Владимир Шумейко — о том, кто породил «Газпром» и придумал ваучер, о секретах советской экономики, известных только крепким хозяйственникам, о Петре I с ликом Руцкого и поручике Ржевском, заставившем английскую королеву нарушить протокол, а также о рецепте ухи от Бориса Ельцина и о том, почему политика — вещь крайне неаппетитная

Есть люди, которые, пройдя ковровыми дорожками высшей государственной власти и даже заняв самые значимые посты, не сильно прельстились ею и считают, что политика — это собачья жизнь...

— ...Вы из таких, Владимир Филиппович?

— Точно. Расскажу анекдот из жизни... Официальный визит в Дели. Я тогда был первым вице-премьером. Работа была тяжелая с индусами. Возвращаемся, сели в президентский самолет, приносят обед — индийская еда. А она надоела уже, сил нет! И тут в салон входит Борис Николаевич: «А чего это вы тут собираетесь есть? Пойдемте ко мне». Мы зашли, а там такой длинный кабинет и круглый стол. На столе ничего нет, только тарелки и вилки. Он видит наше недоумение — Ельцин любил такие жесты, не зря же в глаза и за глаза его царем Борисом называли. Наине Иосифовне знак делает, она — старшей бортпроводнице, и та заносит фарфоровую супницу и ставит посреди стола. Он — раз! — крышку таким эффектным жестом открывает. А там пельмени, маленькие, вручную лепленные. Настоящие. Мы непроизвольно за вилки хватаемся, а он укоризненно смотрит: «Мы же еще летим, то есть пребываем в статусе официального визита. Все надо делать по протоколу. Запомните раз и навсегда: пельмени без водки едят только собаки...» Это вам про политику и собачью жизнь.

— Ну а серьезно: зачем в политику пошли?

— Я был, как принято говорить, крепкий хозяйственник, возглавлял в Краснодаре ПО. Самое крупное в Европе приборостроительное предприятие. Мы стали работать при Горбачеве самостоятельно, на хозрасчете. И зарплаты подняли, и женщинам сапоги чешские покупали, через профсоюз распределяли, и сам я на «Татре» черной ездил... Как-то раз приехал на московский «Квант» к Юрию Владимировичу Скокову (будущему секретарю Совбеза у Ельцина). Показывает он мне депутатский значок и говорит: «Знаешь, как он помогает работать, я в любой кабинет вхож. Сейчас выборы идут на I Съезд народных депутатов, пошел бы и ты. Представляешь, мы вдвоем сколько наворочаем, если по кабинетам московским начнем ходить!» Уговорил. Я пошел по национально-территориальному округу, а это половина Краснодарского края. Победил, стал членом ВС, вошел в комитет по экономической реформе и собственности.

Почитайте и чубайсовскую книжку знаменитую, за которую их с Кохом долбали, они честно отмечают: мол, если бы не Шумейко, не было бы приватизации. Я на самом деле сделал много, чтобы закон о собственности вышел. Первоначально предполагались приватизационные счета. Это уже потом указом президента их поменяли на ваучеры. Ельцин согласился, потому что старый Сбербанк не потянул бы ручной записи. Можете представить: все люди должны были на книжку получать свой приватизационный кусок. Без компьютеризации вряд ли бы это сделали. И пошли на ваучеры. Дальше что получилось, известно. Началась текучая приватизация, когда директор создает малое предприятие, туда сажает сына или сам сидит, потом продает и... Половина директоров стали собственниками.

— Говорят, что вы поддерживали красных директоров?

— Вот именно, что не поддерживал... В чем был наш спор с Чубайсом? Он говорил, что придет активный собственник, создаст рабочие места, и мы будем в шоколаде... А откуда придет этот активный собственник? С Луны упадет, что ли? И кого будем считать активными? Начнем с бригадиров: их по стране столько-то. Еще столько-то начальников цехов, директоров заводов, главных инженеров. Генеральных директоров всего 10 тысяч! Если все сложим, мы и миллиона не наберем этих активных. Почитай, говорю, Ключевского: миллионы лишних, ненужных людей, которым дела нет до собственности. Вот с ваучерами и получилось то, что получилось. До всех активных они просто не дошли. Их и до сих пор нет, активных собственников. И приватизация стоит.

В ноябре 1991 года съезд избрал меня зампредом Верховного Совета, я отвечал за экономику. Не сочтите за бахвальство, но одним из моих первых дел стало рождение «Газпрома» в его современном виде. Пришли ко мне двое, я их знать не знал тогда: Вяхирев и Черномырдин. Говорят: «Мы хотим создать российское акционерное общество из союзного «Газпрома», а нам никто не дает». Рассказывали-рассказывали, что-то стало вырисовываться. Где-то через неделю мы родили распоряжение. У меня за номером один было распоряжение о создании своего секретариата, а это было распоряжение № 2. Очень короткое: образовать в составе РСФСР акционерное общество «Газпром». Они счастливые ушли. Вскоре звонит Сергей Шахрай (он уже правовым управлением командовал при президенте): «Ты что делаешь? Это же не твоя сфера!» В общем, он Ельцину нажаловался.

Через некоторое время звонит президент: «Вы же законодательная власть. Как вы можете создавать акционерное общество?» Говорю: «Вы правы, Борис Николаевич, я сам это втолковывал Черномырдину, но есть масса причин, по которым надо немедленно забирать «Газпром» от Союза». Ельцин выслушал и говорит: «Да, все здраво, все правильно, только не по форме. Давайте сделаем так: я не буду отменять ваше распоряжение, а сейчас издам свой указ, который поглотит его и вернет все в законное русло. Но вы мне дадите слово, что больше никаких распоряжений издавать не будете».

У нас в Верховном Совете среди замов расклад был такой: Филатов, Шумейко — это одна сторона, ельцинская; Воронин, Яров — уже другая, хасбулатовская. И был баланс. Но с Хасбулатовым я конфликтовал. Наступил такой момент, когда он даже предъявил Ельцину ультиматум: «Если вы Шумейко не заберете из Верховного Совета, не буду ничего больше подписывать и вообще не буду с вами сотрудничать». Ельцин мне и предложил перейти в первые вице-премьеры. 6 июня 1992 года я ушел в правительство.

Работа была тяжелая, потому что премьера не было. Гайдар был первый вице-премьер, исполняющий обязанности премьера. Журналисты тогда спрашивали: «Гайдар первый и вы первый, а кто из вас первее?» Отвечаю: «Гайдар первый-первый, а я первый-второй, а главный у нас президент...» Все железки, как их называли, на меня спихнули: транспорт, энергетику, связь, промышленность — все. Я не был готов к такому. Но у меня есть особенность: не стесняюсь спрашивать, если чего не знаю. Учусь постоянно.

— Вы с Гайдаром расходились в убеждениях?

— Я не был теоретиком рыночной экономики, вообще не знал, что это такое. Я знал социалистическую экономику, она зиждилась на выполнении плана. Это было главное — план! Казалось бы, какая разница — 31-го числа ты продукцию сдал или 1-го? Но 31-го у тебя будут премия и переходящее знамя, а 1-го — ты му…к последний.

У меня начальником отдела снабжения была самая красивая женщина на заводе. Когда Маргарита шла по цехам, все мужики шеи сворачивали. Каждый месяц под профсоюзные нужды я брал в кассе деньги и Маргарите отдавал. Деньги небольшие, 40—60 рублей. Она покупала водку, шла на контейнерную площадку — и у меня всегда были вагоны и контейнеры. Я успевал отправлять продукцию, потому что самое главное было отчитаться. Вплоть до того, что звонишь другому своему коллеге, такому же директору, посылаешь пустые ящики, а потом доставляешь то, что надо. Социалистическая экономика стояла на этом! Госприемку учредили, но что толку? Я выпускал приборы, разработанные в 1928—1930-х годах и никому уже не нужные. Но Госплан планирует!.. И тут приходит новая экономика, которую я знать не знаю!

С Гайдаром и Чубайсом у нас не было антагонизма, потому что во главе стоял Ельцин. Вот все обвиняют Чубайса в ваучеризации, но это лукавство. Чубайс выше первого вице-премьера не поднимался. А первый вице-премьер не может вести свою политику. Если этого не хотят президент и премьер, хрен чего ты сделаешь! Это была политика Ельцина. Чубайс, конечно, его убеждал, но ведь принимал-то решение не он. Президент сказал: будем делать так — делаем так.

Я, знаете, вышел из казачества, и пращур мой Шумейко был даже министром иностранных дел при Богдане Хмельницком. И у нас, у казаков, два девиза: «С Дона выдачи нет» и «Мы никому не кланяемся, окромя царя». Царю — да!

У меня с Ельциным был интересный момент. Я уже работал председателем Совета Федерации. Идет встреча. Он мне начинает выговаривать: мол, на вас тут жалуются, очень уж вы самостоятельный. Я тоже взбеленился и говорю: «Знаете, Борис Николаевич, есть только два человека, которых я уважаю и слушаю... Это вы и я». Он говорит: «Понял». Больше не возвращались к этому вопросу... Было чем другим заняться. Мало того что нефть стоила 13 долларов за баррель! Все рушится, везде пусто, управляемости нет. Есть Ельцин со своим аппаратом и есть Хасбулатов. По старой Конституции по факту председателю ВС подчиняются все советы вплоть до районного и поселкового. У Ельцина вроде вся исполнительная власть, но никто ни черта не подчиняется. Из всех его указов максимум 15 процентов выполнялось, с остальным посылали... Наступило двоевластие, то самое, классическое...

В 1993 году этот узел только Ельцин мог разрубить. На себя взять столько, сколько он взял, особый характер иметь надо. Это, кстати, я приказал отключить канализацию, свет и все остальное в Белом доме. И постреляли по зданию — это уже Павел Сергеевич Грачев покойный. Кстати, стреляли стальными болванками, а здание изнутри загорелось на восьмом этаже... История — она такая вещь. Каждый будет свое рассказывать. Почитаешь Коржакова, так это он руководил страной... Но стреляли действительно стальными болванками. Если бы настоящими, то от дома руины бы остались. Знаю, сам танкист. Служил в армии три года.

— С Руцким пересекались?

— У меня с ним конфликт вышел. Руцкой человек, как бы сказать, не очень обычный. Когда в Кремль въехали, он заказал портрет Петра I. Но со своим лицом. Это уже о многом говорит.

Правда, надо отдать должное: он на войне был, там три раза катапультировался. В плену афганском побывал. Пальцы плоскогубцами ломали. Но вот странность его проявилась в том, что он все время считал: мол, он сам стал вице-президентом, а не Ельцин его пригласил. Ну, считал и считал. Удивительно, что сам попросился на сельское хозяйство. Потом даже защитил докторскую по этому делу. Разобрался, наверное. Так вот, проводим мы совещание, горючего нет, а уборочная начинается на Кубани, в Ставрополье и на Дону. Я прожил на Кубани 26 лет и хорошо этот предмет знаю. Стоит бочка с соляркой, все подъезжают и набирают. И у каждого там троекратный запас. Советский Союз был устроен так, что у тебя всегда на всякий случай склады всем забиты, но ты всегда всем говоришь, что ни хрена нету. Я позвонил прямо из Овального зала Кремля главам администраций, всех спросил, что да как. Да, говорят, все нормально. А он раздул это.

Говорю: «Александр Владимирович, вы когда-нибудь на уборочной были?» — «Нет, и вы меня этим не уели». Да я уедать не собирался, просто спросил. А он чуть не приказывает: «Дайте из Госкомрезерва горючее, а потом восполните». Говорю: «Александр Владимирович, когда шла война, даже Сталин не разрешал из Госкомрезерва ничего брать». Он распаляется: «По моим данным, войны в ближайшее время не будет, поэтому дайте топливо!» Звонит Ельцин по прямому: «Что у вас там с Руцким?» — «Борис Николаевич, не дам я ничего из Госкомрезерва, что он как ребенок. Все это плач Ярославны...»

Успокоился Руцкой, пришел мириться, с бутылкой. Помирились. Он мне говорит: «Ухожу я из сельского хозяйства. Я у Бориса Николаевича напросился на коррупцию. Буду теперь коррупционеров выявлять». А на деле перешел на сторону Хасбулатова. И Хасбулатов первым делом сказал ему: «Надо Шумейко убрать». Появились «чемоданы с компроматом». Насвистел Руцкой там на меня целую гору, набрал всякого дерьма.

Ельцин вызывает меня и говорит: «Я сейчас указ напишу и освобожу и вас, и его. Вы разберитесь со всем этим. Я не верю, что вы там что-то такое натворили». Говорю: «Хорошо, Борис Николаевич, раз так надо, значит, надо».

— Что в чемоданах-то было?

— Два самых главных обвинения: завод детского питания для Московской области и 7 миллионов долларов помощи Москве. Дескать, я выделение этих денег подписал, а их расхитили. Пошел я в прокуратуру. Месяц туда отходил как на работу.

— Дело при Степанкове происходит?

— Степанков был генпрокурором, но, кроме того, он являлся депутатом в хасбулатовском Верховном Совете. Я ему говорю: «Что ты делаешь-то?» — «А что мне делать: Хасбулатов с Руцким каждый день по два раза звонят — когда, мол, ты Шумейко посадишь. Отвечаю, что нет доказательств. Они говорят, мы тебя самого тогда уберем». Так вот, первый эпизод такой. Пришел ко мне Тяжлов, глава Московской области тогдашний, и говорит, что детского питания нет, но у области деньги остались во Внешэкономбанке, 7 миллионов. Я написал бумагу. Они закупили где-то миллиона на два этого питания, а потом говорят: «Давай на оставшиеся деньги завод купим и сами будем его производить». Я еще подумал: вот молодцы! И мы все переиграли. А к Тяжлову приходит следователь: «Где остальные миллионы?»

Или «дело по Москве». Следователь мне говорит: «Вот, Владимир Филиппович, смотрите: Лужков девять раз ходил в правительство, хотел получить валюту, которая во Внешэкономбанке осталась. Восемь раз ему Гайдар отказал. Один раз он пришел к вам — и вы сразу все решили». А у меня было прямое поручение президента по этому поводу! Назавтра приношу в прокуратуру жалостливое письмо Лужкова: «Уважаемый Борис Николаевич, крупы осталось на 2 дня, сахара на 3, соли на 3, если мы не восполним запасы, москвичи забастуют...» И резолюция Ельцина уже мне: «Шумейко, взять немедленно под контроль». Москва получила деньги и закупила продукты. Вот и весь криминал...

— Коррупционных скандалов с именем Шумейко в лихие 90-е связывали немало. Дачи «Сосновка-1,2,3…» Еще раньше ваше имя прочно увязали с «генералом Димой» Якубовским.

— Якубовский необычный человек, необычного склада ума. Он смотрел на вещи, как потом оказалось, через призму выгоды: есть она или нет? Был такой генерал, царство ему небесное, Кобец Константин Иванович, несколько дней даже занимал пост министра обороны. Я с ним не то что дружил, а очень сильно приятельствовал: я умею водку настаивать на рябине, а он яблоки мочить. И два этих продукта очень хорошо сочетаются. Как-то он позвонил и говорит: «Я тут организовал охранное агентство, а мне оружие не дают, мне, генералу! Помоги. К тебе придет Якубовский такой, у меня работает». Приходит — белая рубашка шелковая с короткими рукавами, пиджак сверху, желтая кобура под мышкой. Говорит: «Жарко, можно я сниму пиджак?» Специально, чтобы я увидел, что у него кобура. Я спрашиваю: «Как тебя вообще сюда пустили?» — «А я пистолет сдал». И матом... Я говорю, ты что наглеешь здесь, еще раз слово матом скажешь, уйдешь отсюда. Он извинился.

А меня только-только назначили. 6 июня я пришел в правительство, и Гайдар подписал распоряжение освободить под мой секретариат на Старой площади четыре кабинета. А там сидели старые сотрудники, еще со времен Брежнева. Когда мой секретарь пришел, его послали в прямом смысле: мол, и ты, и твой Гайдар, и твой Шумейко скоро уйдут, а мы останемся. И хрен мы этот кабинет уступим.

Можете себе представить, ты первый вице-премьер, а тебе кабинет не дают! Я смотрю на Якубовского: «Кобец сказал, что ты все можешь». Отвечает: «Да, я могу все». — «Тогда тебе такое задание. Вот распоряжение и. о. премьера о том, что нам выделены кабинеты. А эти из ЦК нас послали... Придешь ночью, соберешь комиссию из полотеров и уборщиц. Аккуратненько уберешь все бумажки из этих комнат, но чтобы ничего не пропало! Повесишь таблички новые на двери, проведешь телефоны, и чтобы в 9 утра мой секретариат пришел, сел на свои места и начал работать. Сделаешь?» — «Сделаю». Потом я узнал, он свои доллары заплатил кое-кому и все сделал...

Он мне понравился, Якубовский. Потом он подробно рассказал свою историю, как хотел жениться на дочке Язова, как они там Западной группой войск занимались... Короче, попросился быть моим советником. Я хотел его взять на общественных началах, но он уж очень бурную деятельность развил от моего лица. Мне журналисты говорят: вот у вас там дача, там дача... А потом узнаю: оказывается, если ты говоришь, что строишь дачу для Шумейко, то никто не лезет из местной власти и многое прикрывается моим именем... Якубовский, да, он такой парень...

— А была еще история с присвоением воинских званий.

— Генералом он никогда не был. Есть в аппарате правительства отдел, который занимается связями с силовиками. И Кобец предложил назначить Диму туда. А до этого сам Кобец произвел его в полковники.

— За какие заслуги?

— У Якубовского отец, по-моему, полковник был, причем в каком-то очень закрытом институте, с которым считались. Когда он умер, остались сыновья. Мать хотела, чтобы они в военное училище попали. А евреев не брали в Советском Союзе. Но она пошла на прием к министру обороны, и Димке в порядке исключения разрешили поступать. И он ничего лучше не придумал, как сказать, что он побочный внук маршала Якубовского. Перед ним на цирлах ходило все училище. Потом, когда выявился обман, его в стройбат отправили. Ну, авантюрист, Остап Бендер! Его и прозвали «генерал Дима». Журналисты это умеют. А он не прочь был подыграть и побыть генералом.

С Якубовским меня добил последний эпизод. В прокуратуре мне выкладывают шесть писем: гарнитура бланка Совета министров. Все закатаны в ламинат для солидности. И содержание такое: где 140 миллионов, где 150 миллионов долларов я выделяю то одной фирме, то другой. Везде моя подпись.

Я смотрю: да, подпись моя, но я таких писем не подписывал. Еще раз присмотрелся: на всех шести письмах закорючки-то абсолютно одинаковые, а человек не может шесть раз подряд так расписаться. «Все, — машет руками следователь. — Сдаюсь! Рассказываю. Подписи поддельные и сделаны на лазерной установке. Экспертиза показывает, конечно, что это не чернила, но кто на экспертизу будет носить письмо первого вице-премьера! Поэтому подделки на всякий случай и закатали в ламинат. И мы даже знаем, кто эти подписи сделал и по чьему заказу». Оказывается, младший брат Якубовского...

Нет, власть — это вещь тяжелая. Там человеку с характером ужиться сложно. Взять судьбу того же Павла Грачева. 1996 год, выборы. Основные кандидаты Ельцин и Зюганов, Лебедь... И голосов не набрал ни Зюганов, ни Ельцин. Второй тур, надо же что-то делать. Борис Николаевич пригласил Лебедя и с ним лично поговорил, мол, что он хочет за свои голоса. Лебедь захотел стать секретарем Совбеза. И не просто, а чтобы министр обороны ему подчинялся. Точно как в «Сказке о рыбаке и рыбке». Грачев и Лебедь — это два полюса разных совершенно. Лебедь ему страшно завидовал: Павел Сергеевич в 44 года стал министром! Хотя из них двоих, конечно, Грачев — это военный настоящий.

Борис Николаевич пригласил Грачева на беседу. Мол, так и так, мне надо избираться. Павел Сергеевич взял лист бумаги и написал заявление по собственному желанию, ушел из министров по состоянию здоровья. Ради политической целесообразности. А они ж братались, руки резали, кровью здоровались...

— Да, политика вещь жестокая.

— Политика вещь жесточайшая. Вспоминается Совет безопасности после Буденновска, когда Ерин Виктор Федорович, министр внутренних дел, первым встал и сказал: «Не могу больше оставаться министром. Прошу разрешить мне уйти в отставку». После него Николай Егоров, зампред правительства, штатский человек, но в военной форме, там был, тоже в отставку ушел. Борис Николаевич поставил вопрос об отставке Грачева. Совбез проголосовал против. Грачев остался — а его и не за что было. После этого картинно выступил директор ФСБ Степашин: «Борис Николаевич, если вы так считаете, то и я тоже готов пойти в отставку». Его отставку приняли единогласно. Он меня потом за грудки хватал: зачем я проголосовал...

— Но решение по Буденновску принимал Черномырдин.

— Да, непростое решение, но все-таки сохранившее жизни сотням людей. Нет, Степаныч хороший человек был...

— После ухода в отставку встречались?

— Да, я уже не был председателем Совета Федерации, а тут у него день рождения, юбилей. Он мне позвонил домой и пригласил в Кремль: «Кроме тебя, тамады я не вижу». Я приехал, задорно так провел вечер. Бориса Николаевича заставил в буриме играть. Ему понравилось. У меня даже благодарность от Ельцина есть: «Владимиру Филипповичу Шумейко за мастерски проведенный товарищеский ужин». Дома висит.

В Ельцине было русское все. Честный, прямой, открытый. В роду у него до XV века вольные крестьяне и ни одного крепостного. А вольный крестьянин в те времена — что дворянин. И даже его тяга лишний раз поднять рюмку и дирижировать оркестром — это проявления характера, а не того, что ему приписывают... После операции он потерял вкус к работе. Это два разных человека: Ельцин до и Ельцин после. Когда ему вскрыли грудную клетку, когда он фактически побывал ТАМ, он просто понял, что все это бред — и президентство, и политические битвы, все это не то! Вот они твои внуки, вот она твоя жена, вот они твои дети... А тебе график составили на прием. Да на черта они нужны все со своими вопросами с утра до ночи! Тому реши, тому подпиши...

— Неужели вы так же рассуждали, когда в 1994-м шли на третий пост в стране — председателем Совета Федерации?

— Конституция принята. Ельцин звонит: «Надо дальше работать, не сидите, езжайте, избирайтесь».

— Почему именно в Калининградской области?

— Я был председателем комиссии по выводу войск из Прибалтики. Страшное дело. Куда выводить? Ни казарм, ни домов, ничего. В Литве простаивали большие строительные мощности. Но платить чем? Выяснилось, что Ландсбергису понадобились сторожевые корабли. Мы с командующим посоветовались, оставили им два корабля для охраны края, а в счет их стоимости Литва построила дома для подводников в Калининграде. В прокуратуре объяснился: эти два сторожевика из 20 положенных лет плавали уже 18. Им через два года на металлолом надо. А так — квартиры. В общем, избрали меня членом Совета Федерации калининградцы без всяких подстав, без ничего. Народ выбрал.

— С Геннадием Зюгановым как ладили?

— Мы с ним, кстати, служили в Германии в одно и то же время, по 3 года.

— Но не встречались тогда?

— Тогда нет. Когда президентские выборы вторые были, приехал Хавьер Солана. Был прием во французском посольстве. Я тогда уже был не такой высокий политик, а он — кандидат в президенты, и уже первый тур прошел. Мы в разных лагерях. Наконец он мне знак делает, мы с ним пошли к какому-то окошку. Поговорили за жизнь, как два мужика. Наутро звоню по прямому Борису Николаевичу: мол, хотел бы подъехать, кое-что рассказать касательно ваших выборов. Говорю, что вчера был в посольстве и с Зюгановым разговаривал. Только хотел заговорить, о чем, у Ельцина лицо расплывается: «Да уж я знаю! Вашу беседу три спецслужбы записали. Одна французская и две наши. И все три пленки у меня». Вот тебе политика, все ее тайны и прочее!.. Теперь спросите про спецслужбы?..

— Конечно, спрошу.

— Знакомство побочное. Я был с рабочим визитом в США, а оттуда сразу переехал на Кубу, не заезжая в Россию, что американцы не приветствуют. Госдеп занес меня в список лиц, нежелательных, по их мнению, для присутствия в руководстве России. Но зато я с Фиделем познакомился. Мне, кстати, по протоколу было отведено 30 минут, а мы с Кастро проговорили 3,5 часа. Он тоже мне наделал медвежьих услуг. Собрал всех корреспондентов и сказал: «О России больше плохо не писать, Шумейко единственный нормальный парень, с кем можно разговаривать». Элита меня поедом ела после этого.

А потом еще был случай с Ее Величеством. Королева пригласила меня на день рождения. Пришлось отвечать отказом. А как тут поедешь: Ельцина не зовут, премьера не зовут, а я возьму и поеду к королеве на день рождения! Запомнила меня по анекдоту, что я рассказал, когда она была на яхте в Питере. Я познакомился с ее фрейлинами, хорошие тетки такие, лет по 50, забойные бабы. Я им рассказывал про поручика Ржевского, они так хохотали! А когда сели за стол, там по протоколу: королева посредине, Ельцин по правую руку, я по левую как глава сената. Напротив ее муж, моя жена и Наина Иосифовна. Елизавета поворачивается ко мне и говорит: «Что вы сделали с моими фрейлинами? Я их такими еще не видела». — «Анекдоты рассказывал из российской придворной жизни. Выяснилось, что наша жизнь веселее, чем английская». — «А мне расскажете?» Я говорю: «Ваше Величество, те, что рассказывал фрейлинам, не могу. Могу только политический рассказать». Она: «Если политический, то смешной». Ну, думаю, попал. Рассказываю: «Представьте себе, Творец создал Францию и присел отдохнуть. И сверху посматривает на то, что он создал, и сам себе говорит: «Господи, какую красоту создал! Два побережья. Одно из них Лазурное. Какие красивые луга, зеленые парки. А замки какие — красота! Надо сделать что-то плохое в противовес». Подумал и создал французов». Меня чуть не убили там. Протокол! Дипломатический скандал! Рядом президент сидит, а королева со мной разговаривает...

— Из ваших анекдотов Ельцину какие нравились?

— Я ему подыгрывал, конечно. В кабинетах Кремля было не до анекдотов, а вот в президентском клубе — да. Ельцин создал этот клуб. Тарпищев хотел уехать в Америку, а Борис Николаевич его на полпути остановил: «Шамиль, ну зачем ты туда поедешь, что, у нас в России спорт развивать не надо?» Тарпищев отвечает: «Какой спорт, когда тут все разрушено, развалено». Ельцин говорит: «Начнем с меня...» Меня позвал: готовьте, говорит, устав, Юмашев вам поможет это облечь в форму, а вы напишите суть, но чтобы было смешно, юморно и прочее. Написали. Он прочитал и говорит: «Здесь надо добавить, что нельзя употреблять непечатные выражения внутри клуба. За нарушение — штраф». По-моему, где-то 10 тысяч рублей. Ельцин в этом плане был удивительный человек: за все время нашего общения я от него не слышал не то что матерных, вообще нелитературных слов. Он никогда не орал, страшно не любил опозданий.

Как-то спросил, рассказывает ли народ про него анекдоты. Бурбулис чуть не бьет себя в грудь: «Да что вы, Борис Николаевич, вас народ любит. Разве могут про вас анекдоты рассказывать? Вы же столп демократии». Я говорю: «Врет, Борис Николаевич, рассказывают. И чем больше рассказывают, тем больше популярность в народе». «А какие?» — спрашивает. Я говорю: «Пока еще хорошие». Рассказал ему один. Едет поезд. Помощник машинисту кричит: «Тормози, тормози, там человек на рельсах». Машинист в ответ: «Да ничего, это Ельцин отрабатывает обещание, что на рельсы ляжет. Он всегда успевает вовремя вскочить...» Борис Николаевич долго смеялся.

— В застолье ваши вкусы сходились?

— У него были пристрастия к простой кухне. Как и у Черномырдина. Пример приведу. Была у Коржакова круглая дата. Борис Николаевич говорит: «Надо бы собраться, по-мужски отметить». Собрались у Александра в квартире. Жена у него очень хорошо все приготовила, накрыла стол. Борис Николаевич критически осмотрел и говорит: «Мы же хотели по-мужски». На столе осталась капуста квашеная, огурцы, вареная картошка, селедка, сало изумительное, черный хлеб и чеснок. Это был прекрасный день рождения. Все эти изыски французские и прочие фуа-гра — это не наша еда.

Я беру черный хлеб, нарезаю его вот такими квадратиками — и в духовку, в сильный жар, чтобы корка запеклась. Середина может остаться мягкой. Надо быстренько вынуть оттуда и, когда он остынет, натереть чесноком. Потом сверху кладешь кусочек сала, а огурец бочковой соленый режешь на тоненькие кружочки — и сверху. Это исчезало сразу, потому что нет ничего вкуснее. На втором месте шкварки стоят присоленные. Ценят меня и как мастера настоек. Первую я делаю на смородиновых почках, весной, когда кусты обрезают. Изумительная вещь! А рябиновка настоящая тоже хороша, только рябину надо испечь в духовке сначала, чтобы она потекла, а потом уже заливать и настаивать.

Закончу кулинарную тему такой историей. Однажды звонок раздается, снимаю трубку. Ельцин говорит: «Владимир Филиппович, вы можете ко мне приехать? Мне надо идти на совещание в Синод, я не хочу один». Я засомневался: на мне костюм серый, а не черный. Но приезжаю. После встречи идем втроем трапезничать — патриарх Алексий II, Борис Николаевич и я. И Алексий говорит торжественно: «Сейчас попробуете настоящую патриаршую уху». Поинтересовались, как она готовится. Процесс такой. Варится бульон на каплуне, потом вынимается этот петух и в прозрачный бульон потихонечку закладываются осетрина, стерлядь и т. д. Изумительная вещь! Поели. Борис Николаевич говорит: «Да, хорошая уха, но у нас на Урале делают лучше». Мы сразу встрепенулись. А тот спрашивает: «Вы же пельмени ели наши уральские?» — «Да». — «Так вот, когда их сварят, то на этом отваре уже делают настоящую уху!»

— А вы говорите, политика вещь неаппетитная…

— Стол он везде стол, будь то для переговоров, документов или застолья.

Досье
			Владимир Филиппович Шумейко
			Родился 10 февраля 1945 года в Ростове-на-Дону. В 1963-м начинал трудовую биографию слесарем-сборщиком Краснодарского завода электроизмерительных приборов. В 1972 году окончил Краснодарский политехнический институт. Прошел путь от слесаря до гендиректора производственного объединения «Краснодарский завод измерительных приборов». В 1990 году — народный депутат РСФСР.  В ноябре 1991 года избран заместителем председателя Верховного Совета. Июнь 1992 года — декабрь 1993 года — первый вице-премьер правительства РФ. 12 декабря 1993 года избран членом Совета Федерации от Калининградской области. 13 января 1994 года избран первым в истории России председателем Совета Федерации. Возглавлял верхнюю палату парламента до окончания первого созыва. Принимал активное участие в организации выборной кампании президента Ельцина в 1996-м в качестве лидера общественно-политического движения «Реформы — Новый курс».   Доктор экономических наук, профессор. По окончании политической карьеры ушел в бизнес и на преподавательскую работу. В апреле 1998 года избран председателем совета директоров нефтедобывающей компании «Эвихон», которая совместно с британской Shell разрабатывала Салымскую группу месторождений в Западной Сибири. В 2007—2010 годах — глава представительства Калининградской области в Москве. Старшина Московского английского клуба. Увлекается рыбной ловлей, резьбой по дереву, чеканкой. Женат. Имеет двух дочерей и трех внуков.