«Быть православным в меньшинстве; особенно — на Западе»: такой фразой можно сформулировать тему лекции-беседы, которую протодьякон РПЦ Андрей Кураев провел с жителями столицы в аудитории Таллиннского университета.

Кураев — фигура яркая. Кураев — фигура разносторонняя. Кураев, наконец, фигура противоречивая: оценки колеблются от радикального консерватизма до реформаторства и модернизации.
Встречи Кураева с таллиннцами, происходившие в дни фестиваля «Славянский венок», — еще одна попытка расставить акценты в диалоге двух полюсов европейской цивилизации — Восточного и Западного. Не предлагая собственного рецепта разрешения всех имеющихся между ними противоречий, дьякон Кураев предлагает собственный взгляд на их истоки.
Предлагаем вашему вниманию отрывки из беседы-лекции А. Кураева.

Внутри и снаружи

…Многие спрашивают меня — как должны вести себя православные, проживающие в стране, где главенствует иная религия? В ответ приходит на ум случай из жития святого Константина. Он, будучи на дипломатической службе, приезжает к сарацинам. Выясняется, что правитель издал антихристианский указ: все христиане должны на притолоках своих домов рисовать бесов — в знак того, что, с точки зрения халифа, здесь живут «неверные». За невыполнение приказа — смертная казнь.
Местные христиане обратились за советом к молодому богослову: рисовать им бесов или нет? Константин выслушал их и спросил: где вы должны их рисовать — снаружи домов или внутри? Услышав ответ, он сказал им: «если приказано рисовать не вошедши в дом, без страха рисуйте!». Более того, он добавил, что если снаружи дома не будет видно беса, можно будет решить, что он живет внутри.
Объяснение, конечно, иезуитское. Но ему не отказать в логике. Вспомните чудовищ китайской мифологии или химер на готических соборах: зло снаружи призвано означать отсутствие зла внутри. Кроме того, в истории Константина есть еще один важный посыл: не стоит провоцировать людей на преждевременный подвиг — на подвиг мученичества. Иногда важнее предоставить им шанс жить спокойно, насколько это возможно в сложной ситуации.

Два пространства

…Восприятие пространства на Западе и на Востоке различно. Возьмем архитектуру храмов. На Западе существует четкое членение: фасад/боковые стены. Причем западный фасад — безусловно главный: особенно видно это в готике. Православный же храм эффектно смотрится с любой точки: он предполагает не статичный «фронтальный» обзор, а круговое, хороводное движение. На Руси традиционная единица городской застройки не дом, не улица, а площадь, простор. Это, как ни удивительно, особо отчетливо воплотилось в архитектуре самого, казалось бы, «западного» города России — Санкт-Петербурга. Помните песню из фильма «…Но возвращался, как домой, в простор меж небом и Невой»?!
Итак, город по форме европейский, по наполнению же очень православный: квинтэссенция истории России XVIII–XIX вв. То же самое произошло на русской почве и с музыкой, и с литературой, и с философией. Только Россия из православных стран знает феномен того, что можно было бы назвать «непрофессиональным богословием». То есть когда люди в гражданском платье занимаются богословскими проблемами. В Сербии, Греции, даже в Румынии, богословие — это удел людей в рясах. В России же на протяжении последних полутора столетий — не только.
Традиция эта идет от Чаадаева, Хомякова, Соловьева, Бердяева и тянется до наших дней. Нечто подобное имеется в католическом мире — вспомним хотя бы Сент-Экзюпери. Но для мира православия, подчеркну еще раз, российский опыт — уникален. И, может быть, поэтому русская литература, на мой взгляд, зачастую куда как более европейская, чем любая иная.

Тонкости перевода

…Разница между Восточной церковью и Западной во многом определяется тем, что на протяжении истории различны были их роли в обществе. После крушения Западной Римской империи католическая церковь осталась единственной носительницей государственных функций. На Востоке ситуация была иной: Византийская империя просуществовала до середины XV столетия, ее госаппарат функционировал. Это дало церкви возможность сконцентрироваться на своей духовной миссии. Но одновременно православие утратило язык политического поведения, культуру публичного церковного действия.
Приведу пример. В девяностые годы имел место конфликт между патриархом Алексием и президентом Ельциным: в Думе рассматривался закон, призванный встать заслоном на пути сектантского засилья, но президент наложил на законопроект вето. Через несколько дней патриарх должен был освящать в Москве часовню Бориса и Глеба. Борисом звали президента, Глеб — его любимый внук: символика очевидна. Патриарх, в знак несогласия с решением Ельцина, освящать часовню отказался. В часовню он, конечно, приехал, облачился в мантию и просто… стоял. А освящал ее другой священник.
В той системе свободы жеста, которую патриарх сам для себя избрал, подобный поступок был, конечно, открытым демаршем. Но никто, кроме «очень профессиональных православных», этого поступка не заметил. Он оказался «непереводим» на язык современной политики. И масс-медиа не замедлили сообщить, что «патриарх, в присутствии президента, освятил часовню, носящую имя президента…». На Западе священник, борющийся за права жителей Африки, воспринимается как норма. У нас же, если батюшка начнет комментировать политику, окружающие ему скажут: «тебе-то какое дело? Молиться, что ли, не дают?!»

Вне меньшинства

…Для католика важнее всего быть католиком, для православного — православным. И это — не банальность. «Католикос» в переводе с греческого означает «всемирный», «вселенский». И действительно, для католика важнее всего «быть со всеми»: церковь должна быть повсеместно, везде и для каждого. Для православных же важнее всего быть ортодоксом: жить в полном согласии со святыми отцами. Потому православному человеку легче быть в меньшинстве — особенно после опыта десятилетий советской власти: он «психологически» готов к этому.
Верность учению святых отцов — безусловный плюс. Но, как всякий плюс, он может обратиться и в минус. Всегда легче уйти от проб­лемы, чем попробовать разрешить ее. Потому, наверное, даже у вполне «по-западному» рассуждающих предпринимателей частенько находят поддержку экзотические проекты, вроде строительства «православных поселений» где-нибудь в глуши. Дескать, «все из дерева, а главное — никакого Интернета». В Сети, кстати, таких «отшельников» тоже хватает. Среднестатистический «православный Интернет-форум» выглядит примерно так: создать его, перекрыть доступ «иноверцам», а потом рассуждать в круге трех-пяти пользователей о мировых проблемах.
Из «затворничества» рождается и его противоположность: то, что называют шапкозакидательством. Дескать, Россия — страна православная, нас, православных, в России много. Увы. По-настоящему православных мало: наша система ценностей разделяется далеко не всеми. Именно поэтому православию необходимо миссионерское усилие — усилие по достижению понимания, усилие по поддержанию диалога со всеми, кто заинтересован в православии. Христианство должно быть открыто: в нем, как известно, «несть ни эллина, ни иудея». Соглашаться с ролью замкну­того меньшинства нам, как мне кажется, не стоит. 
 

Андрей Кураев

Священнослужитель Русской Православной Церкви, протодиакон; профессор Московской духовной академии; писатель, богослов и публицист, светский и церковный ученый, проповедник и миссионер.
Родился в Москве в 1963году. Поступил на философский факультет МГУ, на кафедру истории и научного атеизма. В 1982 году крестился в храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. В 1988 году окончил Московскую Духовную семинарию.
Учился в Бухарестском Богословском институте; на этот период приходится его рукоположение. По возвращении работал референтом патриарха Алексия II.­ В 1994 году в Институте философии РАН защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата философских наук.
Автор двадцати восьми книг, лауреат Всероссийской премии «Человек года»-2008.

 

Обсуждение закрыто