Ивари Падар, министр финансов в иной, более суетной и совсем не творческой жизни, стоял на платформе, декорированной под перрон вокзала второй половины 19-го века, и с изумлением смотрел на свой живот.

Живота не было. На его месте, жестко обозначенная корсетом, красовалась талия. Настоящие кружева струились с плеч, подчеркивая модный парижский фасон дорогого платья.

За его спиной суетились осветители и дольщики, ассистенты инструктировали массовку, а режиссер по фамилии Ансип выстраивал мизансцену.

Наконец наступила тишина, в которой отчетливо прозвучал голос Ансипа:
— Снимаем! Мотор!

Затем щелкнула хлопушка, послышались слова: «Сцена 183-я, «Самоубийство», дубль первый!»

Падар, уже весь в образе своей героини, шел по платформе, сжимая в руке шампур. Две пенсионерки, ходившие по платформе, загнули назад головы, глядя на него, что-то соображая вслух о его шашлыке: «Настоящие», — сказали они о кусочках мяса, нанизанных на металлическую шпажку.

Молодые люди, по виду — бедные студенты, не оставляли его в покое. Они опять, заглядывая ему в лицо и со смехом крича что-то ненатуральными голосами, прошли мимо.

Начальник станции, проходя, спросил, едет ли он. Мальчик, продавец кока-колы, не спускал с него глаз.

Падар, уже целиком перевоплотившись в Анну Каренину, думал: «Боже мой, куда мне?» — все дальше и дальше уходя по платформе. У конца он ускорил шаг и отошел к краю. Подходил товарный поезд. Платформа затряслась.

И вдруг Падар-Каренина понял, что ему надо делать. Он смотрел на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старался определить середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина эта будет против него.

«Туда! — говорил он себе, весь в образе Карениной, глядя в тень вагона, на смешанный с углем песок, которым были засыпаны шпалы, — туда, на самую середину, и я накажу их и избавлюсь от всех и от себя…»

Рядом напряженно сопели люди из массовки, где-то за спиной стрекотала камера, и режиссер Ансип, прикусив губу, неотрывно смотрел на экран видео-монитора.

Падар-Каренина имел планы на поравнявшийся с ним серединою первый вагон. Но красный мешочек с текстом дополнительного госбюджета на 2009 год, который он стал снимать с руки, задержал его, и было уже поздно: середина миновала его. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое он испытывал, когда, готовя барбекю, готовился резать свинину, охватило его, и он сплюнул через левые плечо. Привычное движение вызвало в душе его целый ряд почему-то девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для него все, разорвался, и жизнь предстала ему на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями той поры, когда он был министром сельского хозяйства, а не финансов.

Но он не спускал глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с ним, он, вспомнив напутствие режиссера: «Импровизируй — и ничего не бойся!», откинул красный мешочек, и, вжав в плечи голову, толкнул под вагон сначала ближайшую к себе пенсионерку, затем строгую даму, типичную учительницу — и уже потянулся за следующей жертвой, как вдруг, посмотрев под грохочущий состав, замер. Затем его охватила икота.

— Стоп! Снято! — раздался довольный голос Ансипа.

Падар-Каренина, икая, показывал пальцем под платформу, где всё было залито кровью. Говорить он не мог.

— Молодец, камрад! — хлопнул его по плечу режиссер. – Все говорили: ну какой из него министр финансов, ну какая из него Каренина! А я в тебя верил! И ты не подвел!

Ансип посмотрел на хлопушку и стер первые четыре буквы слова «самоубийство». Падар, наконец, обрел дар речи.

— Так поезд что, не бутафорский? — спросил он с ужасом.

— Брось, камрад, не бери в голову, — успокоил его режиссер. – Ты еще Чацкого у меня сыграешь. Как там у Грибоедова? «В деревню, к теткам, в глушь, в Брюссель!» Да – и выбрось ты этот шампур в конце концов! Что такое? Каренина полтора часа экранного времени с шашлыком в руке по экрану шляется. Даже для модернистского кино это чересчур.

Он отошел в сторону, послышался его бодрый голос: «Полчаса перерыв, отгоняйте эшелон, готовьте второй дубль!»

Падар посмотрел еще раз на кровавую кашу под перроном и, тяжело вздохнув, стал вновь входить в образ. Но в голове почему-то непрерывно крутилось: «В деревню, в глушь, в Брюссель! Карету мне, карету!»

stalnuhhin.ee

Обсуждение закрыто