Окончание

(Начало здесь часть 1, часть 2, часть 3)

Контуры возможной перестройки.

Теперь о возможных контурах такой перестройки. В начале перестройки перед М.Горбачевым, по всей видимости, вопрос о роли КПСС в переводе страны на новые рельсы не стоял. Партия, разумеется, должна была возглавить перестройку и перестроиться сама. Следовательно, предполагался механим перестройки, похожий на китайский. При этом упор делался на дебюрократизацию.

Тема борьбы с бюрократией в первые годы перестройки вошла в число приоритетных. На этом этапе предполагались и какие-то изменения в работе органов и структур КПСС. Какие точно, было далеко неясно. Много говорилось об изменении стиля руководства, об активизации деятельности первичных организаций, но все это были, скорее, общие разговоры. Где-то с 1987 года на «периферии» политической жизни началась эпоха политических клубов, стремившихся открыто обсуждать наиболее острые проблемы. Клубы зародились вне КПСС, важную роль в них играли «неформалы», недавние диссиденты, в основном представители молодого поколения диссидентского движения, хотя членами таких дискуссионных площадок, как клуб «Перестройка» или «Клуб демократических инициатив», «Народная трибуна» - были и члены КПСС и ВЛКСМ. Вскоре появились и клубы, объединяющие коммунистов и членов ВЛКСМ. Наиболее известный из них – Московский партклуб», созданный при Севастопольском райкоме КПСС г.Москвы. Деятельность этого партклуба привела к созданию «Демократической платформы в КПСС», превратившейся к ХХVIII съезду КПСС в легальную оппозицию внутри компартии Советского Союза. В рамках перечисленных структур под флагом демократизации КПСС выдвигались самые разные идеи: разрешение фракционной деятельности, отмена 6 статьи Конституции СССР о роли КПСС в обществе, превращение КПСС в партию парламентского типа в рамках создания многопартийности и т.д. Разумеется, все эти идеи не принимались в расчет ни инициатором перестройки М.Горбачевым, ни его консервативными оппонентами. С консерваторами все было более-менее понятно: они стремились сохранить всевластие партаппарата. Мотивы М.Горбачева были иными. Он действительно был реформатором и стремился к созданию такой архитектуры политической власти, которая была бы способна вывести страну на траекторию развития, причем в границах социалистической парадигмы. При этом Горбачев, в отличие от «неформалов», прекрасно понимал, что первые шаги в этом направлении можно сделать только при наличии рычагов высшей государственной власти. Возникала своего рода «квадратура круга»: чтобы общество перешло от застоя к развитию, необходимо демократизировать КПСС – реальное политическое ядро советского общества. Но, решая задачу демократизации партии, возникала опасность утраты ею властных полномочий. Задача имела бы решение, если бы разбуженная демократическими реформами энергия рядовых членов партии была бы направлена на поддержку курса перестройки, по сути курса постепенных, весьма осторожных реформ социалистической направленности: сохранение и развитие «пакета социальных гарантий», переход к реальному самоуправлению трудящихся на уровне промыщленных и сельскохозяйственных предприятий (советы предприятий), административно-территориальных единиц (муниципальные советы), демократизация КПСС, предполагающая передачу управления партией из рук неизбераемой и несменяемой номенклатуры в руки рядовых членов партии, выборность снизу вверх, резкое уменьшение партийно-аппаратной бюрократии и четкое разделение организационно-технических и политических функций внутри КПСС. Первые должны выполняться аппаратами, подчиненными и контролируемыми выборными партийными органами. Запрет на подмену, смешение и дублирование государственных, хозяйственных и политических функций. КПСС в качестве правящей партии должна формулировать основные стратегические цели развития государства и общества, предлагать средства их достижения и стремиться к их осуществлению исключительно политическими, но не административно-командными методами. Партия принимает собственные решения исключительно демократическими методами, на основе максимально свободных внутрипартийных дискуссий и обсуждений, стремясь учитывать все многообразие мнений и интересов, учитывая мнение меньшинства, ни в коем случае не преследуя меньшинство. Партия не должна закрываться от общества, быть клубом «избранных» и «посвященных», тем более «орденом меченосцев» как утверждал И.Сталин, но постоянно искать диалога с обществом, объяснять свои цели, решения и конкретные действия, а не диктовать их народу. Разумеется, на каком-то этапе политических реформ можно было бы перейти и к юридически (конституционно) закрепленной многопартийности, перейти к политическому плюрализму и парламентаризму, но с тем отличием от моделей западного типа, что основой такого плюрализма была бы институциональная система народного самоуправления. Площадками подобного диалога могли бы стать как постоянно действующие политические клубы, создаваемые по месту жительства, а также, что особенно важно в масштабе всей страны – действительно свободная пресса. Говоря современным языком, КПСС должна была бы стремиться к превращению в своего рода «сетевую организацию». Происходящая в наши дни информационная революция могла бы стать со временем естественной базой такого рода социалистической диалоговой демократии.

Уже 19 партконференция КПСС, прошедшая летом 1988 года, наметила не только цели, но и правовые механизмы постепенного введения в Советском Союзе института парламентаризма, а на его основе и перехода к многопартийности. Сами по себе многопартийность и парламентаризм являются только формами осуществления демократической политики. Ее содержание во многом зависит от реального участия в общественной жизни – от обсуждения до реальных действий и контроля их эффективности – всех или абсолютного большинства членов общества. Опыт развития политических систем в постсоветских государствах показал, что вокруг государственных институтов легко консолидируются группы новых общественных элит, бенифициаров развала прежней общественной системы. Многопартийность для них оказывается прежде всего средством, рычагом овладения государственными полномочиями с тем, чтобы конвертировать их в конкретные материальные выгоды и возможности дальнейшего влияния на общество. Становление новых политико-экономических элит является и следствием, и причиной быстро растущего имущественного расслоения общества, законодательной легализации института индивидуальной частной собственности. Но дело не только в этом. На первый взгляд кажется удивительным, как быстро и легко рухнул общественный строй, называвший себя социалистическим. Дело, конечно, не только и не столько в индивидуальном соперничестве М.Горбачева и Б.Ельцина, не в очередном предательстве народа, совершенном творческой и научной интеллигенцией, выражением чего стали и деятельность Межрегиональной депутатской группы, и правительство Е.Гайдара, и тотально обличительный пафос «демократической» публицистики, и многое другое. Думается, что государственный колосс так легко рухнул потому, что наш народ уже очень давно в своем отношении к базовым жизненным ценностям стали практически не отличим от западных потребителей. Советское общество представляло собой разновидность общества потребления, находясь в этом отношении в рамках общей с Западом цивилизации, о чем очень убедительно говорил А.Зиновьев. Эти два общества совпадали в главном – их экономической основой были разные модели частной собственности: индивидуальной и индивидуально-групповой (акционерные общества, товарищества) на Западе и государственной частной собственности в СССР, где большая часть создаваемой обществом прибыли присваивается в форме номенклатурной ренты классом партийно-государственных чиновников.Конечно, были и существенные различия. Государство в СССР выполняло в отношении народа определенные социальные обязательства не потому, что было социалистическим, а потому, что таким образом «откупалось» от общества, обеспечивало присвоение номанклатурной ренты. Кроме того, система социальных гарантий была выстроена таким образом, чтобы у зависимых от нее людей формировалась установка, что все, что мы получаем – результат заботы «родного» государства, без которого мы «ничто». Оборотная сторона патерналистского государства – пассивность и равнодушие его граждан, вернее, подданных бюрократического государства. Заинтересованное участие в делах общества, способность ощущать других людей продолжением собственной личности, потребность в других, а не эгоистическое себялюбие, подкрепленные институтами реального участия в политической жизни – родовые свойства государства социалистического типа, были, скорее, исключением, а не правилом. Необходимо также вспомнить, какие личностные особенности поощрялись тогдашней советской политической системой: общественное равнодушие и пассивность («не возникай», «тебе больше всех надо»?), отсутствие собственного мнения, конформизм, соглашательство, серость и т.д. Номенклатурная система старательно подводила людей реально неравных под «общий знаменатель», заставляя гордиться тем, что у нас «никакие творческие потенции, никакие заслуги во внимание не принимаются, все равны в собственном убожестве и бесправии. Это называлось справедливостью, за которой скромно укрывалась тоже по своему убогая, но тем не менее более материально обеспеченная жизнь номенклатуры. Потому-то все и рухнуло, что социалистического содержания в Советском Союзе было значительно меньше, чем в капиталистической Швеции.

К началу перестройки общество было «беременно» переменами, желало их, но не было готово платить за перемены, участвовать в их наступлении. Сказывалось «советское воспитание»: родное государство, родное начальство все обеспечат, а мы, как всегда – одобрим. Поэтому чего удивляться, что народ, лишенный социалистического сознания, не стал защитником социализма, а призывы Горбачева «больше демократии – больше социализма» - повисли в воздухе. Кроме того, тактически Горбачев сильно ошибся, видя главную опасность в сторонниках сохранения системы, в номенклатурных консерваторах. Значительно более коварными оказались номенклатурные либералы, объединившиеся вокруг фигуры Б.Ельцина. Этот блок состоял из людей, реально заинтересованных в том, чтобы переоформить номенклатурные привилегии, номенклатурную ренту, а также и стоящие за ними государственные активы, в собственную долю частной собственности, в индивидуальную частную собственность. Поскольку же такое переформатирование обернулось грандиозным переделом собственности, фактической кражей, то многие из бывших что-то или многое потеряли, а некоторые, в том числе из числа прежней номенклатуры, очень неплохо подзаработали. Разумеется, вся та вакханалия преобразования номенклатурно-общего в «мое», ничего общего с демократией не имела: не имевшим социализма не следует удивляться, что у них нет и демократии.

Значит ли это, что идея перестройки была обречена? М.Горбачев, разумеется, был человеком своего времени, а его время – это хрущевская оттепель, затем Пражская весна. Известно, что Михаил Сергеевич был близок с видным деятелем чехословцкого социализма с человеческим лицом Зденеком Млынаржем. Как и многие думающие, позитивно настроенные люди своего времени, Горбачев представлял себе благоприятное будущее своей Родины в привычных социалистических терминах. Рефреном 60-х годов в СССР была мелодия «назад к Ленину, назад к идеалам революции». Наверное, в этом индивидуальные корни нереалистичности, оторванности от жизни программы Горбачева.Перестройка началась совсем в другой стране, забывшей об энтузиазме оттепели. Раздавившие Пражскую весну танковые гусеницы не пощадили и остатки социалистического мировоззрения у советских людей, которые уже и не могли, и не хотели становиться опорой новой редакции социализма с человеческим лицом. Против планов Горбачева сработало то, что народ хотел «жить как у них», хотел материального благополучия и собственности, а не духовной свободы, демократии участия, ответственности и социальной справедливости. В подобной атмосфере включение механизма демократического диалога не только не укрепило бы реформистскую власть, но помогло бы ее уничтожению. Что и случилось, когда заработал созданный Горбачевым «почти» демократический предпарламент, поскольку он стал и не мог не стать не опорой «социалистических реформ» М.Горбачева, а их либерально-буржуазным оппонентом, третьей силой, победившей в споре номенклатурных консерваторов и социалистических реформаторов. У Горбачева, возможно, был единственный шанс овладеть положением, если бы он еще на первом этапе перестройки, где-то в 1986-87 годах начал жесткую борьбу с номенклатурными саботажниками перестройки внутри КПСС и государства. Нами в то время выдвигалась идея введения института «комиссаров перестройки» - наделенных чрезвычайными контрольными и кадровыми полномочиями представителей генсека на местах, задача которых состояла бы в том, чтобы сломить внутриаппаратное сопротивление курсу перестройки. Но Горбачев был слишком осторожен, предпочитал решительным мерам выжидательную тактику. Не исключено, что «путч» был для него способом избавиться от консервативных оппонентов, поэтому он дал ему состояться. Но победа над консерваторами оказалось поражением идеи социализма перед идеей «каждому по чуть-чуть». Народ понял, что «вокзал отходит, и пора хватать мешки».

PS!Позавчера, 23 ноября, я закончил писать этот текст, вчера его перечитал и немного поправил, а сегодня, 25 ноября, посмотрел по ТВ передачу об А.И.Лукьянове в серии «Элита страны советов». Из этой передачи я получил определенное разъяснение по поводу ГКЧП, Союзного договора и выяснил для себя, насколько актуальной представлялась тогдашним руководителям СССР: и Горбачеву, и А.Яковлеву, и А.Лукьянову, и др. проблема демократизации КПСС и ее связь с необходимостью демократизации общества.

Совершенно очевидно, что ни для кого из них демократизация партии, «возвращение к ленинским нормам» или куда-то еще не была актуальной проблемой. Сегодня непросто определить, где Горбачев прикрывался словами, а где он действовал по-серьезному. Очевидно, что для него очень больной и актуальной была проблема борьбы с Ельциным не как с вождем совершенного другого идеологического напрвления, а как с личным противником. По словам А.Лукьянова ГКЧП был создан под руководством Горбачева на секретном совещании 28 марта 1991 г. Тогда же Г.Янаев был назначен председателем. Горби был уверен, что с помощью ГКЧП он скрутит голову Ельцину, но до этого проведет подписание Союзного договора, что позволит не просто переформатировать страну, но, и это главное, Горбачеву сохранить роль ее руководителя. Далее, Лукьянов говорит, что была секретная договоренность между Горбачевым, Ельциным и Назарбаевым (Лукьянов при этом присутствовал) о новом Союзе государств. Получается, что в Беловежской пуще была использована именно эта «наработка», но уже против Горбачева.

Получается, что все хороши, включая и Лукьянова. Вспоминается его выступление на общем партсобрании аппарата ВС СССР в ноябре 1988 г., чему свидетелем мне довелось быть. Лукьянов сказал: «Нас упрекают, что мы выпустили джина демократии из бутылки. Это не так. Он продолжает там сидеть, и его нужно палкой выгонять из бутылки.» Читая интервью с Лукьяновым, где он говорит о том, какой хорошей была законодательная власть СССР, ни слова не упоминает о деятельности орготделов ЦК и парткомов всех уровней по подбору «доярок» в Советы, начинаешь недоумевать, когда же он говорил правду? Ну, да ладно, о мертвых или ничего, или хорошее. Но становится понятно, что та проблема, которая казалась ключевой Р.Н.Блюму и кажется таковой до сегодняшнего дня и мне – проблема демократизации КПСС – никого в верхах СССР всерьез не интересовала. ГКЧписты выступили против Горби, потому что увидели в Союзном договоре для себя личный кирдык. Но ни они, ни Горби не учли фактор улицы: в кои веки народ возмутился и «сотворил историю». Ельцин мог бы и не «вписаться в поворот», не будь Хасбулатова. Почему-то в этом я Руслану Имрановичу верю. Страна распалась, а проблема осталась. Сегодня она изнутри подтачивает Россию, которая и не «Запад», и не «советы», а какой-то «тянитолкай». Мы, отошедшие к Западу, разделим его участь, а впереди кризис, подготавливаемый глубинными особенностями капиталистической экономики – ориентацией на прибыль и только на прибыль. Уменьшение прибыли может привести к самоуничтожению подобной системы. Россия движется в том же направлении, только ресурсов у нее много. Поэтому будет дольше мучиться. Вопрос не в «могильщике капитализма», а в той силе, которая сможет возродить жизнь после смерти капиталистической системы.

Таллин, 25 ноября – 13 декабря 2017 г.

Обсуждение закрыто