«У нас холодом веет от зрительного зала»

— Регимантас, когда я узнал, что вам исполняется 75, просто не поверил. Мы же помним вас лишь по кино, а там вы такой молодой, красивый. Вы можете описать себя сегодняшнего?

— Я тоже не могу представить, что мне уже столько лет, но так есть, это реальность. А сейчас я лысый, седой, морщины, все, что полагается уже довольно пожилому человеку.

— И вы спокойно относитесь к своему возрасту?

— А как иначе нужно относиться к этому? Молодость не вернуть. Приходится жить с тем, что есть.

— Вас же нельзя назвать пенсионером, ведь артисту это понятие никак не подходит.

— Нет, я самый настоящий пенсионер, несмотря на то что артист. Артист, он тоже человек и точно так же может умереть.

— Но вы же играете сейчас в театре, в кино?

— Ну, немножко играю в кино, почему же нет? Хотя почти никто не приглашает. А в театре я еще играю некоторые старые роли в старых постановках. Еще иногда появляюсь на сцене.

— Для многих артистов играть, быть востребованным — значит жить. Это для них такое лекарство для продления жизни. Вам это лекарство также необходимо?

— Конечно, надо двигаться, надо продолжать играть... если можешь еще. Но бывает, что здоровье уже не позволяет, тогда хуже. Тогда приходится быть просто пенсионером. Но я пока еще могу чуть-чуть, но чувствую, что силы не те, здоровье не то, энергия не та. Ничего не поделаешь.

— Когда вы последний раз были в Москве?

— Больше года назад.

— И там играли Джорджа Буша-младшего в спектакле «Паб» с Людмилой Гурченко по пьесе братьев Пресняковых. Пресняковы считаются драматургами очень авангардными, представителями театра абсурда. Как вам игралось в такой стилистике?

— Вы правы, там есть доля абсурда. Конечно, это не реалистическая психологическая драма, а такой материал, который позволяет как бы со стороны смотреть, подшучивать над своим персонажем, над остальными. Но мне было довольно интересно.

— Вы чувствуете разницу между Москвой сегодняшней и советской?

— У вас появилось много казино. Не знаю, может, сейчас их закрыли? Но я ни раньше, ни сейчас особенно городом не интересовался, потому что был занят на съемках и мало гулял по городу. Сейчас, конечно, движение сумасшедшее, столько машин...

— А люди? Вы до сих пор чувствуете любовь со стороны россиян? По-другому к вам просто нельзя относиться.

— Да, отношение ко мне как было, так и остается очень хорошее. Это радостно, приятно, это греет меня, в конце концов. Зритель у вас другой — более отзывчивый, непосредственный, не то что у нас. У нас немножко холодом веет от зрительного зала.

— Но есть у нас такое выражение «горячий литовский парень». Может это относиться и к вам?

— Вы знаете, зритель часто путает исполнителя с персонажем и черты персонажа приписывает самому артисту. Но игра есть игра, а я, может быть, совсем другой.

— Когда вы бываете в Москве, есть к кому просто прийти в гости?

— Да, были. Мы очень подружились с Колей Караченцовым в фильме «Трест, который лопнул». Но такое несчастье с ним случилось, он с большим трудом говорит, и, конечно, это общение становится тяжеловатым. Поэтому я уже редко к нему захожу. Раньше было просто: с кем снимаешься, те сразу становятся друзьями, можешь к кому хочешь заходить. А сейчас у меня пустота, я почти не снимаюсь. А если снимаюсь, то в эпизодических ролях, небольших. Так что старикам в кинематографе места сейчас мало. Но это правда жизни, которую нельзя изменить.

	«Трест, который лопнул».

«Никто на улице меня не останавливает, не оборачивается»

— В Советском Союзе все знали знаменитую тройку мушкетеров Будрайтис—Банионис—Адомайтис. Сейчас ваши отношения с ними достаточно близки?

— Мы все время общаемся. С Банионисом много лет играли в одном спектакле. А с Будрайтисом сейчас играем в Петербурге в «Чайке» Антона Чехова в «Балтийском доме».

— Как часто это происходит?

— Не так часто. Вот был перерывчик небольшой: Рождество, Новый год, — но сейчас 7 февраля поедем на спектакль. Где-то раз в месяц получается.

— Раньше считалось, что Прибалтика — это наша заграница. Так же было и в кино. Вы снимались в фильмах про Америку, о том, как там плохо и тяжело живется. Потом вас не обвиняли в такой пропаганде?

— Никогда я никаких обвинений не слышал. Но там были и хорошие картины, например «Богач, бедняк...», правда, это была телевизионная картина. Зритель принимал это очень хорошо.

	«Богач, бедняк…».

— Или вот «Мираж» — тоже хороший фильм. Но ведь разоблачал западную действительность?

— Может, разоблачал, не знаю, но людей увлекали приключения этих персонажей. Часто я слышал, как зритель жалел, что моего героя там довольно рано убивают.

— Здесь в Москве вас просто любят и все. В Литве к вам более сложное отношение?

— Трудно сказать. Вот сейчас юбилей, посмотрим, как они относятся. В общем, нормально, без особенного восхищения, обожествления. Никто на улице меня не останавливает, не оборачивается. Наверное, и не узнают часто.

— Я слышал, вам не очень близки эти сегодняшние жизненные ценности, связанные с потребительством.

— Да, это так. Сейчас и у вас, и у нас, если вечером включить телевизор, все каналы показывают фильмы, где без убийства, насилия, ужаса, крови никак не обойтись. Это заполонило экраны, и поэтому мне очень грустно. Все-таки в советских фильмах, да и в жизни, было душевное отношение друг к другу. Ценности действительно сильно поменялись. Деньги стали превыше всего. Жизнь человеческая вообще перестала быть какой-то ценностью, во всяком случае, на экране.

	«Никто не хотел умирать».

«Теперь наша жизнь вместе видится как счастье»

— Наверное, вы себя не можете назвать богатым человеком?

— Я всегда считал себя богатым, потому что у меня были три вещи, которые очень много значили для человеческого счастья. У меня была любимая семья. К сожалению, жена недавно, полгода назад, ушла из жизни. Дети остались, конечно. Родина любимая была. И работа любимая. Так что я был очень счастлив и богат, потому что только так мерил свое счастье и богатство.

— Часто вы видите своих детей? Один, знаю, живет в Англии.

— Да, а двое здесь, в Литве. Я живу вместе с младшим сыном. Ему уже за 30.

— Насколько вы друг друга понимаете?

— Мне кажется, очень хорошо понимаем. Дружим, общаемся.

— Он еще не нашел себе вторую половину?

— Нашел, нашел! Скоро, я надеюсь, будет свадьба. Средний действительно живет в Англии, а старший здесь, в Вильнюсе. Он свои университеты прошел в Америке, но давно уже вернулся. Мы живем не очень далеко друг от друга, у него семья большая, уже четверо детей, так что свои заботы отнимают очень много времени.

— Простите, Регимантас, сколько вы прожили вместе со своей женой?

— 43 года. Я часто уезжал на съемки, экспедиции... Нельзя сказать, что мы жили рука об руку, как двое ангелочков, ни в коем случае. Мы были нормальными, реальными людьми, которые ссорились, спорили, ругались даже... Но тем не менее мы не могли друг без друга. Теперь наша жизнь вместе мне видится как счастье.

— Когда уходит самый близкий человек, никто его не заменит, даже сыновья.

— Пока не могу с этим справиться. Это меня толкает в какую-то яму депрессии, от которой я пока никак не могу избавиться. Но, говорят, время лечит... Посмотрим.

«Нет, больше играть я не хочу»

— Вы любили путешествовать в прежние годы, видеть другие страны? Хотя в советское время это было не так просто. А может быть, вы домосед?

— Я никогда не страдал желанием уехать, путешествовать, просто не имел такой страсти. Но благодаря картинам я увидел довольно много, так что в этом смысле тоже был, наверное, удовлетворен.

— Вы же получили национальную премию ГДР!

— Когда-то я там снимался аж в трех фильмах, а вот сейчас, в новые времена, сыграл несколько эпизодов в криминальных немецких сериалах.

— Вот видите, смотреть вы такое не любите, а все-таки сыграли. Жизнь заставила?

— А что делать, кушать-то хочется! Приходилось соглашаться.

— Почему-то мне кажется, что ваши материальные потребности достаточно скромны и вам не нужно покупать самую большую машину, построить самый большой дом...

— Вы правы. Я почти равнодушен к деньгам, к собственности. Довольствуюсь тем, что имею. Во всяком случае, стараюсь. Большего мне не надо.

— У вас никогда не было желания эмигрировать из СССР? Все-таки цензура, эти худсоветы, когда вырезают, не дают играть то, что хочется.

— Никогда такого желания у меня не было. К тому же я почти языков не знаю, так куда же я поеду глухонемым?

— Как вы сейчас относитесь к пакту Молотова—Риббентропа? Считаете, что СССР оккупировал Литву?

— Конечно, это была оккупация, прикрытая всякой лживой демагогией. А на самом деле два хищника — Гитлер со Сталиным — поделили Европу. И что там Литва, три миллиона... Маленький кусок.

	«Сергей Лазо».

— Да, сложные у вас отношения к прошлому.

— Сейчас я к СССР отношусь нормально. Такое было время, но мы все понимали. Особенно ранила ложь: мы одно думали, другое говорили, третье писали. На самом деле это не позволяло человеку быть самим собой. Советский Союз я называю империей лжи. Так и было.

— И вы никогда не были советским человеком?

— Я только так назывался. И награды всякие получал, как советский человек. Мы все жили эту жизнь, все играли в эту игру. Но это было насилие над человеком.

— Но когда вас наградили званием «народный артист СССР», вам было приятно?

— Не скрою, конечно, приятно. Все-таки в кино я прожил довольно счастливую жизнь: у меня была работа, меня узнавали, снимался в разных студиях Советского Союза. Все очень противоречиво.

— Есть такое довольно пошловатое понятие, но, кажется, к вам оно все-таки относится. В Советском Союзе вас не называли секс-символом?

— Но это смешно. Может быть, меня путали с Иваром Калниньшом? Во всяком случае, я себя таким символом никогда не считал и никаким женским обольстителем не был.

— Скажите, как начинается ваш день? Во сколько вы утром встаете?

— Сейчас позволяю себе долго валяться в кровати по утрам. Лень вставать, что-либо делать. Просто валяюсь. Потом, уже к вечеру, надо сыну приготовить что-нибудь поесть, он после работы возвращается голодным. Раньше жена все это делала... Сейчас ее нет, мне приходится. Ну а потом мы с сыном смотрим телевизор, иногда просто болтаем. По-разному.

— И с надеждой смотрите на телефон: вдруг какой-нибудь режиссер позвонит, пригласит?

— Нет, я не хочу уже играть. Не хочу. Раньше я очень любил театр, а сейчас, к сожалению, охладел к нему. В театр даже не хожу. Это, конечно, старость.

— Известно, что Литва очень тяжело пережила финансовый кризис, пенсионерам срезали пенсию, люди протестовали на улицах... А вы?

— Был такой кризис? А я и не заметил. Да, снизили пенсии, цены все время растут. Такова жизнь. Если ты не умеешь довольствоваться тем, что имеешь, тогда, конечно, плохо.

— Вы философ!

— Нет, просто я трезво и реально смотрю на вещи.