Не то что ответ не порадовал (позже ответами вообще не радовали), а просто сама роль писателя писем «на верха» мэтру в тягость. Но он не может молчать, мучается из-за этого страшно — проклятие совести. Жалеет драгоценное время, которое с гораздо большим комфортом, удовольствием занимал бы излюбленными вещами: музыкой, поэзией, литературой. Он на самом деле и занимает — с завидной творческой продуктивностью. Книжки, альбомы, эксперименты с формой и содержанием, сольные проекты и концерты с «материнской» «Машиной времени»... Публика по-прежнему его любит и ценит, коллеги уважают и почитают. Даже нет времени и повода всплакнуть ностальгической слезой о той поре, когда песня «Поворот» 18 месяцев (!) держалась в хит-параде «Звуковой Дорожки», а главреду «МК» впаяли за это партийный выговор — идеологическая неблагонадежность! Сей казус случился в начале 80-х. Конечно, сейчас ни «поворот», ни «разворот», ни лепсы с ваенгами полтора года с одной песней в хит-параде не удержатся, даже если треснут. Времена не те.

Но немногие из тех, кто шумели в хит-парадах тридцатилетней давности, могут сейчас уверенно заявить, что запускают очередной хит. А то, что Макаревич подарком себе и всем нам на свой юбилей запускает новый хит, к гадалке не ходи. Альбом «Хроника текущих событий» с уже взорвавшими Интернет сатирическими куплетами, где «Путин и рыбак», «Иванов Ваня», «Предвыборная» и пр. Теперь уже, конечно, надо пояснять (потому как многие не знают и не помнят), что «Хроника…» была первым в СССР самиздатовским правозащитным бюллетенем, за который сажали в тюрьмы и психушки не только его издателей, но и читателей. На днях, увы, умерла первый издатель и редактор «Хроники» Наталья Горбаневская, легендарная правозащитница, журналистка, поэтесса. Изящный и сатирический альбом, в названии которого г-н Макаревич, конечно, совершенно не случайно использовал именно эту аллюзию, вышел невольным посвящением памяти отважной диссидентки. Впрочем, Андрей настаивает, что «хроника текущих событий» у любого человека не бывает только политической. При любом, даже наикровавейшем режиме люди все равно влюбляются, радуются дружбе, размышляют «о жизни вообще», и в его творчестве всего этого «тоже хватает». Он расстраивается, что журналистов это самое «тоже» волнует теперь меньше, чем его письма в Кремль. Нормально? Как всегда, журналисты оказались между молотом и наковальней... А когда мы собрались поговорить накануне юбилея и о музыке, и «о жизни вообще», как нарочно, снова взорвался Майдан, певица Руслана порывалась заживо сжечь себя прямо под новогодней елкой, а рок-«Гайдамаки» шикарно подзвучивали роскошное и свободное вече вольного братского народа гитарными рифами этно-панкового дабстепа…

	Фото из личного архива.

Дураки и гимны

— Андрей, нашу Болотную разогнали, похоже, надолго. А ты как человек и музыкант с активной гражданской позицией хотел бы сейчас постоять на Майдане, поддержать самостийных братьев, спеть им, сказать слова?

— Я там не вижу себя только по одной причине — дело происходит в другой стране. Я не ощущаю себя вправе, как негражданин их страны, влиять на ситуацию. Я не Че Гевара, и экспорт революции меня никогда не привлекал. Но я очень хочу, чтобы у них все закончилось, во-первых, мирно, а во-вторых, так, как они сами того хотят. Они вправе выбирать свою дорогу. Их оскорбила ситуация, когда их президент, с которым им, по-моему, не очень повезло, как-то за них все сам решает. Но вообще я не люблю стихийных скоплений народа. У меня все время есть ощущение, что это может плохо кончиться. Часто так и бывает. Меня только очень печалит, как новостные комментаторы наших главных государственных каналов врут нам, и то, что рассказывают они, сильно не соответствует действительности. Там на площади стоят прекрасные, молодые, мирно настроенные люди, и они добиваются своего совершенно законным способом, я считаю.

— В прошлый твой юбилей, десять лет назад, мы болтали в духе «Былое и думы». Много вспоминали историю «Машины времени» и даже немножко Аллу Пугачеву… «Уроки прошлого» в вашем творчестве всегда актуальны. Но сегодня возникла другая актуальность — Макаревич как совесть нации и главный сочинитель писем президенту…

— Это ужасно! Я всегда себя за это не то чтобы корю… Но в принципе без этого можно было и обойтись. Будь у меня нервы покрепче. Во-вторых, чудовищно обидно. У меня за эту осень вышло четыре книжки. Я написал три разных альбома. И это никому не интересно! Не потому, что они плохие, они интересны тем, кому интересны. Журналистам не интересны. Но стоит мне вякнуть что-то где-то в блоге, и они все как мухи на мед слетелись тут же.

— В каком таком «блоге», Андрей?! Открытые письма президенту — в «МК» с миллионным тиражом! Ты не полагал, что это вызовет резонанс?

— Полагал. Просто из меня очень хотят сделать политического деятеля. А я так не хочу становиться политическим деятелем, ты себе не представляешь!

— Политическим деятелем, кажется, ты стал еще на заре «Машины времени» с песенками, которые госцензура в те годы трактовала как явно неблагонадежные и антисоветские — «Лица стерты, краски тусклы, то ли люди, то ли куклы…». Не о членах ли это Политбюро? — волновалась цензура. А вот в прошлый юбилей я как раз сетовал, что былой запал с годами исчез. Зато сейчас какой ренессанс!

— Если ты возьмешь подборку наших песен и посмотришь на них незамыленным глазом, то увидишь, что запал никуда не пропадал и не сдувался. Каким был, таким и остался. Это, видимо, вообще мой способ отношения к людям. А вот общее отношение к самой музыке очень сильно изменилось. Отношение к человеку с электрогитарой как к мессии изменилось в мире, причем лет 15 назад. У Боба Дилана была прекрасная статья на эту тему. К ней добавить нечего. Это нормально. Что касается моей активности сейчас... Мне кажется, что за последние 30 лет мир поменялся принципиальным образом. Возникли новые средства массовой коммуникации, которые сделали его маленьким и совершенно прозрачным. У меня нет ощущения, что наша власть это понимает. Уже не проходят истории про то, что в Америке негров вешают, а в Индии живут плешивые люди и золотоносные муравьи. Столетиями можно было жителей стран кормить легендами, создавать идеологию, но это кончилось. И если сегодня в какой-то деревне нет Интернета, то завтра он там будет. Это вопрос очень небольшого времени. Поэтому перед каждым человеком, у которого есть глаза, стоит простой выбор: или ты хочешь жить, как живет цивилизованная часть нашего маленького прозрачного мира, ощущать себя его частью, уважать себя и окружающих, работать и зарабатывать деньги, радоваться этому, рожать и растить детей, а не выбрасывать их на помойку и сдавать в детдома… или ты хочешь жить озлобленно, оградившись от мира стеной, ненавидя себя и окружающих, все время придумывая врагов — то внешних, то внутренних… Если ты хочешь идти по второму пути, то сколько ни ори о своем величии и пой гимн хоть по десять раз на дню, ничего не изменится. У меня нет ощущения, что наша власть хочет идти по пути первому. Поэтому я периодически срываюсь на эти письма.

— Читать их одно удовольствие. Где прорвало? Ведь в 90-е годы не было же такой «движухи», хотя и тогда было много вопросов к власти…

— Девяностые годы были свободными — вот весь ответ. И притом что Борис Николаевич запивал, и при большом количестве ошибок, которые он совершил, — он не Господь Бог, — он все-таки придерживался принципа свободы и не отступал от него. Он ненавидел программу «Куклы», но она шла в эфире. И политзаключенных у нас не было при Ельцине, между прочим. Я просто вижу, что те небольшие, а с другой стороны, принципиальные завоевания, которые мы вкусили, понюхали при Горбачеве, Ельцине, сейчас аккуратненько подтираются, подбираются, запираются. И от этого у меня есть ощущение, что я зря свою жизнь прожил.

— Наш добрый друг и коллега Артемий Троицкий однажды образно объяснил, почему нынешний режим — «абсолютное зло». При коммунистах, мол, не было свободы, но была безопасность, при Ельцине была свобода, но не было безопасности, а теперь нет ни того, ни другого…

— Кинорежиссер Павел Лунгин высказался еще лучше. И короче: жить стало лучше, но гаже.

— В последнем письме ты уже пишешь, что не надеешься на ответ. Впрочем, когда тебе даже ответили однажды, то по сути было сказано, что письмецо-то не по адресу: мол, если вы о коррупции, то это не к власти, а к продажному бизнесу…

— Мне не нужен никакой ответ. Я просто вижу, что эти письма вызывают бурную реакцию. Это говорит о том, что я и мое мнение еще кого-то интересуют. И пусть реакция будет разная, я очень хочу, чтобы граждане страны, которых обманывают, все-таки еще раз подумали вместе со мной. Я пытаюсь их немножко разбудить. Потому что половина страны спит тяжелым пьяным сном.

— И многие пробудились?

— Можно быть циником и скептиком и ничего не делать. Однако что-то происходит. Вода камень точит. Посмотрим.

— К неудобным письмам ты добавляешь теперь и «Хронику текущих событий». Первое, с чего начал режим, — выкорчевал на корню из массового медийного пространства всю политическую сатиру: начиная от программы «Куклы» и заканчивая запретом карикатур на первых лиц в газетах. Пуще оппозиции они боятся смеха и иронии в свой адрес. А если зверь совсем рассвирепеет?

— Я могу ошибаться, но мое ощущение, что президенту как раз по фиг все это.

— Да ладно!!!

— Это шестерочки вокруг очень выслуживаются. Чем дальше от центра, тем они выше прыгают. Я был в Ярославле, я был у Ройзмана накануне выборов. Ты себе не представляешь, что творится там. Мы в Москве живем в другом мире! Они, чиновники, ничего не боятся, с одной стороны, с другой — трясутся за свои места. Закона для них не существует. Это какая-то новая порода. Без совести, без каких-либо понятий вообще. Их расплодили. И это я ставлю в вину нашему президенту.

— То есть, как всегда на Руси, царь — хороший, плохие — бояре?

— Увы, какой царь, такие и бояре, к сожалению. Какие бояре, такой и царь. Но я далек от мысли, что Путин сидит и руководит этим всем. Просто выросла пена. Я думаю, он в некоторой растерянности от того, что они дают 22 очка все время. Уж очень прыгают. Не было на это рассчитано.

— У ранней «Машины» была замечательная песня, наводившая ужас на советскую цензуру, «Сегодня самый лучший день, сегодня битва с дураками»...

— С дураками биться бессмысленно, потому что большая часть существ человеческого рода ими являются и являться будут. Это не я заметил, а Чехов. Дурак — это нормально. Но дурак с инициативой, облеченный властью, — вот это страшно.

— Так это родовое проклятье страны, что ли? Несмотря на смену эпох и формаций?

— Боюсь, что отчасти так. И нечего все валить на президента.

— И надежды на рок, получается, тоже никакой уже нету, да? Его «мобилизационно-революционный ресурс», как мы выяснили благодаря статье Боба Дилана, давно угас. Труба, в общем…

— Да, кончилась функция этой музыки. Потому что все кончается. Происходит что-то новое. Жизнь не стоит на месте, она идет волнами. Эта волна прошла, и надо это понимать.

— Может, новые герои молодежи — звезды хип-хопа — сопоставимы по калибру и влиянию на умы с рок-иконами прошлого?

— Они выполняют свою функцию. В силу субъективных вкусовых привязанностей я этой музыкой не интересуюсь, но вижу, что Баста, он же Ноггано, например, собирает стадионы. Значит, это работает. Для молодых людей сегодня, это, наверное, то, что 30 лет назад была «Машина»… Не знаю. Я не занимался анализом. Я не хочу их обижать, я не слушаю, у меня просто нет времени. У меня на музыку, которую я люблю, времени меньше, чем мне хотелось бы.

	Фото из личного архива.

Обыкновенный фашизм

— Письма нашему президенту пишешь не только ты. Обращения сыплются теперь как из рога изобилия. Раньше такого не было! В том числе и от мировых звезд: Маккартни, Мадонна, Леди Гага, Элтон Джон, Бьёрк — несть числа. По самым разным поводам — Pussy Riot, узники Болотной, «Гринпис», гомофобные законы. Наши же «мастера культуры» в массе своей молчаливее, покладистее, а часто, бывает, и огрызаются вместе с властью: дескать, нечего в наши дела лезть. Ты как считаешь?

— Ну это проверенная песня. Это было при совке всегда. Как еще защищаться, особенно если позиция слаба и неправедна? Так и защищаются — закроемся в свою скорлупу и изолируемся от мира. А «мастера культуры» все-таки разные бывают. Есть Акунин, и есть Михалков, оба очень талантливые…

— Но Маккартни с Мадонной, на твой взгляд, все-таки были правы, что «вмешались» в наши дела?

— Конечно. Молодцы. Честь им и хвала.

— А вот на всю эту гомофобную вакханалию даже «разные» мастера культуры у нас отреагировали как-то вяло, хотя весь мир встал на дыбы. Кажется, только одна Диана Арбенина что-то осмысленное сказала. Даже ты промолчал…

— Я не хочу никого обижать, я считаю, что из всех проблем, которые сегодня у нас есть, эта не самая главная. Она важная, сложная, неоднозначная, но не самая главная. А власть — думаю, просто по недомыслию — выпустила из людей бесов и не предполагала, что бесы с такой силой попрут.

— Бесы — это Милонов с примкнувшей Мизулиной?

— Не только. Не хочу имен называть — и из РПЦ, и прочих. У них получился очень громкий «хор сочувствующих». По большому счастью, пока 90% законов, которые напринимала наша реактивная Дума, остается всего лишь демонстрацией их кипучей деятельности. Это ведь на фоне такого количества прочего идиотизма происходит.

— Но бесы-то куражатся по нарастающей. Уже публично грозят принудительно людей «лечить от гомосексуализма», высылать из страны, открыто заявляют на федеральных телеканалах, что невелика-де потеря, если уедет несколько процентов населения. Это уже что-то фашистское начинается, тебе так не кажется?

— Да, это уже что-то фашистское. Это бы их очень устроило. Это опасно для страны. Как и все, что они делают сейчас. Их бы это устроило, потому что на фиг им вообще все население? Они себя прекрасно чувствуют без него. Чтобы качать нефть и пилить бюджет, много населения не надо. Население только и делает, что жрет, пьет водку, протестует, получает пенсию и всем недовольно. Конечно, валите все отсюда! А мы как-нибудь без вас тут в нашем садике будем хорошо жить. Это ужасно. Я не понимаю, почему они узурпируют право распоряжаться всей страной. Это, между прочим, моя страна, я здесь родился. И уезжать не собираюсь.

— Они говорят, что демократия — это воля и диктат большинства. А цивилизованный мир называет демократией уважение прав всех: и большинства, и меньшинств, тем более что в меньшинстве по тому или иному признаку может оказаться каждый…

— Это более точное определение. И еще ничто разумное в этом мире не делалось большинством.

— Почему бы не написать об этом еще одно письмо президенту?

— Я вообще не хочу писать больше писем. И те не хотел писать. Клянусь! Помимо собственной воли и желания ты садишься и пишешь, понимая, что ты будешь говном себя чувствовать, если никак на что-то не отреагируешь. Только и всего. Это делается для самого себя.

— Чтобы потомки не упрекнули?

— Я о потомках не думаю. Мне сейчас нехорошо. Что я могу сделать? Я могу вот это сделать. Во всяком случае, я знаю — из-за того, что я это я, это прочитает большое количество людей. И наверху — тоже, между прочим. На президента не грешу, но кто его знает…

В зеркалах русской рок-революции

— На днях юбилей был и у Гребенщикова, тоже 60! Кармическое совпадение? Один год, один знак, два рок-столпа…

— Про карму не знаю, но вот он молодец! Сидит в своей башенке, в своем мире и занимается своей любимой музыкой. И ничего больше не делает. Поэтому все его время и силы, весь его талант уходит на это. Он нашел в себе силы оградить себя от этого.

— Оградить, не оградить, но, помнится, его похвала в адрес Суркова в самый расцвет «управляемой демократии» наделала много шума. Многие тогда вздрогнули. К юбилею он снова высказался — к счастью, уже не в защиту «суверенной демократии», а в защиту ее жертв с Болотной…

— Да, и подписывали мы с ним по Ходорковскому какие-то письма. Даже его прорывает. А Суркова я, кстати, не демонизирую…

— Ну сейчас-то чего демонизировать — мавр сделал свое дело... Я, собственно, заговорил о Гребенщикове, потому что напрашивается забавная аналогия: у коммунистов есть «святая троица» — Маркс, Энгельс, Ленин, а в нашем роке, стало быть, — Макаревич, Гребенщиков, Шевчук. Так и вижу три ваших профиля на каком-нибудь знамени или медали…

— Музыкальному критику виднее...

— Гребенщиков — гуру. Шевчук — трибун. И ты — Сатир с хитроватым прищуром… А часто вы, три зеркала русской рок-революции, встречаетесь?

— Русский народный анекдот: сидят Макаревич, Шевчук и Гребенщиков, один из них говорит… Нет, мы не встречаемся. Не по причине каких-то антипатий, а потому что каждый из нас очень занят своими делами. А если и встречаемся, то никогда не обсуждаем то, что происходит в стране. Нам есть о чем поговорить в свое удовольствие и о вещах, которые гораздо приятнее.

— А всю «чернуху», значит, оставляете для песен и писем — на наши головы! Вот в «Хрониках текущих событий» хлесткая сатира и гомерический хохот, а если вспомнить раннюю «Машину» времен расцвета советского застоя и карательной цензуры, то Сатир тогда прятал в кармане смачную фигу. В ранней юности, помню, когда у нас была одна газета «Правда», одна программа «Время» и одна фирма «Мелодия», мы заслушивались на кассетах обличительным пафосом ваших «внесистемных» творений — «Марионетками», «Солнечным островом», «Пока горит свеча», «Поворотом»...

— Я не считаю и не считал их фигой в кармане. Я все-таки надеюсь, то, что я делаю, какое-то отношение к поэзии имеет. Я пишу не передовицу. С какой-то стороны мне бы хотелось, чтобы это было искусство. Это совсем не фига в кармане. Это мой способ описания того, что я чувствую, что переживаю. Такая форма. Мне это просто близко от природы. Я с этой формой работал и 30 лет назад, и сейчас. И совершенно мне не важно, какая погода на дворе. Так что фигой я это называть не стал бы.

— Извини, если тебя покоробила эта «фига». Я имел в виду сочность и образность эзопова языка, который помимо прямого отношения к поэзии имел в те времена и очень значимый общественный резонанс. Мне кажется, сейчас важно это проговорить, потому что, слушая ваши старые песни, не все уже понимают контекст, в котором они появлялись. Теперь такая манера и форма выглядят, видимо, не столь остро.

— Да, конечно, к этому стали относиться просто как к творчеству. А в те времена, в 70-е годы, к этому относились как к пророчеству. Независимо от того, было оно там или не было. Это тоже очень важная деталь, которую я бы хотел, чтобы ты понял. Просто это была такая эпоха. Вот это ушло, и, может быть, хорошо, что ушло. Сейчас безо всяких стекол, линз и микроскопов на это смотрят.

— Наследие «Машины» перелопатили во всевозможных стилях и ракурсах: от клубных миксов до свинговых каверов. Но ты еще перепел песни Окуджавы, скоро выходит альбом песен Галича. Тебе тесно в собственной поэзии и музыке?

— Совершенно не тесно, но это вполне распространенная практика — трибьюты. Одни музыканты переигрывают и перепевают других — по каким-то творческим и ценностным мотивациям. Это авторское прочтение. В случае с песнями Галича оно оказалось сложнейшей для меня задачей, потому что я очень долго не мог найти музыкальный язык для этого дела. Я понимал: глупее всего будет взять гитару и, соревнуясь с Галичем, спеть под нее. Вот это никому не нужно. Поэтому первым делом была убрана гитара. Потом я понял, что мне нужен не джаз, не свинг, не рок и вообще не нужна песня в обычном понимании слова. Поэтому получилась почти театральная история. Галич на меня в свое время сильно повлиял. Он все-таки самый крупный поэт из всех поющих бардов. Именно как поэт, мощный по владению словом. И я очень жалел, что его забыли. Потому что песни его были в основном остросоциальные, и как только пропадает объект насмешки — в силу того, что меняются времена и обстоятельства, — становится непонятно, про что это. Все эти песни про Клима Петровича вдруг стали никому не понятны. Мы жили в эйфории перестройки и прочее. И вот сегодня я его слушаю, и у меня ощущение, что это написано сегодня. Поэтому я понял, что необходимо их напомнить. Мое прочтение — это мой ему поклон.

— А любимые песни? Они остались в прошлом или еще не написаны, как любят интриговать иногда звезды?

— У меня вообще нет любимых. Категорически. Но впервые за 45 лет вышла книжка про «Машину», где фотографий больше, чем текста. Называется «Машина времени» в словах и образах». Туда вложен диск. Мы с Кутиковым выбрали, на наш взгляд, удачные песни. Не по опросу слушателей — какие-то совпадают с хит-парадом, а какие-то нет. Возможно, этим диск и будет интересен.

— Юбилей — событие радостное, а мы сегодня много говорили о вещах не очень радостных. Не портят ли они тебе ощущения праздника?

— Знаешь, юбилей — это все-таки событие больше личное, чем общественное. Я доволен собой, а такое редко бывает. Осень была очень плодотворная, потому что вышло четыре книжки — за один сезон многовато. Записано три пластинки. Было много концертов. Книжки — разные. Из них могу сказать, что любимое, в отличие от песен, — «Неволшебные сказки», которую оформил гениальный Володя Цеслер. Ее удалось сделать с такой полиграфией, как мне хотелось, а это довольно сложно и затратно. В общем, я чувствую полное моральное право в январе отойти от дел и месяц поплавать, понырять, съездить в горы.

— Ну а пока ты в отпуск, мы — за книжки и пластинки, штудировать, что ты нам понапел да понаписал. С юбилеем!