»

— Андрей Алексеевич, я так понимаю, вы почти все интервью даете в стенах «Ленкома»?

— Здесь удобнее всего. Я уже почти половину сознательной жизни здесь провел. Он действительно стал частью жизни. Здесь встречаешься и по работе, и после работы...

— ...и вместо работы.

— И это бывает.

— «Ленком» как-то изменился в ваших глазах за последние 20 лет?

— Сюда я пришел с широко раскрытыми глазами. Само его название для молодого актера, вчерашнего студента, уже было как принадлежность к какой-то элите. Я не хочу сказать, что с течением времени изменился статус театра. Наверное, чуть-чуть изменились мои мозги. Со временем ты узнаешь его лучше. С одной стороны, он становится тебе все дороже. С другой — понимаешь, что в любом случае он не должен занимать 100% твоей жизни. Потому что она складывается также из отношений с близкими и друзьями. Хотя все равно скорее жизнь подстраивается под театр, чем наоборот. Съемки, гастроли...

За 20 лет многие ушли из театра, многих, к сожалению, с нами больше нет. Но у «Ленкома» такая закваска, такие дрожжи, что они позволяют постоянно идти театру вперед. Может быть, я не объективен, но даже на съемочной площадке ленкомовских актеров можно отличить сразу. По психофизике. Существованию в кадре. Есть в них эта школа.

— Сейчас можете вспомнить свой первый день в театре?

— Было это еще в прошлом веке, в 1990 году. Я зашел внутрь, а Марк Анатольевич как раз спускался мимо меня по лестнице. И встретил меня словами: «Здравствуйте, Андрей Алексеевич, поздравляю с открытием сезона!» На «вы» — и это ко мне, бывшему студенту! Это дорогого стоит.

Первый мой спектакль здесь — «Юнона» и «Авось». Я играл Главного Сочинителя. Николай Петрович Караченцов, непосредственно под присмотром которого я вводился на роль, ставил мне задачу спеть арию как можно более противным голосом. А я сопротивлялся, старался, наоборот, выводить красивые рулады. Но при выходе на сцену я открываю рот — а ничего не происходит. То есть я издаю какой-то звук, но какой и чем именно — не понимаю. Помню, Петрович стоял лицом в зал, героически страдая по поводу Кончиты, а когда он услышал мои изыски, повернулся к залу спиной и зарыдал от смеха. То же самое произошло и с хорами. Я на две секунды выскочил за сцену, спрашиваю: «Что это такое?» Оказалось, произошло замыкание связок от волнения. А я думал, что совершенно спокоен. Но ничего, начали меня откачивать водой.

— Водой, не коньяком?..

— Коньяк не пошел. Только стакан воды. На мой вопрос «как петь?» — мне: «Не знаем, давай дальше». Ну, я и спел. В итоге свой первый спектакль я не сорвал.

«Маленькая Вера»

— После роли в «Маленькой Вере» к вам пришла огромная популярность. А как вы для себя определяете, насколько это ваша заслуга?

— Я скажу, что процентов на 80 это заслуга режиссера. Когда мы над картиной работали, я не мог ее оценить. Просто получал колоссальное удовольствие от съемок. Для любого студента театрального вуза мечта — вместо практики, которая заключалась в том, что в училище мыли да красили стены, сниматься в кино. Море, пальмы, белый пароход, рябина на коньяке... Да еще за это деньги получаешь. Ставка у меня тогда была уже что-то около одиннадцати рублей. Но дело, конечно, не в деньгах.

Все, что Василий Владимирович Пичул тогда делал в свои 25 лет, он делал абсолютно осознанно. Мы ведь с ним практически ровесники. И в этом плане на площадке царили полное товарищество и взаимопонимание. Но при этом у Васи мышление было уже достаточно взрослое. И жизненный опыт — не то что у нас. Это полностью Васин фильм. Я просто старался выглядеть в кадре более-менее органичным, вот и вся моя заслуга.

— Откуда вы переняли эту органичность? Ведь в таких обстоятельствах, как ваш персонаж, в нашем кино герои до этого еще не бывали.

— Мне в этом плане было чуть проще. У меня за плечами уже был Московский авиационно-технологический институт, вечернее отделение Института иностранных языков, какие-никакие погоны. Была некая закваска от ненужных штампов. В то время я уже понимал, что актер тем интереснее в работе, чем он интереснее в жизни. Все, что я тогда делал, как мне казалось, могло пригодиться в профессии. А что касается психологического европейского кино — я этого всласть насмотрелся уже позже, когда заканчивал Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Вот там с восьми утра и до девяти вечера, хочешь не хочешь, нас пичкали по полной программе всеми лучшими фильмами. Воспитывали вкус.

— Вы производите впечатление человека, который всегда чему-то учится.

— Знаете, как говорят: всю жизнь учись — дураком помрешь. Это я уже понял. А так — мне просто всегда нравилось что-то знать. Когда я шел в первый вуз, я как раз занимался моделированием — собирал кордовые модели самолетов, ставил на них моторы и «вступал» в воздушные бои. Но отучился в МАТИ два-три года и стал понимать, что это не мое. А о театральном даже думать боялся. Стоило всего лишь рядом пройти — сразу давление 500. А потом произошел знаменательный разговор с моим приятелем, который чисто по-человечески мне объяснил: «Если хотя бы попробуешь поступить, то, по крайней мере, не будешь жалеть потом, что этого не сделал». Я и попробовал... А по-настоящему осознанный шаг я предпринял тогда, когда шел на Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Понимал, что даже если не буду заниматься режиссурой, это мне поможет лучше понять природу актерской игры. Посмотреть на нее с другой стороны.

Если вкратце, мой принцип такой: если что-то делаешь — надо это делать хорошо. А чтобы делать хорошо — надо что-то знать.

Хороший враг

— Самая популярная тема последних месяцев, связанная с вашим именем, — ваше ограбление. Есть какие-то новости на этот счет?

— Назначенное на вчера судебное заседание перенесли, так как отвечающая сторона вообще высказала сомнение в факте кражи! Но это все к юристам...

— А воры знали, кого грабят?

— А как же! Даже записку оставили: «Извини, ничего личного. Такая работа».

— С юмором ребята.

— Да, с большим. Да я сам виноват, наверное. Нужно было быть внимательнее.

— Вот она, обратная сторона популярности.

— Да уж, где-то она помогает, где-то нет. Но это нормально. По-другому, наверное, и не бывает. Меня другое поражает. Я встречаю реакцию самых разных людей на произошедшее — и иногда вдруг ловлю себя на том, что люди относятся к тебе не так, как ты к ним, и как ты бы хотел, чтобы они к тебе относились. Что мнение о тебе складывается не из личного общения, а на основе чьих-то слов. Потому что иметь собственное мнение — это поступок. Иногда даже не совсем безопасный.

— Я правильно понимаю, что ваш вор сдался с повинной?

— Какое там! Человека прищучили, поймали. Если бы не было доказательств, так бы парень и ушел. Естественно, он был не один. Естественно, действовал по наводке. Но ведет себя по понятиям. Никого не сдал. И все же надеюсь, что все тайное станет явным. Посмотрим. Жизнь — она удивительна. Все чаще приходишь к выводу, что желания рано или поздно материализуется. А я, признаться, горю желанием познакомиться с теми людьми, благодаря которым это все случилось.

— А со стороны кажется, что вы совсем не кровожадный человек.

— «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути». Есть вещи, которые не прощаются. Может быть, мои ворота допустимого и широки — я ведь действительно мирный человек. Но, цитируя слова одного очень известного нашего режиссера: «Не знаю, какой я друг, но враг я очень хороший».

Сто друзей

— Чему самому главному вы для себя научились за 50 лет?

— Вещь удивительная: лет в 25 мне казалось, что я вряд ли что-то новое смогу узнать. А оказывается, чем больше живешь, тем больше узнаешь. И это порой накрывает тебя как снежный ком. Способность удивляться — вот это, пожалуй, лучшее, что нам дано. А главный девиз, которому я и раньше следовал, — «и это пройдет». Есть еще одни довольно затасканные слова: смысл жизни — в самой жизни. Но их понимаешь по-другому качественно, когда есть с чем сравнивать. Так же и в искусстве. Вроде бы вокруг ничего нового. Та же «Чайка» идет в пяти-шести театрах Москвы. Но важно другое. Качество, которое отличает одну постановку от другой. В этом смысле меня, конечно, потрясли наши ведущие каналы, которые сейчас готовят разные передачи к юбилею. В одной из них в течение всего эфира выясняли, было у Соколова что-то с Негодой или не было. Будто, кроме этого, больше не о чем поговорить.

— Я и другие заголовки читал: «Раскрыта тайна жены Андрея Соколова».

— Это же сколько людей бедных не спало из-за этой тайны!..

— Вы же очень закрытый человек насчет личной жизни, вот они и фантазируют.

— Мне кажется, это правильно. По-другому, наверное, и нельзя. Все люди разные. Кто-то готов раскрывать двери нараспашку. А я считаю, что в коридорах твоей души чужие люди топать не должны. Что-то должно быть свое.

— Если не вдаваться в подробности, какая роль сложнее — сына, мужа или отца?

— Мужчины.

— А чье поздравление с юбилеем ждете больше всего?

— Меня очень радует, что меня еще может поздравить моя мама. И, надеюсь, что-то скажет Софья Андреевна (дочь. — Н.К.). Это такие две полярные субстанции, между которыми сейчас существуют все остальные.

Хотелось бы еще... Я же как режиссер снял картину, которая называется «Артефакт». Кого ни встречу из тех, кто ее видел, — все мне говорят про нее какие-то хорошие слова. Вот я и думаю: хоть на юбилей кто-нибудь сделает мне подарок, покажет ее по ТВ? Это то, чего я бы сам себе пожелал. А так, конечно, вроде юбилей, какая-то дата... А мне бы на рыбалку лишний раз съездить — вот важная задача. Так что для меня 50 — просто еще один весомый повод собрать интересных и дорогих людей, которым будет особенно сложно в этот день мне отказать. Уже не скажешь: у меня охота, у меня рыбалка... Хотя время неудачное, летнее, — кто в отъезде, кто в отпусках. Но кто будет, тот и будет. Планировалось, что придет человек двести, но, думаю, в итоге будет всего сто-сто пятьдесят, не больше.

— Ничего себе «всего»! И это — самые близкие?

— Это люди, на которых можно положиться.