Спектакль поставлен по роману южноафриканского писателя Дж. Кутзее, описывавшего ужасы апартеида. ...Город на окраине некоей Империи. Вокруг — пустыня. И где-то в ней — племена варваров, страшные только потому, что иные. Полковник, пытающий захваченных в плен женщин и стариков, — только так, уверен он, можно отбить у варваров охоту напасть на Империю. И Судья, пытающийся остановить это кровавое безумие. И сам в итоге прошедший через все круги ада. Потому что попытки противостоять Империи в её желании подчинить себе всё вокруг могут закончиться только так — камерой, кровью, болью...

Юлия Шигарева, «АиФ»: Андрей, вы только-только отыграли сложнейшую роль. Как актёры останавливают себя после такого эмоционального завода, когда на сцене выкладываешься по полной?

Андрей Смоляков: Для меня зрительские аплодисменты — тот барьер, который останавливает. Они — прекрасный врач, реаниматолог, который восстанавливает тебя внутри. Но, если аплодисменты будут жидкие и из зала в тебя полетят помидоры, такой момент пережить трудно...

— Что-то слабо я верю, чтобы в вас летели помидоры.

— (Задумывается.) Один раз точно было. Образно, конечно, но летели. Я хотел застрелиться в тот день.

На те же грабли

— Роман «В ожидании варваров» написан в 1980-м. Почему это пронзительное предупреждение — не пытайся переделать всё вокруг по своим законам, не трогай тех, кто живёт по-другому, потому что это закончится плохо для тебя же, — не было услышано? И случились Ирак, Ливия, Сирия, «арабские вёсны»?..

— «Найдёшь и у пророка слово, Но слово лучше у немого, И ярче краска у слепца, Когда отыскан угол зренья, И ты при вспышке озаренья Собой угадан до конца». Это Арсений Тарковский. Этот угол зрения — после услышанного, увиденного — всё равно не находится людьми. Значит, не слышат. Значит, не видят. Или им кажется, что они совершенно другие и законы природы, мира не распространяются на них. Человек таким образом заявляет сам себе и всему миру о своей избранности, индивидуальности. И в результате этого начинается своего рода разрушение — как себя изнутри, так и всего вокруг.

— Империя в спектакле всё-таки расплачивается разорением своих городов за попытки силой «цивилизовать» варваров. А наш мир? Чем он заплатит за попытки одной большой страны переделать и страны Ближнего Востока, и Восточной Европы, и республики бывшего СССР по своим лекалам?

— Он уже начинает платить. Неужели вы не видите, что по планете медленно и обаятельно шагает кризис? Кризис и экономический, и политический. Люди вдруг гораздо больше начали говорить о разъединении. Каталония, англичане, другие голоса, звучащие в Евросоюзе.

А все мы, человечество, расплачиваемся за своё бездарное отношение к планете — этими климатическими «спазмами», которые получаем по полной программе.

— Судья, не желающий подчиняться даже под пытками Полковника, говорит: «Я должен преодолеть эту дорогу, даже если она ведёт в никуда». Но дорога не может вести в никуда, она всё равно приведёт куда-нибудь. Вот та дорога, по которой мы сегодня идём, куда она нас приведёт?

— Кто это «мы»? Давайте определим!

— Пусть дорог будет две. Та, по которой пошла Европа и по которой, к счастью, не пошли мы. И наша. Кто быстрее вырулит на правильное направление?

— Мне кажется, что формулу «относись к человеку так, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе» никто не отменял. И будь ты такой или сякой, варвар или интеллектуал, всегда есть та точка соприкосновения, в которой можно очень даже взаимовыгодно, не побоюсь этого слова, сосуще­ствовать. Уничтожать друг друга, бросаться камнями, показывать язык и держать кукиши в кармане — человечество умело это ещё с древних времён. Но хочется, чтобы оно немножечко всё-таки на пройденный путь оглядывалось, потихонечку исправлялось. А мы всё по тем же граблям — уже лес из этих граблей вырос! — дружно топаем. Это я говорю про человечество. Не хотят люди учиться.

Заглянуть в зеркало

— Сколько умных книг написано за века, картин, музыки сочинено. Должно же было хоть как-то пробить, хоть на каком-то этапе...

— Оно пробивает, но лишь какую-то часть. Я не философ! Не Бердяев, не Аристотель... Мне сложно отвечать на такие вопросы. Я профессией своей могу лишь что-то людям прозеркалить — в смысле, поставить зеркало, чтобы они в него по­смотрели и задумались.

— А после того как задумаешься, что?

— Сделай счастье вокруг себя! И счастье это будет ещё на кого-то опрокинуто. А тот, получив его, дальше передаст. Это как у Станиславского способ существования на сцене: ты делаешь петельку — партнёр крючочек.

— Критики про вас говорят: Смоляков относится к тому удивительному типу актёров, у которых отрицательные роли получаются так ярко, что порой затмевают положительных героев, — полковник КГБ Бехтеев в «Высоцком» или офицер-власовец в «Я — учитель». Я понимаю, где можно искать краски для положительного героя. А где вы ищете черты, чтобы сыграть отрицательного героя?

— Я в Подольске родился — этим всё объясняется. Знаю, что человек — далеко не однозначное существо, знаю природу многих негативных качеств. Я не пытаюсь их оправдывать, но пытаюсь показать, как они вырастают в человеке.

— А в фильме «Викинг», который называют одной из самых ожидаемых премьер года, вам какой герой достался? Вы такой тип уже играли?

— Амплуа для меня новое — потому что начинаю стареть и играю людей взрослых, если не сказать пожилых (улыбается). Ну и с точки зрения психофизического состояния... Там есть сцена, в которой над дочерью моего героя надругались прямо у него на глазах, — таких эмоций мне ещё не предлагали играть.

Роль моя не так уж и велика — полоцкий князь Рогволод, но мне было интересно работать. Что получилось, пока трудно сказать, но Анатолий Максимов и Константин Эрнст эту идею вынашивали очень долго, режиссёр Андрей Кравчук готовился к картине более семи лет. И такого, что происходило на съёмочной площадке, я не видел со времён советского кино. Всё натуральное, настоящее. Если по сценарию ты должен утопать по горло в грязи, то грязи этой было по горло. Если это викинги, то они все в татуировках, грязные, чумазые, вонючие. Они идут на тебя, эти ребята, и кажется, что это какие-то исчадия ада...

— Пока вы в этом кино снимались, что-то стало вам понятно про характер нашего народа?

— Характер народа!.. Тут с историей-то этого народа никак не разберёшься, а вы говорите — характер!

— Про историю я даже спрашивать не буду — лучше про характер, с ним более понятно.

— Ну а как характер вне контекста истории рассматривать? Не знаю, не знаю... Хотя есть, наверное, что-то общее во всех нас, какие-то ноты... Не понимаю, откуда они берутся, но, когда звучит хор «Вставайте, люди русские» из «Александра Невского» или «Вставай, страна огромная», со мной что-то происходит, какие-то внутренние вибрации. То ли это талант композиторов, то ли действительно что-то такое из нашей земли прорастает, что гены начинают сдвигаться.