Знаменитая актриса - о везении и тайной любви.

«В 14 лет я чуть не совершила глупость. Прочитав какую-то книгу, решила: лучше умереть молодой. взяла бритву и дважды порезала себе вену», - рассказала «АиФ» народная артистка СССР Вера Васильева.

Шрам на память

- В нашей семье никто никогда к театру не имел отношения. Папа работал шофёром, мама занималась хозяйством. Мы жили очень бедно, всемером в одной комнате в Гусятниковом переулке, в районе Мясницкой. Мама с папой, три сестры, брат и я. Но однажды Анна Юльевна, соседка по нашей коммунальной квартире, повела меня на дневной спектакль оперы «Царская невеста». И я, 8-летняя девочка, увидела эту красоту - бархат, люстры, оркестр, всё сверкает, как в сказочном дворце, услышала божественную музыку… Тогда решила: или буду артисткой, или не буду жить. Пошла в Дом пионеров, в драмкружок, в хор, записалась в театральные библиотеки…

В 10 лет я уже распевала арии, услышанные по радио. За это во дворе меня прозвали Шаляпиным. О том, что был такой певец, я не знала, а думала, что дразнят меня из-за шляпы, с которой я не расставалась. Хорошо помню, как хор нашего Дома пионеров выступал в Большом театре (говорили, в зале сидел сам Сталин). 

Мы с моей подружкой Катей Розовской (дружим с ней до сих пор, страшно подумать, сколько лет!) вместе мечтали о сцене. Планы строили - один безумнее другого. Мечтали убежать из дома и поступить в какой-нибудь провинциальный театр хоть кем-нибудь, а там - какой-то неожиданный случай, дебют, как у Ермоловой, и начнётся театральная жизнь, полная приключений...  

В результате я стала артисткой, Катя - театроведом. Теперь у неё уже внук, у меня - только Театр. Только рождённые мною роли. Но это не так уж мало. 

Какая я была тогда? Тихая, мечтательная, очень романтичная. В 14 лет чуть не совершила глупость. Прочитав какую-то книгу, решила: лучше умереть молодой, чем жить и постепенно разочаровываться в жизни. Взяла бритву и дважды порезала себе вену, потом опустила руку в тёплый таз в надежде, что тихо, красиво умру. К счастью, вовремя опомнилась. Но в память об этой детской глупости у меня на левой руке в сгибе локтя остались две белые чёрточки. 

 Пырьев и чулки

В том, что мне, третьекурс­нице театрального училища, выпал такой счастливый лотерейный билет, как картина «Сказание о земле Сибирской», никакой особой моей заслуги нет. Думаю, большую роль сыграла моя тогдашняя внешность. Я была полненькая, розовощёкая. Мою добродушную рожицу заприметили ассистентки Пырьева. Подошли и спросили: «Девочка, хочешь сниматься в кино?» Я так хотела, что мы всей семьёй всю ночь не сомкнули глаз - всё думали-гадали, во что меня одеть перед просмотром. В итоге на «Мосфильм» я явилась в сестрином платье из синего шёлка, перетянутая широким поя­сом, накрашенная и с невообразимо взбитыми кудрями. Пырьев, не сказав ни слова, отправил меня к гримёрам. Меня первым делом расчесали. Взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: глазёнки маленькие, как поросёнок упитанная, косички тонкие. Никогда в кино не возьмут! А оказалось, именно это и надо было. Одели в костюм героини - Насти Гусенковой. Снова привели к Ивану Александровичу. Он так пристально на меня посмотрел и скомандовал: «Принесите два простых чулка». Принесли. Пырьев их взял, скатал в два комка. И, ни капли не стесняясь, сунул в моё декольте по чулку в те места, где должна быть пышная грудь. «Ну, теперь всё в порядке! А то не поймёшь ничего». Я стала походить на пышногрудую бабу, которой прикрывают чайники. Такой утвердили сразу. Помню, когда уже шли съёмки, Пырьев частенько напоминал: «Васильевой всё подложили? Тогда можем начинать!»

Триумф картины «Сказание о земле Сибирской» в 1948 г. я восприняла как чудо из чудес и была в какой-то степени даже напугана, когда дали за неё Сталинскую премию. Как мне потом рассказали, Иосиф Виссарионович, который всегда смотрел все картины, увидев меня на экране, спросил: «Где нашли вот эту прелесть?» На что ему ответили, что это всего лишь студентка третьего курса, поэтому к премии не представлена. Сталин коротко распорядился: «Она хорошо сыграла, надо ей премию дать». И меня мгновенно включили в списки. 

Я даже не знаю, была ли я счастлива. Наверное, была. Хотя всегда считала, что и награда, и огромная слава свалились на мою молодую неопытную голову не совсем заслуженно. Просто попала в хорошие руки режиссёра. Кстати, судя по всему, именно так считал и сам Пырьев. Однажды он мне прямо сказал: «Пора тебе меня отблагодарить». И назначил встречу в гостинице «Москва». Я, ничего не подозревая, пошла. Помню, Иван Александрович сидит на стуле и говорит: «Ну? Будешь меня благодарить?» Я отвечаю: «Огромное вам спасибо!» А он: «Не так благодарят! Иди сюда!» И стал приставать…  

С трудом вырвавшись, я побежала к двери и услышала вслед: «Ты больше никогда не будешь сниматься в кино!» «Ну и наплевать», - подумала я. Слово своё - не снимать меня - он сдержал. Но я на Ивана Александровича не в обиде, давно всё простила. Ведь, как ни крути, Пырьев подарил мне не только роль - жизнь. Если бы не встреча с ним, меня бы, возможно, отправили по окончании института куда-нибудь к чёрту на кулички. А так… Меня сразу же пригласили в Театр сатиры на главную роль - Лизочки Синичкиной в спектакле «Лев Гурыч Синичкин». Представляете?!  

901-я свадьба

Спектакль «Свадьба с приданым», премьера которого состоялась 12 марта 1950 года, с одной стороны, подарил мне самую большую любовь в моей жизни, с другой - дал мне партнёра по сцене и любящего мужа, с которым мы счастливо прожили 54 года. 

Постановщиком был молодой талантливый режиссёр Борис Иванович Равенских. О нашем с ним романе в театре узнали почти сразу, да я и не умела скрывать. Почти семь лет я жила с полной готовностью отдать ему, если надо, свою жизнь. Но он был женат на актрисе Лилии Гриценко.

Успех «Свадьбы с приданым» был феноменальный! Спектакль прошёл 900 раз, был удостоен Сталинской премии, экранизирован. Володя Ушаков был моим «женихом Максимом» и на сцене, и в кино. Я видела, что его чувства ко мне давно вышли за пределы сцены, экрана, но ничего не могла с собой поделать. Тем временем Бориса Ивановича позвали возглавить Малый театр… И все эти годы я жила верующей затворницей с надеждой, что он освободится наконец и поймёт, нужна ли я ему в жизни. Мучилась страшно, но не смела ни разу напомнить о своей любви. Иногда ночью, часа в два, когда все жильцы нашей коммунальной квартиры крепко спали, раздавался телефонный звонок, и я босиком бежала по коридору. Шёпотом, дрожа от холода, отвечала на насмешливый вопрос: «Не спишь? Ждёшь?» -  «Да, жду...» Он чувствовал свою вину, раздражался на меня за то, что я оставалась терпеливой и верной. 

Последней каплей стала премьера его спектакля в Малом театре 4 декабря 1956 года, на который Борис Иванович мне приходить запретил. Я не пошла. Лежала в своей келье в полной темноте, спать не могла. Как же мне было больно и одиноко в ту ночь... Утром мне позвонил Володя Ушаков и, точно чувствуя, что я на краю гибели, спросил, как спрашивал уже много раз, когда же я соглашусь быть его женой. И тогда я ответила: «Я согласна». Володя тут же счастливый примчался на машине, заваленной цветами…  Я утопала в цветах. Потом мы поехали в общежитие Театра сатиры на Малой Бронной, где кроме Володи жили Анатолий Папанов со своей женой Надей Каратаевой, Татьяна Ивановна Пельтцер и другие, и он всем объявил новость о нашей свадьбе. Хотя свадьбы как таковой не было. Помню, Толя Папанов принёс пол-литра, другие вынесли еду на кухню - что у кого было. А в загсе мы расписались лет через семь. Никаких платьев и колец не было - просто зашли, поставили подписи. 

Зато все 54 года было абсолютно идеальное существование. Мы ни разу серьёзно не поссорились. И не было ни единого случая, что я глазами, мыслями, прикосновениями совершила что-то такое, за что может быть стыдно. Володя настолько влюблённо, благодарно и нежно относился ко мне, что у меня было ощущение сплошной влюблённости. Это очень важно для актрисы, да и вообще для любой женщины. И у меня за годы семейной жизни чувства к нему шли только по нарастающей. Бывало, отыграю спектакль, бегу как сумасшедшая домой. Я его особенно полюбила в последние годы, когда он болел. Три инфаркта, инсульт, слепота, ходить без помощи не мог. Но он так был благороден, никогда не ныл и не жаловался. Всегда искал повод посмеяться, порадоваться за меня. Я очень о нём тоскую!

Сходила «на сторону»

Я бы не сказала, что с кем-то в театре у меня были близкие отношения. Но очень хорошие - со многими. Толя Папанов относился ко мне очень нежно, как-то особенно произносил моё имя: «Ве-е-рочка!» Как с котёнком иногда говорил: «Милый мой, маленький!» Я считала его потрясающим артистом. А вот с Андрюшей Мироновым мы, пожалуй, общались по­ближе. Он хорошо очень относился к моему мужу, и Володя его обожал. В театре они гримировались в одной комнате. Андрюша с ним всегда откровенничал, даже рассказывал о своих романах. Через него мы подружились с его родителями - Марией Владимировной Мироновой и Александром Семёновичем Менакером. Их смерть, как и потом столь ранний уход Андрея, стали для нас безумной трагедией. Мой муж просто в голос плакал… 

Мне очень дороги мои удачные роли в Театре сатиры - графиня Альмавива, Ольга в «Свадьбе с приданым», Анна Андреевна в «Ревизоре», воительница в пьесе Лескова. Но было время, когда в родном театре я долго ничего интересного не играла, очень страдала от этого. И единственный раз в жизни рискнула попросить роль. Тогда после конфликта из нашего театра ушла Таня Васильева, репетировавшая Раневскую в «Вишнёвом саде». Я пришла к Валентину Плучеку и сказала, что мечтаю об этой роли. Он посмотрел как на идиотку: «Ну что ты, Вера! Оля Аросева хочет играть, Нина Архипова… Я лучше молодую возьму!» Я тогда очень сильно переживала: наверное, как акт­риса не нравлюсь ему, он считает, что у меня нет породы, темперамента или греха, который так необходим для Раневской... Спустя годы, когда он тяжело заболел и уже не работал, я приехала его навестить, а Валентин Николаевич вдруг сказал: «Вера, я очень перед тобой виноват и этим сильно мучаюсь. Прости!»   

А Раневскую я всё-таки сыграла, хоть и «на стороне» - в Тверском академическом театре драмы. Затем с радостью и наслаждением ездила в Орёл играть Кручинину в «Без вины виноватые», играла в спектаклях «Блажь» - в Новом драматическом в Москве и «Странная миссис Сэвидж» - в Театре кукол Образцова. Эти работы меня спасли, поскольку сбылось то, о чём я мечтала с юности, ради чего пришла в профессию. Иначе просто бы считала, что мне не хватило таланта, не хватило судьбы.

В 2015 году, перед своим (страшно сказать!) 90-летием, я и вовсе получила сказочный подарок - роль Ирмы Гарленд в спектакле «Роковое влечение». Сыграла пожилую актрису, которая не желает мириться со своим возрастом. Можно сказать, что это в какой-то степени про меня - ведь и я сама почти не ощущаю своего возраста. 

А какие мои секреты? В том-то и дело, что никаких. Зарядку никогда не делала - терпеть этого не могу. С детства абсолютно неспортивная. Диет у меня никаких нет. Но не позволяю себе поправляться - держусь в одном весе всю жизнь. Тем не менее я ем всё. После спектакля, а это практически на ночь, люблю побаловать себя чем-нибудь вкусненьким. Не выхожу на улицу, если не подкрашу глаза и губы. Слежу за осанкой, именно осанка выдаёт возраст. Возможно, вы удивитесь, я и про лекарства ничегошеньки не знаю. И слава богу! Думаю, самое главное, что меня держит в форме, - это театр, мои роли, любовь зрителей. До сих пор на улице узнают. Иногда иду - и вдруг: «Ой, здравствуйте! Вы Вера Васильева?» - «Да». - «Будьте здоровы! Счастья вам!» Это очень приятно. У меня в общем-то всё сложилось: профессия, о которой мечтала, у меня был замечательный любящий муж, а в конце жизни появилась крёстная дочь Дашенька, которая обо мне так трогательно заботится, что не каждая родная дочь о своей матери так будет. Мне 90 лет, и я счастлива абсолютно. О чём я мечтаю? Во-первых, чтобы я очень много видела интересного. Но больше всего всё-таки я мечтаю о хорошей роли. И у меня на примете уже есть кое-что любопытное. О любви!