Говорят, когда его не взяли во МХАТ, он написал в дневнике: «Я ещё вернусь сюда на белом коне». 1 октября исполнилось бы 90 лет Олегу Ефремову.

Обид не держал

По заслугам. Ибо Ефремов был истинным тружеником. Он не просто любил театр - он его боготворил. Это служение было «почти религиозное», как заметила однажды Галина Волчек.

А ведь было ещё и кино. Миллионы его обожают за не очень многочисленные и порой небольшие роли. Одна из них - следователь Максим Подберёзовиков в «Берегись автомобиля». История с этим фильмом - я­рчайшее доказательство того, насколько Ефремов был независтлив и лишён тщеславия. Он мечтал сыграть Деточкина, но Рязанов на эту роль уговорил Смоктуновского, а Ефремову предложил Подберёзовикова. И Олег Николаевич согласился без всяких обид. Рязанов позже вспоминал, что отказал Олегу Николаевичу потому, что в пробе Ефремова - Деточкина увидел не чудака-рыцаря, а «волка в овечьей шкуре, железного человека, вожака».

От Ленина - к Деточкину. Как снимали легендарный «Берегись автомобиля»

Читать об этом

Таксист Саша в «Трёх тополях» на Плющихе» (Пахмутова, кстати, согласилась написать музыку к «Тополям», когда увидела крупный план Ефремова в машине, когда Доронина поёт «Нежность»); немой художник Фёдор в «Гори, гори, моя звезда» (роль писалась под Никулина, но тот сыграть не смог - уехал с цирком на гастроли. А Ефремов сам предложил убрать все реплики его героя)...  

Режиссёр Александр Митта (снявший его в 13-секундном эпизоде в фильме «Звонят, откройте дверь») вспоминал, как долго набирался смелости предложить эту роль с одной-единст­венной фразой «Нет, я никогда не был первым пионером» Ефремову, тогда уже знаменитому со своим «Современником». Несколько актёров от этого эпизода с возмущением отказались - мелковато! А Ефремов не только с ходу согласился, но и сыграл несколько вариантов эпизода (и за каждым вариантом просматривался иной поворот судьбы его героя), так что Митта не мог выбрать, какой из них лучший. 

 

Тополиная нежность. История фильма, родившегося из песни

Подробнее

Дон Кихот с Арбата

Люди, знавшие Олега Николаевича, говорили, что на съёмках тот отдыхал от огромного, тяжкого труда худрука, от той ответственности в театре. 14 лет он проработал - нет, прослужил! - худруком «Современника» и 30 лет - МХАТа.

А ведь был он простым мальчишкой из арбатских переулков, из густонаселённой московской коммуналки. Дружил в детстве с внуком одного из легендарных мхатовских «стариков» - актёра Калужского. Друг этот и соблазнил Олега пойти в актёры. Видел Ефремов и изнанку жизни - воркутинские лагеря. К счастью, по другую сторону колючей проволоки - его отец служил бухгалтером в системе ГУЛАГа.

После драмкружка в столичном Доме пионеров долговязый, худющий парень поступил в Школу-студию МХАТ, поразив приёмную комиссию отчаянно-страстным исполнением пушкинского «Желаю славы я». Хотя славы-то он как раз и не желал - он желал творить, созидать. Лидером, заводилой, вожаком проявил себя очень скоро, будучи щедро наделён даром заряжать и заражать всех вокруг своей неуёмной энергией. Но по окончании Школы-студии случилась драма - его не взяли во МХАТ. Говорят, тогда Ефремов записал в дневнике: «Я ещё вернусь сюда на белом коне, главным режиссёром - сами попросят!»

Это случится, но много позже, в 1970-м. А пока заканчивались 1950-е, на дворе затеплилась «оттепель», и Ефремов мечтал о собственном театре - свободном, демократичном. И потихоньку подбирал труппу в Студию молодых артистов. Его считали романтиком, идеалистом, Дон Кихотом. Но было в нём и другое, что проявится потом в прозвище Фюрер, которое дадут коллеги: за фантастическим обаянием, за юмором и завораживающим баритоном скрывались железная воля и твёрдый ум. Своего он добился - создал легендарный «Современник». И было ему тогда лишь 29 лет.

Соло для героя

Ефремов часто повторял: «Если я честный, я должен...» Он ненавидел равнодушие в профессии, актёрский эгоизм, страсть к личному успеху в ущерб общему делу. Он был из тех, кто свято верил, что «гражданином быть обязан», а самым главным в актёре считал не мастерство, а человеческое содержание. Часто повторял коллегам: «Не забывайте, что вы люди».

И ему верили, за ним хотелось идти, в него влюблялись. Как вспоминала Галина Волчек: «Многие были готовы отдать за него без раздумий если не руку, то палец уж точно».

Возможно, поэтому уход Ефремова из созданного им «Современника» во МХАТ через 14 лет оказался столь болезненным. Его умоляли остаться, не бросать свой дом. Не все этот уход простили, не все решились пойти за ним. Остались в «Современнике» обе любившие его женщины: первая супруга Лилия Толмачёва и Нина Дорошина (об их долгом, мучительном романе, о том, что Ефремов расстроил свадьбу Дорошиной с Далем, но сам на ней так и не женился, судачили в театральных кругах). Но Ефремову уже было тесно в «Современнике» с его изменившимся духом: браки, дети, звания, квартиры, машины... 

Во МХАТе же его ждало новое поле битвы. Один из славнейших российских театров пребывал тогда в глубоком кризисе: труппа в 150 человек, многие из которых в театр приходили два раза в месяц - за зарплатой, доносы и анонимки, пьянство и интриги. Позвали Ефремова спасать театр легендарные «мхатовские старики-актёры». Но были среди них и те, кто заявлял: «Ноги моей не будет в театре, пока этот мальчишка не уберётся!» - и те, кто мимо кабинета Ефремова проходил, напевая: «Враги сожгли родную МХАТу». 

А он работал, воевал, разгребал эти авгиевы конюшни. Обновил репертуар, позвав лучших на то время драматургов: Розова, Рощина, Володина, Шатрова. Переманил в театр из ленинградского БДТ Олега Борисова, который признавался: «В его глазах горел такой огонь, что я поддался» (а через 7 лет между ними случился столь яростный конфликт, что обиду на Ефремова Борисов сохранил до конца жизни). Во МХАТ пришли Смоктуновский, Козаков, Евстигнеев, Калягин, Лавров, Доронина. Но, если в созданном им «Современнике» Ефремову прощалось всё, во МХАТе он так и остался чужаком. «Антиефремовское» войско сил не жалело - до такой степени, что, как признавали друзья, на него порой было страшно смотреть. Да и сам Ефремов поводов давал немало - вспомнить хотя бы его «уходы в пике», о которых немедленно следовали доносы «наверх».

Через 17 лет службы Ефремова в театре произошёл трагический раскол МХАТа на «мужской» и «женский». Часть труппы осталась в здании в Камергерском, часть ушла вслед за Татьяной Дорониной в здание на Тверском бульваре. А тут ещё 90-е с их сумбуром, сумятицей, бандитами, кризисами, рухнувшими ценностями. 

Силы его иссякли - пришла болезнь, тяжёлая, изматывающая. Он уже не мог обходиться без кислородного аппарата (и при этом не бросил курить). Он умер в одиночестве: дома, на Тверской. Готовился к постановке пьесы «Сирано де Бержерак», про которую любил повторять: «Так о чём же эта пьеса? О том, что хорошо жить. Вот и все дела!»