Мы связались с маэстро во время его работы над произведениями Игоря Стравинского в Мюнхене, с Мюнхенским филармоническим оркестром.

«Так честнее»

Юлия Шигарева, «АиФ»: Ну что, Валерий Абисалович, Мариинский театр в этом году пошёл на рекорд в гастролях по России?

Валерий Гергиев: Нет, не пошёл. Но российская, национальная, скажем так, программа — одно из главных наших направлений. Оркестр играл с одинаковым воодушевлением и с огромной отдачей по всем городам России, а это Томск, Кемерово, Ханты-Мансийск, Набережные Челны, Самара, Смоленск, Брянск, Белгород, Курск, Орёл, Тула, Калуга, Нижний Новгород, Кострома, Ярославль, Вологда, Череповец... И везде — серьёзнейший репертуар. Я увидел не попытки как-то приблизиться к классической музыке, а очень здоровый культурный процесс. И процесс этот мы основательно ведём уже много лет.

— На гастролях в Иркутске вы говорили мне, что с большим волнением играете в провинции, нежели в столице. Там другая публика?

— Потому что в регионах от нас ждут очень многого, почти чуда. Я вижу, как на наши концерты приходят местные оркест­ры в полном составе, потому что хотят услышать и убедиться в том, что оркестр Мариинского театра действительно замечательный. Мне бы хотелось такие чувства вернуть в залы Москвы и Санкт-Петербурга. А ещё — раз уж заговорили о провинции, и об этом я говорил на Совете по культуре, — не должно быть такого, чтобы в городе был огромный металлургический завод и — крохотный театрик на 400 мест.

— А зачем провинции фестивали, концерты, театры, музыкальные залы? Музыкой не накормишь, не дашь этим работу.

— Россия — это прежде всего люди. И я вижу лица на концерте в том же Томске, это ощущение праздника в зале. Это рождает ответное желание сыграть там максимально ярко. И все наши артисты, музыканты понимают, насколько это высокая миссия.

— Классическая музыка, она что человеку даёт?

— Возможность гордиться своей страной, любить её — честнее, откровеннее. Потому что не знать ни ноты из Чайковского, ни слова из Толстого или Пушкина и при этом бить себя в грудь и говорить о том, что любишь свою страну больше, чем другие, — это такая натяжка.

«Будем работать!»

— Недавно Мариинский театр был на гастролях в Китае. О «китайском классическом чуде» сегодня говорят много. Почему там сделали такой упор на подготовку классических музыкантов?

— А почему Китай строит каждый год по три-четыре крупных театра и концертных зала? Мне кажется, они делают это, потому что за их историю в пять с лишним тысячелетий накопилось в коллективном разуме что-то, что подсказывает им принятие умных решений. И вдруг неожиданно 30 лет назад выяснилось, что у Китая довольно сильная экономика, 10 лет назад мир понял, что их уже не остановить. Ведь музыка — это часть развития, часть прогресса. Та часть, которую я могу и имею право обсуждать.

И ещё. Колоссальное влияние на китайскую образовательную, культурную систему оказали советские профессора. Наши педагоги уже в 50-е годы поднимали и китайский балет, и школу пианистов, скрипачей, помогали им идти на штурм самых высоких мировых вершин.

— Правительство Китая это ещё тогда поняло, а наши чиновники до сих пор, судя по всему, пребывают в неведении по поводу важности культуры.

— Я бы не ругал правительство России вот так, одним махом. Мне кажется, что за последние 10-15 лет очень многие вещи сделаны. Да, проблемы есть. Но это требует спокойного, делового разговора, а не хлёстких интервью наподобие тех, в которых Иксанов и Цискаридзе обвиняли друг друга то ли в нелюбви к Большому театру, то ли в недостаточном патриотизме, то ли в незнании, то ли в неумении руководить. Это только раздражает общество. Нужно работать! Хоровое общество создали? Создали. Музыку в школу вернули? Не вернули.

— Почему?

— Будем работать! Пока я жив — буду работать. И вернём.

— А вы не устали, как Дон Кихот, в одиночку биться — возвращать хоры, инструменты, музыку?

— Думаю, что не устал. Потому что, когда я был ребёнком, кто-то же мне обеспечивал условия, чтобы я вырос и стал тем, кем стал. Я ведь вырос в относительно небольшом городе Владикавказе. Пел в хоре. Подчёркиваю — я пел в хоре не музыкальной, а общеобразовательной школы. Сегодня это звучит как фантасмагория, чтобы хор простой школы мог выступать в филармонии да ещё и под управлением главного дирижёра филармонии. Какой региональный центр в наши дни скажет, что у них школьные хоры пару раз в год выступают в филармонии. А я хочу сказать: а почему нет? Я недавно общался с немецкими журналистами (в очень душной, надо сказать, атмосфере). Шло обсуждение европей­ских ценностей. Моя попытка предложить им присмотреться к нашим ценностям воспринималась некоторыми из них иронически. Я вижу, какое у них чувство превосходства. Они давно решили, что у нас демократии мало, а где-то её много. Они решили, что у нас неправильная линия развития, а у них, значит, абсолютно правильная... И порой я начинаю отвечать им резковато.

Меня, честно говоря, не беспокоит утрата ценностей в каких-то далёких странах. Но наши ценности не хотелось бы терять. Так что не устал! И буду продолжать. И если такую же позицию, как я, займут министр образования, министр культуры, я устану ещё меньше. Многие уже побывали на этих должностях, и кому-то удавалось действительно много сделать. Поэтому уставать в данном случае я не имею права. Перестать донкихотствовать тоже не имею права.

Я не верю, что мы живём в обществе глупцов, лгунов, жуликов, что сплошь да рядом лишь чиновники-бюрократы. В стране сохранилась интеллектуальная элита. Есть люди, которые хотят добиться каких-то здравых, умных результатов.

— С таким ритмом жизни вы Новый год не пропустите? А то он придёт, а вы будете бежать с одной репетиции на другую.

— Надеюсь, что Новый год я встречу в атмосфере, к которой стремлюсь всей душой и почти никогда не могу её у себя создать. Надеюсь, что наконец всё сложится так, что я буду счастлив хотя бы за пять минут до наступления Нового года.