— Вы всегда такой обязательный, никогда в жизни не опаздываете?

— Сам не люблю опаздывать и не люблю, когда опаздывают на встречу со мной. В этом сказывается человеческая натура: если он опоздал, значит, разгильдяй или вообще так к делу относится. Ну а я всегда стараюсь быть вовремя.

— Но вы же народный артист России, могли бы и опоздать.

— Во мне, может, к сожалению, нет ни капли зазнайства, звездности и тому подобного. Это могут подтвердить те, кто со мной общается. Иногда мне даже так и говорят: вам надо солиднее держаться. А я не могу, мне так некомфортно.

— А ваши друзья в компаниях не требуют, чтобы вы всегда были тамадой?

— Друзей с каждым годом все меньше и меньше. Именно друзей, приятелей и знакомых-то много. У моих друзей совершенно другие профессии. Они не люди искусства и от меня специально ничего не ждут. Сам я в компании никогда не пытаюсь тянуть одеяло на себя. Хотя таких выскочек, любящих играть везде главные роли, я наблюдаю часто.

— А вам не приходилось за кого-нибудь из своих друзей, коллег хлопотать, пользоваться своей известностью?

— Приходилось. Одной актрисе даже помог получить квартиру. Пошел в управление, представился…

— Да можно было и не представляться, “Белое солнце”-то все знают.

— На одном из моих юбилеев наш известный режиссер Саша Митта сказал во всеуслышанье про меня: “Анатолий Борисович уже был достаточно известным актером и до картины “Белое солнце пустыни”. За мою творческую жизнь у меня на счету более 150 фильмов. Так мне недавно в Госфильмофонде сказали. Удивился, некоторые роли свои уже и забыл. Но меня до сих пор все называют только “товарищ Сухов”, будто других ролей не было. Спорить с этим трудно. Но ведь и великого актера Бориса Бабочкина знают в основном только как Чапаева, а светлой памяти Вячеслава Тихонова — как Штирлица. То же касается и писателей, и художников. Это я проверил на встрече со зрителями.

— Как проходят такие встречи?

— Довольно занятно. Тем более что сейчас я выступаю в новом для себя амплуа — исполняю романсы и ретро-песни. У нас организовался ансамбль, с которым я и выступаю по городам России.

— А когда вы первый раз запели?

— Друзья — Роберт Рождественский, Андрей Эшпай — просили меня петь еще в молодые годы. Но выступал я только в компании. На сцене этого не было. Как-то на концерте я попробовал, спел, и мне это понравилось. Для публики сначала это было неожиданно, а потом люди стали подпевать вместе со мной, и я закончил под овации. От пения я получаю колоссальную радость. Тем более с кино сейчас не всё складывается так, как хотелось бы. Из-за того, подозреваю, что я перенес несколько довольно сложных операций, на долгое время выпал из поля зрения. Еще и “желтая пресса” помогла. Не хотели мне сделать худо, но получилось. Это называется медвежья услуга. Писали: “Помогите нашему дорогому, любимому артисту, он в тяжелом состоянии” и т.д. Потом мне рассказали вот что: когда не так давно стали снимать картину “Печорин”, где в главной роли сыграл Игорь Петренко, зашел разговор обо мне. Но режиссеру кто-то сказал: не надо, он же болен, еще подведет. Так я лишился работы и роли. А я-то жив-здоров, езжу с концертами, выступаю, на телевидение часто приглашают.

   

— У вас были такие роли, от которых вы отказались, а сейчас жалеете?

— Роли были, но я не жалею об этом. Жалеть — занятие бесполезное. Зачем бередить душу? Все уже прошло, и травить свой организм не имеет никакого смысла. Но, окидывая взглядом прошлое, порой думаешь: сколько было потрачено по молодости попусту времени в надежде, что всё впереди! Думал тогда: еще успеется. А жизнь-то, оказывается, пролетает быстро.

— У вас же безупречная биография. Вы кажетесь довольно благополучным человеком.

— Потому что я не хочу казаться обиженным судьбой. У меня установка такая: я стараюсь бороться с негативом и подавлять в себе эти ощущения. Мне не нужно зарабатывать дивиденды на жалобах, на неудачах. Не хочу, чтобы меня жалели. Вот в фильме “Премия” я хотел сыграть главного героя, которого потом сыграл Евгений Леонов. Но режиссер Микаэлян мне сказал: “Я хочу сделать героя незаметного, простого человека, а вы выглядите по-другому”. И предложили мне роль секретаря парткома. А я отказался… Вернее, воздержался. И на мою роль пригласили Янковского.

Я снимался в фильме “Друг мой Колька”, где мы очень подружились с Александром Миттой и Алексеем Салтыковым. Потом Салтыков начал снимать “Председателя”. Помню, стою я на балконе своего дома, вдруг вижу — он идет ко мне и несет две бутылки. Мы сидели, выпивали, и он начал меня уговаривать сыграть брата Михаила Ульянова. Я говорю: “Алексей, не могу себе этого позволить. Вот в театре я бы точно это сыграл, но в кино нужно больше достоверности. Я для этой роли слишком молод”. А Салтыков-то подумал, будто я решил, что он как режиссер не справится с этой работой. Я предлагал, чтобы роль старшего брата сыграл Санаев. Но где-то в Волгограде нашли Ивана Лапикова, после чего он стал известен на всю страну. Салтыков на меня не обиделся, даже попросил: “Я хочу, чтобы ты у меня в картине был талисманом”. Я сам ему предложил сыграть пьянчужку. Приехал к нему в Можайск, мы сняли этот эпизод. А уезжая, я сказал: “Ну вот, я у тебя талисманом побыл, а теперь у меня большая просьба: когда будешь монтировать, то весь эпизод, связанный со мной, вырежи и в картину не вставляй”. Что он и сделал.

Фильм “Родная кровь”. Мне предложили сыграть роль, в которой затем блистал Евгений Матвеев. Но я, видимо, слишком критически к себе относился. Подумал: я столько переиграл военных. Придет зритель, сядет и скажет: “Ну вот, Кузнецов, опять солдат”. Меня так часто и спрашивали: “А чего вы всё военных играете?” “Так они тоже люди”, — отвечал. Ну, я подумал и опять воздержался. Может, и к лучшему. Ведь для Вии Артмане, наверное, я был слишком молод.

В фильме “Карнавальная ночь” Эльдар Рязанов очень настаивал, чтобы я сыграл то, что потом сделал хороший артист Юра Белов. Но мне в это же время на студии Довженко предложили главную роль альпиниста. Я прочел сценарий “Карнавальной ночи” и подумал: здесь главная роль у девушки, ну а я тут к чему? Пырьев на меня разозлился, и я решил: всё, больше на “Мосфильм” меня никогда не пустят. В результате “Карнавальную ночь” до сих пор помнят, а моего альпиниста никто не знает.

Затем у Рязанова я все-таки сыграл в фильме “Дайте жалобную книгу”. Проходит время, помню, я себе ногу сломал. Эльдар Александрович опять меня приглашает. Приезжаю к нему на костылях. Фильм “Старики-разбойники”. Прочитал сценарий, попросил Рязанова сыграть кого-нибудь из стариков. А он мне: “Нет, их уже сыграют Никулин с Евстигнеевым, они же постарше. А ты будешь следователем”. Я отказался. Тогда он пригласил Буркова, но краску оставил, перевязал его: “Бандитская пуля”. Помните?

Еще Эльдар Александрович предлагал мне в “Берегись автомобиля!” сниматься. Я читаю — сценарий замечательный. “Кого же я буду играть, Эльдар Александрович?” — спрашиваю. “Следователя”, — отвечает Рязанов. Его потом Ефремов сыграл. “Ну опять вы, — говорю, — мне предлагаете положительного человека. Дайте мне Деточкина”. — “Нет, это будет Смоктуновский. А ты с ним в паре”. И я опять воздержался. Но когда посмотрел картину, понял, что сделал глупость. Все-таки я бы сыграл Максима Подберезовикова по-своему.

Проходит время, я уже успел сняться в Болгарии, Чехословакии, Египте. Вдруг звонок. Звонит из Праги чешский режиссер, с которым я уже отработал одну картину. Предлагает главную роль в фильме “Гордубал” по Чапеку. Я согласился. Через минуту опять звонок: “Толь, здравствуйте, это Эльдар Рязанов. Начинаю картину, “Гараж” называется. Хочу предложить тебе роль председателя гаража”. Я говорю: “Эльдар Александрович, только что дал согласие чешскому режиссеру”. “А что за фильм?” — “Гордубал” Чапека”. — “О-о, это достойно”. То есть он на меня не обиделся, но больше уже ролей в своих фильмах не предлагал.

 

	Счастливый отец. Вскоре после рождения дочки Ирочки.

 

— А было ли так, что вы не проходили пробы?

— Было. Меня подводили партнерши. Они так выдрючивались перед режиссером, так тянули на себя одеяло... Помню, стою я в стороне, режиссер на меня ноль внимания, зато на артисток ноздри раздувает. После нескольких таких случаев я подумал: боже, как хорошо, что я не в театре. Там же это сплошь и рядом — группировки, игры подковерные. А это на нервных клетках откладывается.

— И давно это вы стали таким мудрым?

— Почти что сразу. Я так себя воспитал. Помните, в “Белом солнце пустыни”: “Тебя сразу прикончить или хочешь помучиться?” — “Лучше, конечно, помучиться. Мертвым-то хорошо, но уж больно скучно”. Я так и многим людям говорю: не стоит зря переживать, ничего же не исправишь, только душу будешь травить. Но от ошибок, конечно, никто не застрахован.

— Вот у вас дача на Николиной Горе. Вы что, новый русский?

— Я там живу недалеко от Сергея Петровича Капицы. В свое время Сталин сослал его отца, академика Капицу, за то, что тот отказался принимать участие в создании водородной бомбы. Семейство туда и съехало, сарайчик оборудовали, лабораторию для опытов. Потом поселочек стал обживаться. Эти места я знаю с 56-го года. Мы каждое воскресенье ездили туда на прогулки. Вот там дали место под дачу Борису Николаевичу Ливанову, знаменитому актеру. Теперь там живет Василий Ливанов, сын его. Мы с ним подружились, стали вместе к нему на дачу ездить. А в один прекрасный момент, на исходе советской власти, вдруг начали участки раздавать. Вася мне позвонил: “Ты там спишь, что ли? Тут участки дают”. Я примчался. Было составлено письмо, отправлено в президиум. В общем, дали мне землю, и мы со страстью начали там строиться. Это был 90-й год, гвоздя не достать. Но в 92-м построились, и с тех пор мы оттуда уже не уезжали. А квартиру дочке оставили.

— Домик двухэтажный?

— Да, скромный, двухэтажный. Жена, правда, против была, но я настоял. Потолки 3 метра — не могу, чтобы давило на голову. Первые три года никак не мог привыкнуть, что это мой дом. Сейчас привык, но вокруг-то такие дворцы построены! Наш на их фоне — избушка. Поначалу я комплексовал еще, но Вася Ливанов сказал как отрезал: “Забудь, ты живешь на Николиной Горе!” А потом уже все стало вокруг нас обрастать.

— Вы знаете, что такое слава?

— Конечно. Мне один военный моряк даже рассказывал, что когда они вместе с американцами ходили на патрулирование, запросто обменивались фильмами, так американцы кричали: “Давай русского ковбоя!”. Значит, им тоже понравилось. Но о славе я вообще не думаю. Никогда во мне не было зазнайства, можете у кого угодно спросить. Это сейчас в одной картине снялся — ты уже звезда. Да ты сыграй хотя бы пару интересных образов, тогда и поговорим. А ко мне хорошо относятся. Еду в электричке, перехожу из одного вагона в другой, вдруг ко мне подходит мужчина: “Дайте пожать вашу руку, спасибо за то, что вы есть”… Это очень часто бывает. На улице до сих пор здороваются. Это приятно, конечно. По крайней мере, лучше, чем тебе нахамят.

— А вы в зеркало любите смотреть?

— Нет, посмотрю иногда и подумаю: боже, какая рожа, надо худеть. Я очень самокритичен. Даже слишком.

— После распада Союза товарища Сухова никто оккупантом не называл?

— Одна журналистка так и написала. Но это же чушь! Помните, Сухов лежит на песочке, к нему склонился командир отряда красноармейцев, попросил помочь. На что Сухов сказал: “Рахимов, я домой иду”. Ну, типа ему воевать уже надоело. А Рахимов с бойцами вскочил на лошадей, крикнул: “Сухов хороший человек. Он вас будет поить, кормить!” — и ускакал. Я кричу: “Стой, стой!” — пытаюсь стрелять им вслед, остановить. Потом спрашиваю у зрителей: “Как на современном языке это называется?” Они мне все хором: “Кинули!” Да, меня кинули, но в те времена у людей воспитывали чувство долга. И мой герой в сложившейся ситуации обязан был спасти девушек.

 

	С любимой женой Александрой Анатольевной.

 

— У вас всегда всей о’кей. А поплакаться кому можете?

— Только жене. Мы с ней вместе уже 55 лет.

— На отдых куда-нибудь выезжаете?

— Да, конечно. Мы с супругой полюбили Грецию. Без моря уже не можем.

— То есть на ваши заработки хватает нормально отдохнуть?

— В общем, да. Один раз в году мы можем себе это позволить.