Тютчев прославился не только стихами, но и резкими высказываниями. О Крымской войне он говорил: «Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека». Под «злополучным» подразумевался сам император.

Дело было в родовом поместье Овстуг, что на Брянщине. Семья эта дала России одного разведчика, одного карателя и большое количество разгульных беспредельщиков. Мальчика окрестили Фёдором, и ему предстояла судьба войти в список родовых, и не только родовых, знаменитостей. Мы его знаем как поэта Тютчева.

Иван Николаевич Тютчев, отец поэта. Фото: Commons.wikimedia.org

Один из его предков, по свидетельству Ивана Аксакова, большого знатока русской старины, упоминался в Никоновской летописи как «хитрый муж Захар Тутчев». Этакий древне­русский Штирлиц - именно ему Дмитрий Донской поручил внедриться в стан хана Мамая «со многими подарками» и собрать кое-какие сведения, важные для предстоящей Куликовской битвы. Другой «воевода Борис Тютчев Слепой» при Иване Великом усмирял «со многия кровью» мятежный Псков.

Гений пиара

Разумеется, маленький Федя, одетый по моде того времени в женское платье, внимательно слушал семейные предания. В том числе и о том, что их род имеет не то французские, не то итальянские корни. Впослед­ствии, как ни странно, установили, что людей с фамилией Dudgi (произносится примерно как «Тутчи») в регионе Среди­земного моря хватает. Так что строки поэта «О, этот Юг! О, эта Ницца!.. О, как их блеск меня тревожит!» запросто могут сойти за «зов крови».

Впрочем, до этого было ещё далеко. Семья, поместье, всеобщий баловень, способностями которого восхищались все окружающие. И, надо сказать, там было чем восхищаться. Шутка ли - в 14 лет стать действительным членом Общества любителей российской словесности. Причём вполне заслуженно - его стихотворный перевод писем Горация получил высочайшие оценки и даже был опубликован. В 15 лет Тютчев уже студент Московского университета. В 18 - окончил курс и получил степень кандидата. Специализация всё та же - словесность.

Скорости просто заоблачные. Таковой была и дальнейшая карьера. Сначала - дипломатическая служба за границей, затем - на родине. Но тоже по части иностранных дел - с 1848 г. он старший цензор МИД Российской империи и получает чин статского советника, то есть становится генералом.

Между прочим, пребывая на этой должности, Тютчев проявил серьёзную политическую волю. Неизвестно, как бы к этому отнеслись его товарищи по кружку известного вольнодумца Белинского, но Фёдор Иванович категорически запретил издание и распространение «Манифеста коммунистической партии» Карла Маркса в России. Вердикт прекрасен: «Кому надо, прочтут и на немецком, а остальное - б­аловство».

Собст­венно же направление его деятельности сейчас выглядит не просто актуальным, но ещё и чрезвычайно модным. Помните, как сравнительно недавно наши президент и премьер были озабочены созданием положительного образа России за рубежом? За полтораста с лишним лет у нас мало что изменилось - точно таким же вопросом с 1849 г. занимался и Тютчев. Надо сказать, небезуспешно. Во всяком случае, его статьи «Россия и революция», а также «Папство и Римский вопрос», по свидетельству биографов, «произвели за границею чрезвычайно сильное впечатление». Вот небольшая цитата: «Эти солдаты освободили Европу. Эти, как вы их называете, «каторжники», эти «варвары» проливали кровь на полях сражений, дабы достигнуть осво­бождения Европы. Кровь «каторжников», которая слилась с кровью ваших отцов и ваших братьев, смыла позор Германии и завоевала ей независимость и честь». Это о 1945 годе? Нет, это написано Тютчевым. И про другую Отечественную войну.

Поздняя благодарность

Правда, биографы тут же добавляют: «В России об этом не знали».

Господский дом в музее-заповеднике «Овстуг». Фото: Commons.wikimedia.org

А что вообще знали в России о Тютчеве? Успешная карьера. Двадцать два года прожил в Европе. Острослов - амурные похождения императора Николая I окрестил «васильковыми чудачест­вами». По тем временам было опасно, но царю неожиданно понравилось. Фриволен. Когда узнал, что канцлер Горчаков, встречаясь с чужой женой, дал обманутому мужу придворный чин камер-юнкера, заметил: «Горчаков походит на древних жрецов, которые золотили рога своих жертв».

Немножко экстремист. Будучи за границей, отечест­венные порядки обрисовал очень даже круто, современной оппозиции понравилось бы: «В России канцелярия и казарма. Всё движется около кнута и чина». А во время позорной для нас Крымской войны публично произнёс: «Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека». Под «злополучным» разумелся сам император. Такое выражение в устах высшего чиновника - это почти государственная измена. Но Тютчеву всё сошло с рук. Даже его почти паникёрское стихотворение о наступающем 1856 г., когда Россию «вынудили к миру»:

«Не просто будет он воитель,
Но исполнитель Божьих кар, -
Он совершит, как поздний мститель,
Давно задуманный удар...»

Те, кто встречал его, сходились в одном: «Почти иностранец, едва ли когда говоривший иначе как по-французски». «Чистокровное порождение европеизма, без всякого на себе клейма какой-либо национальности. В нём всё, до последнего сустава и нерва, дышало прелестью нерусской культуры!»

Черновик стихотворения «Есть в осени первоначальной…». Фото: Commons.wikimedia.org

Заметим, это всё - о Тютчеве. О том, без которого немыслима именно что русская культура. Более того - немыслимо русское сознание. Есть два поэта, которые во многом определяют поведение любого нашего соотечественника. Первым идёт Крылов. Мы с младенчества знаем, что «у сильного всегда бессильный виноват». Или что бывает, «когда в товарищах согласья нет». Ну и, конечно, понимаем: «Беда, коль пироги начнёт печи сапожник».

Но мы подрастаем и начинаем думать о чём-то более возвышенном. И тут уже полностью, безраздельно и напористо власт­вует наш цензор.

«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь», - Тютчев. Стихотворение «Silentium!», 1829 г.

«Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся, -
И нам сочувствие даётся,
Как нам даётся благодать...» - тоже он, стихотворение без названия, 1869 г.

«Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир», - да, и это тоже он. «Цицерон», 1830 г.

«Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить», - ну это уже хрестоматия. Над этими тютчевскими строками, написанными в 1866 г., не издевался только ленивый.

Продолжать можно бесконечно. Тютчева знают все. И в то же время его не знает никто. Вряд ли уголовник Лёлик из кино­комедии Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука», когда голосил: «Я устрэтил вас, и усё былоэ!», понимал, что он цитирует Тютчева.

И детишки, которые, ещё не выучив азбуки, радостно орут во дворе: «Люблю грозу в начале мая! Как долбанёт - так нет сарая!» - едва ли знают, что первая строка принадлежит Фёдору Ивановичу:

«Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом».

А это и есть слава. Это и есть бессмертие. И прав был Иван Тургенев: «Тютчев создал речи, которым не суждено умереть. А для истинного художника выше подобного сознания награды нет».

Обсуждение закрыто