В минувшую пятницу вместе с Екатериной Сюриной и Чарльзом Кастроново он пел на сцене Государственного Кремлевского дворца. Сегодня Дмитрия Хворостовского и его звездных друзей ждут в Санкт-Петербурге, на очереди — Екатеринбург... Самый, пожалуй, знаменитый баритон России продолжает турне по родной стране, а журнал «Итоги» завершает публикацию беседы с ним, начатую в предыдущем номере.

— Мы прервали разговор на том, что появление Флоранс изменило вашу жизнь, Дмитрий.

— Так и есть! Это свет, необычайный свет! Когда моя бабушка незадолго до смерти впервые увидела Флошу, она сказала: «С небес спустился ангел. Господь послал тебе, Дима, эту женщину, держись за нее, не упусти». Стараюсь... Я познакомился с Флоранс в самом начале 1999 года в Женеве, куда приехал петь Дон-Жуана. Вместе с Марком Хилдрю мы искали в Европе маленький, не слишком приметный театр, где можно было бы обкатать новую для меня роль. Остановились на Женеве. Фло играла одну из любовниц моего героя, я должен был целоваться с ней на сцене. На репетиции честно предупредил: «У меня жена и двое детей». Она отреагировала абсолютно искренне и подкупающе непосредственно: «Ну и что?» В самом деле, ну и что? Теперь мою жену зовут Флоранс и у нас с ней двое детей... Любовь — такая непредсказуемая штука! Повторю: с Флошей моя жизнь радикально изменилась, засияла яркими красками, обрела новый смысл. Мне и думается, и дышится, и поется легко. Всегда искал внутренний баланс, он очень важен для меня, теперь нашел, и все встало на свои места. Фло не из тех, кто давит. Она позволяет мне быть самим собой, с большим пиететом относится к тому, что делаю в профессии.

— Раньше этого не было?

— Не хочу никаких параллелей с прежней жизнью, все сравнения будут явно не в пользу прошлого! Слишком больно и трудно расставался с ним, чтобы сейчас заново ворошить... Достаточно сказать, что в какой-то момент я едва не лишился жизни из-за волнений и душевных потрясений, вызванных разводом. На нервной почве у меня случилось прободение язвы, открылось сильнейшее кровотечение, я потерял несколько пинт крови и на глазах у Флоши стал слабеть, терять сознание. Спасла мама, она ведь врач по профессии. Я позвонил из Хьюстона, где тогда пел, в Красноярск, из-за разницы во времени разбудив маму среди ночи, она по описанным симптомам сразу поняла, о чем речь, и сказала, чтобы немедленно вызывал «скорую помощь». Меня тут же госпитализировали... Фло не отходила от моей постели, пока лежал под капельницей. Она трепетная и нежная, но одновременно сильная и волевая. И наши дети похожи на нее: такие же теплые и чистые. Я отношусь к ним не как отец, а как... дед. Папы ведь бывают строгими, а деды всегда добрые. Внуков обычно балуют, закармливают конфетками, заваливают подарками, зацеловывают и облизывают с головы до пят. Наверное, со стороны произвожу впечатление безумного родителя, но я-то знаю, что Максим и Нина стоят такой любви. Конечно, в школе они становятся немножко иными, трудно не измениться, живя в англосаксонском мире, не получить хотя бы минимальную дозу холодности и отстраненности, но дома Нина и Максим моментально оттаивают. Нет, когда вижу Сашу и Даню, тоже сразу начинаю тискать их, обнимать, ласкать, и они становятся моими... Впрочем, в отношениях между старшими детьми все очень непросто. Они совершенно разные, хоть и двойняшки. Говорят, так во всех тандемах: не бывает двух зеркально похожих половинок. Великодушный, по-своему мудрый мальчик, ведущий себя с сестрой, как настоящий джентльмен, и колкая, ершистая, неудовлетворенная собою девочка... Наверное, мог бы повлиять на них, если бы мы больше времени проводили вместе, но в Лондоне я бываю от силы месяца полтора кряду, потом обязательно уезжаю куда-нибудь. Вот сейчас репетировали в «Ковент-Гарден» «Риголетто», в следующем году будет «Фауст». В остальное же время удается побыть дома неделю, максимум дней десять. Конечно, этого мало, чтобы заниматься системным воспитанием детей. Утешаю себя, что Саша с Даней подрастут, и все изменится само собой. Ведь и мои отношения с отцом тоже стали качественно иными именно после того, как я вырос. Между нами возникла настоящая мужская дружба.

...Дети и все, что с ними связано, для меня особая тема. И не только в случае, когда речь идет о собственных чадах. В начале декабря впервые побывал в Тбилиси, где пел на благотворительном вечере, организованном Паатой Бурчуладзе. Он регулярно устраивает подобные концерты, помогая вырученными от продажи билетов деньгами воспитанникам детских домов, тем, кто остро нуждается в поддержке. Когда Паата обратился, не смог ему отказать, хотя и прекрасно осведомлен о сложностях, существующих в отношениях между Россией и Грузией. Чтобы не создавать никому дополнительных проблем, прилетел в Тбилиси по английскому паспорту. Какая разница? Речь ведь шла об акции милосердия...

— Вы, кажется, дружны и с Павлом Астаховым, новоиспеченным детским омбудсменом?

— Да, и из-за этого назначения теперь реже встречаемся. Павел ведь мотается по делам подопечных не меньше, чем я по гастролям. Летом вот виделись в Монте-Карло, а так он ездит по Дальнему Востоку, Чечне, Сибири... Трудная работа, но благородная. Не сомневаюсь, Павел прекрасно с ней справится. Он ведь юрист высочайшей квалификации, отличный семьянин, отец трех замечательных сыновей. Старший из них окончил университет в Нью-Йорке, средний учится в МГИМО, а Арсению всего годика полтора, он младше моей Нины! Помню, какими глазами Паша и его жена смотрели на нашу кроху, я буквально физически ощущал, до чего же сильно Светлана мечтает еще раз познать счастье материнства, и Бог послал ей третьего сына...

— Вы по-прежнему настаиваете, чтобы первым языком у ваших детей был русский?

— Они и есть русские! Даже больше. Ангелы во плоти! Стучу по дереву, чтобы не сглазить. Сам всегда говорю с ними по-русски, Флоша прекрасно выучила язык. Если надолго уезжаем куда-то и знаем, что жена будет занята со мной, берем в поездку русскую няню или на месте находим бебиситтера из числа бывших соотечественниц. Непременно говорливую, с хорошо подвешенным языком и сильным характером, иначе дети моментально согнут ее в бараний рог. Скажем, Марину нам порекомендовали в Хьюстоне в местном театре, и теперь всегда вызываем ее, когда отправляемся в Америку. И в Лондоне тоже взяли человека по рекомендации. А как иначе? Ведь постороннего в дом не пустишь. Круг нашего с Фло общения в Англии весьма ограничен, по крайней мере русских в этом списке немного. Никого сознательно от себя не отталкиваю, но так вот сложилось. Диаспора обычно кучкуется вокруг каких-то клубов, храмов, а я в церковь не хожу, в Бога не верю, хотя и могу перекреститься перед выходом на сцену... Словом, отрезал от себя русскую тусовку в Лондоне на корню и не испытываю из-за этого проблем или угрызений совести... Конечно, с кем-то давно поддерживаю контакты, но их имена вряд ли вам много скажут. Из людей известных, с которыми познакомился на Западе, могу упомянуть Славу Фетисова. Знаю его с 90-х годов прошлого века по Нью-Йорку. Он тренировал «Нью-Джерси Дэвилз», а я часто пел в «Метрополитен», по несколько месяцев в году. В ту пору многие наши соотечественники встречались в «Русском самоваре». Было время, и я регулярно захаживал в этот ресторан, едва ли не каждый вечер. Там собиралась элита русского общества, жившего в Нью-Йорке, — Иосиф Бродский, Михаил Барышников, Эрнст Неизвестный... Знаменитости, прилетавшие в Штаты из России, тоже шли в «Самовар», это стало частью обязательной программы, традицией. Там я впервые увидел Михаила Жванецкого, Никиту Михалкова, туда же, в «Самовар», приводил американских друзей, чтобы они посмотрели, как по-настоящему гуляют русские. Именно в этом ресторане нередко проходили мои вечеринки после успешных спектаклей, там мне случалось засиживаться до трех-четырех часов ночи и дурным голосом орать под рояль всякие блатные песенки типа «Раз пошли на дело я и Рабинович...» В последние годы бываю в «Самоваре» реже и реже, не скажу, будто обхожу его стороной, но я уже рассказывал, что с момента знакомства с Фло веду иной образ жизни, и в этом ресторане мне теперь вроде бы как нечего делать... Тем не менее для многих русскоязычных обитателей Нью-Йорка он по-прежнему остается культовым местом, которое перестало восприниматься как банальная точка общепита или даже гастрономический объект, превратившись скорее в творческий клуб. В этом безусловная заслуга Романа Каплана, бессменного совладельца ресторана, купленного и открытого, как известно, на часть Нобелевской премии Иосифа Бродского. Каплан удивительным образом сплачивает вокруг себя публику, является душой любой компании. Надо бы мне при случае заглянуть в «Самовар», знаю, Рома ждет, обижается, что не захожу. Вот с кем вам стоило бы побеседовать! Каплан знает массу невероятных историй, он прекрасный рассказчик. Правда, захочет ли раскрывать чужие тайны...

Многими интересными знакомствами я обязан Котику, Константину Орбеляну. Он, как и Каплан, обладает уникальным умением сводить, сближать порой совершенно разноликих, непохожих друг на друга по характеру и по роду деятельности людей. Именно Котик в свое время познакомил нас с семьей Барщевских, где было сразу два кинорежиссера — отец и сын. Антон загорелся идеей снять меня с Фло в сериале «Тяжелый песок» по мотивам одноименного романа Анатолия Рыбакова, к работе над которым тогда приступал. Я от предложения сразу отказался, поскольку эпизодических ролей не играю. Попросту не могу. Барщевский же считал, что не надо приглашать профессиональных актеров, лучше правильно подбирать типажи. Впрочем, этой теории придерживаются многие, она пользуется сегодня популярностью. Так что вместо меня в картине снялся Дмитрий Ситковецкий, скрипач и дирижер, тезка и, можно сказать, земляк. Дима тоже в Лондоне живет, где мы иногда встречаемся. Он и целовался в кадре с моей женушкой... Пробы проходили на «Мосфильме», мне было приятно, как Фло с листа стала импровизировать на чужом для нее русском языке, абсолютно органично и спокойно вошла в кадр, не испытывая зажима перед камерой, не тушуясь рядом с настоящими драматическими артистами. Снимался фильм в Черниговской области Украины. Фло ездила туда с мамой, на целый день уходила на съемочную площадку, а моя теща-итальянка оставалась одна, гуляла по городу Щорсу и прекрасно себя чувствовала. Словно на родине! Меня в кино в последнее время не зовут, все на уровне разговоров и благих пожеланий. Чтобы этим заниматься серьезно, надо вести иной образ жизни. Я же все подчинил музыке, на остальное не остается ни сил, ни терпения.

— А как в вашей жизни возник проект «Дежавю» с Игорем Крутым?

— Если говорить до конца откровенно, я должен думать, чем буду заниматься, когда перестану петь на оперных подмостках. Можно гнать от себя подобные мысли, закрывать глаза, но жизнь все равно заставит считаться с реальностью. Голос ведь не бесконечен. Связки — такая же мышца, как и другие, с годами она теряет гибкость, эластичность... Совсем уходить со сцены не собираюсь, надеюсь пропеть до последних дней жизни, хотя бы еще лет двадцать, но позаботиться о расширении творческой палитры нужно уже сейчас. Новые жанры, которые пробую, — это своеобразный бросок в будущее. Я сам предложил сотрудничество Крутому. Можно сказать, даже настаивал, чтобы мы попробовали что-нибудь сделать вместе.

— Хотя Элтону Джону отказали, когда уважаемый сэр обратился к вам.

— Он сказал, мол, звоните при случае. Это прозвучало двусмысленно и неопределенно. Честно говоря, привык, что звонят мне. Но, допустим, даже сделал бы первый шаг — и что дальше? Спрашивать о погоде и самочувствии? Или просить о чем-то? Есть в этом какая-то неловкость. По крайней мере, я так ощущаю. С Игорем все получилось легко и естественно. Мы познакомились в Майами, куда я с Флошей и детьми регулярно приезжаю на отдых и где у Крутого дом. Рядом с Фло я становлюсь более контактным, открытым, теплым. Она лучше видит и чувствует людей, смотрю на ее реакцию и делаю выводы. Игорь сразу очаровал Флоранс. Женщины любых национальностей и возрастов его обожают. Мы несколько раз, что называется, нос к носу столкнулись в каких-то приморских ресторанах, пообщались и поняли, что нашли друг друга. Да, Игорь — представитель иного, малознакомого мне мира, человек необычный и сложный. Но кто из нас прост, если разобраться? Приходится считаться, что все люди разные, но я рад, что Крутой появился в моей жизни. Вне зависимости от совместного проекта. Было любопытно соприкоснуться с попсой, понаблюдать за нравами этой ярмарки тщеславия. Даже публика на концерты приходила совсем иная. У меня все-таки другая аудитория, пафосных и гламурных особ обычно вижу с большого расстояния, а тут они сидели в партере, в шаговой доступности. Забавно было посмотреть. Главное — глубоко не погружаться. Впрочем, подобное мне и в голову не приходило. Зачем? Это чужое, не мое. Я ведь воспитывался совсем иначе. В списке добродетелей папа с мамой на первое место ставили скромность, учили не досаждать окружающим своим присутствием. Сами всегда так жили, вели себя до неприличия тихо и неприметно и от меня требовали того же. В детстве жизнь крепко меня побила, и в какой-то момент я закрылся, спрятался в ракушку и выбираюсь из нее крайне неохотно. С одной стороны, отстраненно глядя на ситуацию, отдаю отчет, что представляю собой на оперной сцене, искусственным уничижением не занимаюсь, с другой — помню слова Фаины Раневской, сказавшей, что талант, как бородавка: может выскочить на любом месте. С самокритикой у меня полный порядок, поверьте... Помню, как-то прочел стихотворение, на которое сильно тогда обиделся. Дословно уже не процитирую, но общий смысл такой: ангел, пролетая в небе, отправил божий дар на землю, но тот угодил на сибирский пенек. Так на свет появился Хворостовский. Не отношусь к себе подобным образом, хотя часть правды в этих словах есть. Долго считал чуть ли не святой обязанностью бесплатно петь в России, дал множество благотворительных концертов, но с конца 90-х отказался от этой практики. В стране появилось достаточно богатых людей, пусть раскошелятся за удовольствие! Думаю, это справедливо. Конечно, у продюсера задача простая: снять максимальный барыш, сделать кассу на имени. Да, залы, как и раньше, полны, но я отдаю себе отчет, что прежнюю публику потерял, ту, что ходила на мои концерты лет двадцать назад. Ей не по карману билеты по нынешним ценам. Тем не менее я не забыл старых поклонников. Некоторые ведь шли не музыку слушать или пением наслаждаться, а искали избавления. Словно на службе в храме...

— Вы сами-то хороший зритель?

— Далеко не подарок. Жуткий непоседа! В театре больше часа спокойно усидеть не могу. Недавно был на генеральной репетиции оперы в Вене. Через короткое время дико заскучал. На то имелись основания: постановка оказалась невыносимо тоскливой. Чтобы как-то развлечься, принялся перешептываться с двумя знакомыми, пришедшими со мной, стал ерзать в кресле, крутить в руках мой BlackBerry, листать картинки на его экране... Закончилось тем, что противная австрийская дама громко сделала мне замечание. Вместо того чтобы достойно ей ответить, сказав все, что думаю о бездарной постановке, я зажал рот руками и промолчал. Безусловно, это позитивное влияние Флоши. С ней определенно меняюсь в лучшую сторону. Хотя и раньше в критических ситуациях прибегал к универсальному способу, позволявшему избежать скандала: набирал полный рот воды и терпел. Помогало!

Конечно, характер у меня не сахар. Не умею просить прощения, практически никогда не признаю ошибки. Оправдываю себя тем, что такова защитная реакция организма. Думаю, все настоящие артисты — люди без кожи. Всякий раз страшно переживаю перед выходом на сцену. По молодости был нагл и самоуверен, а теперь без конца рефлексирую. По обыкновению, сильнее всего достается самым близким, тем, кто постоянно рядом. Они не ходят, а летают. Знают: лучше не мешать и под горячую руку не попадаться. Что делать? Такая судьба! Ставки очень велики: чем выше поднимаешься в гору, тем труднее дается каждый последующий шаг, возрастает риск посыпаться вниз, к самому подножию. Парадокс в том, что покоряешь очередную высоту и думаешь, будто оседлал вершину мира, а потом смотришь по сторонам и видишь: соседняя горка, оказывается, повыше и до нее еще шагать и шагать... С одной стороны, здорово, что предела совершенству нет, с другой — постоянные волнения, тесты на профессиональную состоятельность и мастерство выматывают. Это сказывается и на физическом состоянии. Начинается недомогание, разные болячки вылезают. Чувствуешь вялость, апатию, обозленность, раздражение. Все от нервов!

Постоянно в себе сомневаюсь, ни в чем не бываю уверен на сто процентов, там, где большинство людей с радостью соглашаются, предпочитаю отказаться. Первое слово, которое говорю в ответ на любое предложение, обычно бывает не «да», а «нет». Так вот и живу... Себя ведь не переделаешь. К примеру, Игорь Крутой — здоровый авантюрист по натуре, не боится бросать вызов судьбе, а я сначала в страхе все отпихиваю, а потом анализирую, обдумываю и осторожно даю добро. Мне нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью, примерить на себя что-то новое. Очень не люблю обижать людей, хотя иногда приходится проявлять твердость. Сколько раз Пласидо Доминго звал в Вашингтон, но я не пел в тамошней опере и не буду. Как, скажем, и в Лос-Анджелесе. Что мне там делать? В провинциальных театрах не выступаю. Это принципиально. Времени мало, жизнь слишком коротка.

Я вот в ноябре шесть раз выходил на сцену Венской оперы в «Риголетто», публика принимала хорошо, зал был полон, но если спросите, испытал ли чувство удовлетворения, отвечу: нет. После этой же роли в «Ковент-Гарден» считаю, что в Вене сделал шаг назад. С другой стороны, в апреле я пел в «Штаатсопер» «Риголетто», и мне было гораздо тяжелее, чем сейчас. Все познается в сравнении. Теперь могу экономить, пою процентами, не выкладываюсь на полную силу, и это хорошо. Значит, есть резерв. А весной рвал жилы, вылезал из кожи и не чувствовал запаса прочности. В начале года у меня был затяжной кризис. Настолько серьезный, что думал: все, конец карьеры. Вроде бы видимой причины для такого состояния не было, но прихватило серьезно. Вдруг навалилось! Месяца два или даже три не мог выкарабкаться. Уверенность пропала напрочь, панически боялся сцены. Будь моя воля, сбежал бы на край света, забился в угол, лишь бы не видеть никого, не петь ничего. Мы начинали этот разговор с вопроса, страшно ли было прыгать с борта самолета в бездну. Так вот: в минувшем январе и феврале сцена пугала меня еще сильнее. Словно летел в пропасть и знал, что за спиной нет парашюта. Самый трудный концерт выпал на Монреаль. Переполненный зал ждал моего выхода, а я заперся в гримерке, сидел там и не хотел никуда идти. Мучительные минуты! Отправился на сцену, как на плаху, как на погибель... Не дай бог еще раз пережить подобное! Ужасно, что в тот вечер Фло не оказалось рядом. Как назло! Даже поддержать из родных и близких было некому. Метался один. Жена прилетела в Вашингтон, когда меня чуть-чуть отпустило...

Такое периодически случается в нашей профессии. К счастью, меня накрыло, когда я уже стал опытным и зрелым певцом. Если бы произошло раньше, не знаю, сумел бы выбраться или нет. Совсем не факт! В яму-то угодил глубокую. Повторяю, прежде ничего похожего со мной не бывало. Тут целый комплекс причин: смена репертуара, возраст, другие проблемы... Не обо всем хочется говорить вслух. Кризис, который обычно бывает у мужчин в сорок лет, я благополучно миновал, усиленно тогда работал над собой, делал все, чтобы стать сильнее и мудрее. Мне это удалось. Я изменил отношение к жизни, начал стабильнее, чище петь. А вот ближе к пятидесяти годам не уберегся. Очень сильное потрясение! Но, скажу еще раз, такое может приключиться с каждым, весь вопрос в том, как выйти из передряги. Важно сделать правильные выводы. Я решил вышибить клин клином, сознательно пошел на «Риголетто» в Лондоне и Вене, чтобы на этой страшной партии выбраться на новый уровень. Перелом к лучшему случился не сразу, но от спектакля к спектаклю я карабкался наверх. Как говорит мой педагог из Красноярского института искусств Екатерина Иофель, под рубашкой не видно, но было очень трудно, я уходил за кулисы и буквально валился с ног в полном бессилии. В этот момент Флоша уже была рядом. Если бы не она, наверное, сломался бы, найдя легкий способ убежать от проблем, забыться. Но я дал слово держать себя в руках, не поддаваться минутной слабости и не могу нарушить обещание, обмануть жену. Наоборот, буду делать все возможное, чтобы Фло гордилась мною. Всегда! Я ведь даже с парашютом прыгал не только ради преодоления собственных страхов, но и чтобы показать любимой: могу, я все могу! Хотя, строго говоря, не имел морального права это делать. Безответственный шаг! Слишком много людей от меня зависит, чтобы столь безрассудно рисковать жизнью. С другой стороны, никто не знает, что и когда способно погубить человека. Кирпич может прилететь, самолет упасть, сердце подвести — и нет бедолаги... Я почему-то рвусь в высоту, а вот горы терпеть не могу. Фло ни разу не удалось вытащить меня в Альпы, хотя раньше она каждую зиму каталась на лучших горнолыжных курортах. А как иначе, если девушка выросла в Швейцарии? Тамошние жители сразу с лыжами на ногах на свет появляются. Вот на какую жертву Флоша ради меня пошла: одиннадцать лет на лыжи не вставала... Мы же обычно на море отдыхаем, на море. Еще бы я с аквалангом с удовольствием нырнул, но тоже нельзя — из-за слабых ушей. Врачи советуют и летать реже, но как это сделать при плотном гастрольном графике?

— Найдете в нем время для концерта при выключенном свете, о котором давно мечтаете?

Забудьте об этом! Сто лет назад обмолвился в разговоре с кем-то из ваших коллег, что хотел бы как-нибудь спеть в темноте и укрыться от испытующих взглядов из зала. С тех пор этот вопрос гуляет следом за мной по миру: куда я, туда и он. Давайте уже поставим точку: нет у меня такой мечты! Если бы действительно было желание, давно спел бы. Как с парашютом: сказал — и прыгнул!