— Валерий Сергеевич, вы всегда так рано начинаете работать?

— С семи начинаю — это крестьянская закваска, затем институтская: вокал у меня в ГИТИСе, представь, начинался в половине восьмого утра. Вообще вокалисты так рано не поют — только петухи.

Могу тебе сказать, весь этот год мы прожили счастливо. В том смысле, что дуракам везет: я договорился с тремя режиссерами (итальянец Ланди, поляк Занусси, русский Федотов. — М.Р.), и мы под русским флагом «авось» сделали пять спектаклей. Я вчера посмотрел пятую премьеру — «Наташина мечта» на Камерной сцене, поставил наш артист Юрий Ардашев, ученик Юрия Петровича. Замечательно играют наши девушки, и для меня открытие — Лена Посоюзных.

— Потрясающая фамилия.

— И работа потрясающая. За этот сезон было много вводов, много открытий актерских... Труппа счастлива, они живут спокойно. Атмосфера очистилась, артисты не боятся приходить в театр.

— Простите, Валерий Сергеевич, что означает «не боятся приходить в театр»? Может быть, артистов у вас били?

— Нет, не били, но степень унижения человеческого достоинства была такова, что они боялись встречаться не только с Каталин (жена Любимова, занимавшая должность зам. директора Таганки. — М.Р.), но и с Юрием Петровичем. Если с ней сталкивались, то это был плохой знак на весь день, понимаешь?

Я вообще думаю, почему раньше я, лично я, не встал и не сказал на собрании, что такое невозможно. Это ни к чему бы не привело, кроме моих испорченных отношений с Юрием Петровичем, но по-человечески я не приложил никаких усилий, чтобы изменить ситуацию. Всё назревало и взорвалось в Праге.

	фото: Михаил Гутерман

— Почему все, и вы в том числе, переводите стрелки на жену Юрия Петровича, как на какого-то монстра, которого все боялись? Неужели она ничего хорошего для театра не сделала? Я свидетель, что в свое время Каталин навела в театральном хозяйстве порядок.

— Она разрушила не театр, она разрушила Юрия Петровича, его душу, его отношение к стране и к труппе. Неужели он сам додумался до того, что сказал после Праги на пресс-конференции: «Я зря вернулся в страну»? А через два месяца вектор поменял кардинально: «Я русский, я должен работать в России» — и поехал в Ярославль. Это не такой простой вопрос.

А что, мы без нее не могли навести порядок в театре? Почему художник Боровский ушел, этот добрейший и мудрейший человек. Он тогда написал открытое письмо Любимову, и я тебе его напомню: «Мы декларируем одно в спектаклях, а сами в театре насаждаем другое — тоталитарный режим». Когда она уезжала, он был совсем другим, с ним можно было разговаривать.

— В общем, шерше ля фам. Слишком просто получается.

— Но я-то воспитан в другом режиме. У нас в доме отец был хозяин, и попробуй баба пикнуть. Хотя я не хочу сваливать на нее, ты правильно заметила, что проще всего найти крайнего. Тут всё: и она, и возраст, и художественные просчеты. И уже не было побед — время той Таганки ушло. Когда время переменилось и Юрий Петрович вернулся из-за границы, выяснилось, что ему не с кем стало бороться — это тоже влияет.

— Прошел год. Теперь, когда страсти улеглись и все остыли, не возникает мысли, что, может быть, не нужно было так резко поднимать скандал и всё такое прочее?

— Ничего не бывает случайно, Марина. Чешские события — это результат... Расскажу, что этому предшествовало: вот Юрий Петрович собирает собрание по поводу перехода театра на автономию. Его юрист предлагает Любимова в председатели. Весь коллектив говорит: «Нет, председателем Любимова не хотим!». Я сижу и чувствую, что у меня начинает гореть задница: понимаю, каково недоверие. Далее голосование по поводу «автономия, не автономия»: он опять получает вотум недоверия. Любимов понимает, что коллектив вышел из повиновения. И всё это еще перед гастролями в Прагу. А там больше — и взрыв.

	фото: Михаил Гутерман

— Любимовскую страницу вы перевернули?

— Думаю, что еще нет. Во-первых, мастер жив, я ему звонил...

— Вы разговаривали? Я думала, вы не общаетесь. И как?

— Я позвонил 24 апреля ему домой, и он взял трубку, что меня удивило: всегда была фильтрация звонков. «Я хочу вам поклониться, Юрий Петрович, за наш театр, храни вас Господь». Разговор для меня этот был очень важный не как для директора театра, а как для артиста, воспитанного Любимовым.

— Раз страница не закрыта, значит, будет дописана? Может быть, позовете Юрия Петровича на постановку, например?

— Вот в сентябре ему будет 95 лет. Когда будет 50-летие театра, мы его пригласим.

— А артисты перезваниваются с ним?

— Я думаю, кто-то перезванивается. Ходили на репетиции его «Бесов» в Вахтанговский, дарили цветы на премьере. Ведь ему предлагали остаться только худруком, назначить директора, но он заявил, что не будет работать при комиссаре.

— После премьеры «Король умирает» в марте вы мне сказали, мол, не факт, что у вас останется желание продолжать работать в качестве руководителя театра. Это была усталость или выстраданное?

	фото: Михаил Гутерман

— Всё дело в моем характере. Я не лидер, я не тиран. Худрук должен поставить хотя бы один спектакль в год. Я не буду этого делать — у меня нет этого дара. Я не могу насиловать чужую волю, навязывать свою игру. Я всю жизнь занимался только собой: писал, играл, пел, женился в очередной раз, рожал детей. Сейчас вот шестая внучка родилась у старшего сына, у него шестеро детей. Назвали Николь, но я сказал, что буду звать ее Анастасия. А Нинка (Нина Шацкая, первая жена Валерия Сергеевича. — М.Р.) сказала, что счастлива и будет звать Николь. Поэтому я не рвусь и не рвался. И вот это доверие артистов, оно меня смущает. Пророков в своем отечестве нет, конечно, уже начинается...

— Вы это уже почувствовали?

— Конечно. Те же проблемы, что и у Юрия Петровича. Художественный совет, например, запрещает мне приглашать артистов со стороны. Владимир Мирзоев, который ставит «На всякого мудреца довольно простоты» и хотел бы пригласить из Вахтанговского артиста Дмитрия Соломыкина, так художественный совет восстал. А сами при этом пишут мне заявления, чтобы я их освободил от ролей по причине занятий со студентами, съемок, здоровья. Я думаю: ну ладно, до 15 октября потерплю, осталось немного. А потом... Если оставят, то, конечно, будет другой разговор.

— Валерий Сергеевич, у вас хитрая, выжидательная тактика.

— Она не хитрая. Меня многие обвиняют, что у меня не хватает твердости принять решение, а я им сказал на собрании: «Я руковожу театром в Барнауле 10 лет. Я пробовал разные методы руководства: жесткие, мягкие и всякие. Но главный вектор моего сознания — это то, что в анкете написал Высоцкий на вопрос «кто ваш друг?». Он написал — Золотухин. Отличительные черты — мудрость и ненавязчивость.

Сейчас все балансируют на моем временном положении: продлят со мной контракт или нет. Такое временное правительство получается, сложно строить планы — никто не идет на серьезное сотрудничество: у тебя срок закончится, а другой руководитель с новой метлой придет. По положению сейчас после 60 лет с руководителем заключают контракт только на один год, а мне 70. Но это нехорошо, потому что за год ничего толком не сделаешь, не поймешь возможности труппы. Например, способны ли мы сыграть «Короля Лира», которого мне предлагает сейчас Андрон Кончаловский. И я рассматриваю это всерьез, как и предложение Евгения Евтушенко — он предлагает две свои поэмы.

— Таганка всегда была актуальным театром, чутко слушающим жизнь, и жизнь эту выносила на сцену. Не хотите возродить традицию? Поставить драму о Чистых прудах, о том, что происходит в стране?

— Театр, о котором ты говоришь, давно закончился, с баррикадами 91-го года ушел. У меня нет видения событий такого масштаба, ни потребности, ни умения, поэтому на живую нитку может быть только проект «Поэт и гражданин». И потом, есть возрастная планка: в 70 лет у меня нет такого гражданского запала, как у молодых, как, например, у Дмитрия Быкова.

С другой стороны, что произошло с этими баррикадами? Тогда считалось, что если ты на баррикадах — ты защитник демократии. Прошло 20 лет, и ты стал дураком, раз ты был на баррикадах. Такой перевертыш произошел за короткое историческое время! Если кто-то придет с подобным материалом, конечно, мы рассмотрим, но не думаю, что приличное произведение состряпалось бы на скорую руку.

— Вас не упрекают, что актриса Ирина Линдт играет в спектаклях, потому что ее муж директор театра?

— Да артисты всегда могут сказать всё что угодно: что Линдт — вторая Каталин, например, но пока такого не было. Я тебе скажу другое: я, 48 лет проработав с Любимовым, никогда не защищал, не ходил просить за своих жен, женщин. Я только единственное на худсовете однажды сказал: «Прибавьте Шацкой за красоту». — «Кстати, — сказал Любимов, — за красоту надо платить», — и прибавил ей 5 рублей к зарплате. А Ирка, между прочим, после удачных работ в спектаклях Любимова поссорилась с ним и долго ничего не получала. Я тогда ей сказал: «Уходи».

— Будете сокращать труппу?

— В следующем году — нет. Но нас пугают тем, что будет сокращен весь бюджет, а значит, сокращение штатов. Брать студентов не имеем возможности. А вот приглашать звезд в спектакли — мне кажется, это полезно для труппы в первую очередь. Условно говоря, на Таганку придет чудесный артист Маковецкий, уровень подтянется, я это по себе знаю.

— Последний вопрос. Валерию Золотухину не хватает Юрия Любимова?

— Зачем ты... Я сейчас заплачу... Зачем ты это спрашиваешь? Мне не хватает Любимова — человека, режиссера и вообще... Я иногда просыпаюсь с мыслью — сейчас позвоню: «Юрий Петрович, что мы наделали? Давайте мы что-нибудь придумаем». Но я не имею права. Есть артист Золотухин, а есть директор Золотухин — и на эту должность был поставлен труппой. И здесь нужно быть весьма и весьма деликатным.