Продолжение

(Начало здесь Часть 1)

Последний идейный коммунист Рэм Блюм

Рэм Блюм, без сомнения, был крупным теоретиком-марксистом не только в масштабе Эстонии, но и Советского Союза. Круг его научных интересов был связан с проблематикой теории и истории революции как механизма цивилизационного перехода.

Но Рэм Наумович не был кабинетным ученым. Он умел влиять на людей, умел убеждать в правоте собственных идей. При этом он был предельно честным и последовательным в собственных рассуждениях, как говорил философ И.Кант, не боялся пользоваться собственным умом. Блюм очень ясно видел различия между представлениями о социализме у В.И.Ленина и тем, что получилось на практике. Поэтому он с огромной надеждой и энтузиазмом встретил перестройку, по этой же причине с воодушевлением поддержал создание НФ. Но уже очень скоро он определил наиболее уязвимое место в политике М.Горбачева, который стремился провести по существу револьционные преобразования реформистскими методами, «даровать» обществу демократию сверху. Пробуждение политической активности народа, стремление людей не просто участвовать в общественной жизни, но быть ее полноправными хозяевами, Блюм ценил превыше всего. Поэтому он безоговорочно поддержал и пробуждение политической активности эстонского народа. Но Рэм Наумович был далек от идеализации народной активности, не считал, что народ всегда прав и никогда не ошибается. Не разделял он поэтому и национальных иллюзий и восторгов, постоянно повторял ленинский тезис, что обиды немногочисленного народа на  большого соседа, как правило, провоцируются шовинистической политикой большой нации, в орбите которой оказались малые. Признание этого положения Блюм считал принципиально важным для успеха демократической перестройки. Блюм также считал опасным заблуждением представлять государственную независимость в качестве универсального средства решения всех мыслимых проблем. Народ может ошибаться, полагал Рэм Наумович, становиться жертвой иллюзий, с которыми необходимо бороться. Но с массовыми иллюзиями и заблуждениями необходимо бороться, противопоставляя им правдивую и компетентную точку зрения. Но, даже не соглашаясь с мнением большинства, нельзя  выступать против ясно выраженной воли народа, поскольку это подрывает основы демократии. Люди, и каждый в отдельности, и все вместе способны подниматься до понимания сложных истин, даже если их систематически обманывают, держат на расстоянии от источников информации, манипулируют сознанием. Блюму было глубоко чуждо элитарное высокомерие. Он никогда не делил общество на «героев» и «толпу», хотя был человеком трезвого ума и видел истинное лицо каждого человека. Задачу демократически ориентированного социального мыслителя он видел не в том, чтобы «возноситься над толпой» и, разумеется, не в том, чтобы повыгоднее продавать собственные мозги очередной власти, а в честном служении интересам большинства – народа, к которому принадлежал и сам профессор. Другое дело: такое служение не должно иметь ничего общего с «заигрыванием» с иллюзиями и заблуждениями, которые характерны для массового сознания.

Перестройка может завершиться успехом, заменой бюрократического псевдосоциализма на социализм демократический, политический стержень которого – самоуправление народа, только в случае, если абсолютное большинство граждан сможет понять, что лучшей, а главное – справедливой жизни можно добиться не упованием на «доброе» государство, в том числе и национальное, а только личным участиемв делах общества. Власть не должна превращаться в самоцель, поскольку для ее удержания будут признаны подходящими любые средства, от национальной демагогии до террора. Но легкомысленное отношение к власти способно ввергнуть общество в пучину охлократической анархии.

На рубеже 1988-89 годов Рэму Блюму и небольшой группе окружавших его единомышленников виделись два возможных исхода борьбы, развернувшейся вокруг объявленного М.Горбачевым курса на перестройку. Один – все остается по-старому. Иными словами, продолжает действовать неэффективная система централизованного управления экономикой, нарастать напряжение в союзных республиках, недовольных формальным характером федерализма, страна продолжает жить в изоляции от внешнего мира, творческая интеллигенция все более негодует на идиотские ограничения свободы творчества, солдаты гибнут в бессмысленной войне в Афганистане, трещит соцлагерь, не хватает денег на содержание «братских» партий, падает жизненный уровень населения и никакая демагогия не может заглушить народного недовольства. В ответ власти, не отмеченные печатью разума и политической гибкости, пытаются закрутить гайки, но ситуация выходит из-под контроля и начинается распад страны. Именно этот сценарий реализовался, причем с элементами «возврата в прошлое», к основанным исключительно на частной собственности общественным отношениям. Второй: страна находит в себе силы преодолеть тоталитарно-бюрократическое наследие, оставаясь при этом, точнее говоря, реально возвращаясь в социалистическую цивилизацию. Реализация второго варианта предполагала хорошо проработанную программу конкретных мер и шагов и, главное, наличие дееспособного субъекта перестройки в лице руководства страны и партии, а также механизма адекватной передачи управленческих импульсов сверху вниз.

Курс на политическую и экономическую модернизацию страны, названный его инициатором, М.С.Горбачевым, перестройкой, был встречен положительно. Общество нуждалось в переменах и хотело перемен. Выражая это всеобщее настроение, над страной гремел голос Виктора Цоя: «Перемен, мы ждем перемен!» Заряд крититческих настроений был огромен, но до поры до времени это были настроения в пользу «улучшенного» социализма. Поэтому лозунг М.Горбачева «больше социализма» был воспринят позитивно. Перестроечное руководство Советского Союза в качестве первого шага решило поправить экономическую ситуацию, для чего под руководством академика А.Аганбегяна была разработана «программа ускорения», предполагавшая увеличение темпов экономического роста до 4 процентов в год. В принципе, это был логичный шаг: крупные структурные реформы легче проводить на позитивном экономическом фоне. Горбачев также видел значительный резерв повышения уровня жизни в отказе от идеологического противостояния с Западом и в прекращении холодной войны. Для этого требовалось создать атмосферу доверия и взаимопонимания с лидерами крупнейших стран мира, в первую очередь США. После этого можно было закончить Афганскую войну, сократить военные расходы и перебросить освобождающиеся ресурсы в сферы, обеспечивающие рост уровня и качества жизни. Затем должен был наступить этап демократических реформ в обществе. Детального плана таких реформ, видимо, не существовало, поскольку она напрямую затрагивала интересы правящей партийно-государственной бюрократии, а будить этого зверя без однозначной поддержки общества было не только опасно, но и неразумно. Тем не менее известно, что готовились пакеты новых законов, предполагавшие поэтапное внедрение парламентской демократии, а также элементы рыночной экономики. Разрабатывались документы для административной реформы, запускались локальные экономические эксперименты, в частности, в Эстонии. Но внутри КПСС серьезных перемен не было.

Первые шаги М.С.Горбачева были не только логичны, но и достаточно успешны. Он сумел укрепить собственные позиции внутри Политбюро, выведя из его состава ряд одиозных консерваторов, заменив их собственными сторонниками. По началу позитивно воспринимались и выступления Горбачева по телевидению, его контакты с народом. Казалось, возникли более теплые и доверительные отношения с лидерами Запада. Но… провалилась программа экономического ускорения, чему было множество причин. Одна из них – резкое падение цен на нефть на мировом рынке, спровоцированное Соединенными Штатами, и совершенно неуместная в тех условиях кампания против алкоголизма, больно ударившая по бюджету страны. Наше тогдашнее представление о современном капитализме как о рационально организованном, зажиточном обществе, породило у большинства советских граждан и, увы, у высших руководителей иллюзию, что Запад будет просто счастлив, если мы превратимся в процветающее, могучее, открытое и миролюбивое общество, похожее на западное. Оказалось, что от нас ждали другого: чтобы мы перестали быть опасными для Запада и не составляли ему конкуренцию ни в политике, ни в экономике. Еще лучше, если наше жалание открыться Западу превратит нашу страну в источник его дальнейшего обогащения.

Неудача экономического ускорения выбила почву ис-под ног у М.Горбачева. После этого последовал так называемый поворот к гласности: началась публикация материалов критического и разоблачительного характера о советской системе в центральной прессе. Таким был ответ перестроечной власти на нарастание недовольства в обществе. Первоначально в кругах интеллигенции политика гласности была встречена с энтузиазмом. В то же время она резко поляризовала общество, вызвав негодование армии чиновников всех уровней и рангов. Основная масса простых граждан больше волновалась про поводу перебоев с водкой и продуктами, а, если учесть, что в таком обществе, как советское, непосредственный контроль над поведением простых людей осуществлялся чиновничьей армией, то нетрудно предсказать скорее отрицательный, чем положительный эффект гласности, которая ослабила перестроечный центр. С этого начался кризис перестройки как попытки проведения сверху революционных преобразований реформистскими методами (Р.Н.Блюм). В руководстве страны образовалось две ветви оппозиции политике М.Горбачева: справа – представители ВПК и консервативных кругов парт-и госаппарата, и слева – Б.Ельцин и его «либеральные» сторонники, а также национальные элиты практически всех союзных республик. Первые критиковали генсека за развал системы управления, вторые – за промедление с реформами. Нужно отметить, что модель демократического социализма с человеческим лицом, исповедуемая М.С.Горбачевым, начала разрываться с двух противоположных сторон двумя клонами социалистической модели, один из которых видел спасение в возврате к сталинскому казарменному социализму, второй быстро эволюционировал в сторону буржуазного либерализма с российской спецификой.Общей причиной ослабления горбачевского центра власти можно считать то обстоятельство, что идеологическая пропаганда и политические акции Горбачева не сопровождались и не подкреплялись институциональными изменениями, а когда М.С.Горбачев, спасая положение, попытался конституировать пост президента СССР в качестве нового института высшей власти, было уже поздно и самое главное – этот институт повис в воздухе, не имея опоры на более низких уровнях власти.

Если не забьешь гол в чужие ворота, пропустишь в свои

Признаком ускользания властных полномичий из рук М.Горбачева стали и кровавые межнациональные конфликты, как снег на голову свалившиеся на страну. Какие конкретные причины вызвали Карабах, погромы в Узбекистане, кровопускание в Тбилиси, Вильнюсе, Риге и др.? Можно предположить, что не только внутринациональные противоречия сами по себе, но и умелое «не замечание» их нарастания теми, кто должен был следить за порядком в стране. Подобное могло происходить в силу раскола верхов, в том числе и потому, что какая-то часть КГБ начала сознательно усугублять хаос, понимая какими могут быть его последствия и конкретные дивиденды конкретных людей в результате раскола власти и развала страны. В то же время наши «заокеанские партнеры» организовали падение цен на нефтяном рынке и хладнокровно наблюдали за агонией советской экономики и политическим уничтожением Горбачева. При этом Запад,  способствуя росту популярности лидера перестройки за рубежом, не мог не видеть, что эта популярность на фоне нарастающей разрухи только подогревает ненависть сограждан к Михаилу Сергеевичу. Видимо, и это входило в планы Запада, ведь не было же их целью выведение СССР на траекторию развития! Страх развала и дележа ядерных арсеналов в тот момент волновали явно меньше.

Перед лицом нарастающего хаоса демократизировать партию и пересматривать ее статус  безраздельно правящей было явно «не по погоде», и у Горбачева практически не оставалось вариантов: или демократизировать партию и общество, или укреплять собственную власть как последний ресурс перестройки. Думаю, что окончательный выбор Горбачев сделал в 1990 году. Весной по новой формуле прошли выборы в Верховный Совет СССР. После чего ВС избрал М.С.Горбачева президентом СССР. Стало очевидным, что лидер переформатирует верховную власть в стране для создания новой опоры перестройки. КПСС больше не должна была оставаться основной силой, на которую опирался М.Горбачев. Это стало очевидным на 28 съезде КПСС, где Горбачев выдержал мощнейшую атаку со стороны не только верхушки партаппарата, но и многих секретарей первичных парторганизаций. Видимо, демонстрация их несостоятельности также входила в планы Михаила Сергеевича, как и раскол партии, фактически случившийся после того, как съезд покинул Борис Ельцин со своими сторонниками. Горбачев был настолько увлечен передачей власти от КПСС к институту президента и новому, работающему на постоянной основе Верховному Совету, что, видимо, недоучел, что в КПСС помимо двух с половиной миллионов партаппаратчиков входили еще шестнадцать миллионов рядовых коммунистов, в том числе  руководители и специалисты народного хозяйства, ученые, деятели культуры и т.д. Все эти люди почувствовали себя дезориентированными, обманутыми и покинутыми собственным высшим партийным руководителем. Действия М.Горбачева и уход с 28 съезда Б.Ельцина и его сторонников определили судьбу и первой легальной, организованной и институциолизированной оппозиции внутри КПСС - Демократической платформы, насчитывавшей, по разным данным, не менее двух миллионов сторонников в стране. Сегодня мне представляется, что многие участники ДП были сторонниками не просто демократических изменений в стране, но именно изменений социалистических. Вне КПСС они потерялись и утратили ориентиры. Во время съезда М.Горбачев отказался от контактов с пердставителями ДП, спокойно воспринял уход Ельцина. Консерваторы также не сумели поколебать его позиции. Тем самым, он подписал смертный приговор КПСС и перенес центр тяжести реформ, в том числе демократизации политической системы, на высшую законодательную власть.  

С позиций абстрактной политологической теории, работающей в западных странах, Горбачев, возможно, был прав. Но для советской системы такое решение оказалось ошибочным, поскольку КПСС была не просто и не только партией, а и частью общества, по крайне мере идеологически более близкой к социалистическим ценностям. Здесь я имею в виду не столько партаппаратчиков, сколько рядовых коммунистов, среди которых антикоммунисты попадались не так часто, как среди номенклатуры. Горбачев фактически лишился  поддержки этой части общества и, в свою очередь, лишил ее политической опоры. Вместо более-менее конструктивной политической дискуссии внутри правящей партии страна получила открытую борьбу за власть, выплеснувшуюся на улицы. Вектор же «уличной» дискуссии задавали два обстоятельства: желание значительной части партийно-государственной номенклатуры приватизировать собственные кресла, т.е. конвертировать властые полномочия в собственность и деньги, и наивная вера простых советских потребителей, что все они или почти все окажутся среди победителей «капиталистического» соревнования. Отказ от социалистических ценностей, впрочем, ложно понимаемых, происходил с наслаждением. При этом большинство, не понявшее, как и генсек, в чем суть социализма, так же плохо понимало и сущность желаемого многими общества частных собственников, т.е. капитализма.

Сложилась поистине парадоксальная ситуация: фактически исключая КПСС и миллионы рядовых коммунистов из политического процесса, М.Горбачев, очевидно, полагал, что устраняет наиболее консервативный, антидемократический орган политической системы. Горбачев, видимо, полагал, что сконцентрировав в рамках Съезда и Верховного Совета новой формации собственных сторонников, он из такого законодательного атома сможет породить всю демократическую систему, более того, сохранить курс на социалистическое развитие.  Жизнь показала, что многие горбачевские назначенцы оказались не столь преданными ему в процессе открытой политической борьбы. Во-вторых, среди них было удручающе мало сторонников социализма. Поэтому Горбачев на Съезде практически оказался в политической изоляции. Возникает и другой вопрос: насколько Михаил Сергеевич сам был убежденным социалистом, как он понимал социализм и социалистическую демократию? Прав был профессор Блюм, отметивший коренное противоречие политики М.Горбачева – стремление «подарить» социализм сверху. Природа этого строя такова, что он может быть жизнеспособным только через творческую самодеятельность, творческое самоуправление самого народа, все более полно овладевающего государственными функциями. Горбачев, видимо, как и большинство его сограждан, продолжал представлять себе социализм в качестве общества без индивидуальной частной собственности, в котором основная роль остается за государством, более «справедливо», т.е. равномерно распределяющим общественный продукт между всеми членами общества. История СССР показала, что подобное общество без реального участия народа в самоуправлении не является в полной мере социалистическим. Попытка же просто ликвидировать компартию, вывести ее за пределы политического процесса, вместо того, чтобы ее преобразовать из партии-государства в партию идейных сторонников социализма, привела и не могла не привести к уходу с социалистической траектории развития.

В Верховном Совете все также оказалось не так просто: самодискредитация вождя позволила сорганизоваться консерваторам, а с демократами было сложнее. Количество в их рядах ярких личностей было обратно пропорционально способности к согласованным действиям. Кроме того, как оказалось на деле, многие демократы были не сторонниками «социализма с человеческим лицом», а поклонниками модели частнособственнического общества, в котором элите отводится ведущая экономическая и политическая роль. Поскольку же большая часть политически активной интеллигенции в СССР относила себя к элите, несправедливо «зажимаемой» бюрократический властью государства-партии и столь же несправедливо приравневаемой к «простому народу», то становилось совершенно очевидно, почему рожденная в условиях социализма интеллигенция так легко предала идеалы этого общественного строя.

Перед Горбачевым замаячила перспектива старого одиночества в формате новой власти. В этой обстановке он решает сделать упор на заключение нового Союзного договора, надеясь тем самым превратить республиканские элиты из соперника центра в его союзника. Кроме того, Горбачеву было необходимо отбить обвинения консерваторов в развале страны. Тем не менее, даже близким соратникам Михаила Сергеевича казалось, что заключение нового политического договора может не принести результата, поскольку не устроит ни консерваторов, ни республики, ни «демократов», ни Ельцина. Было бы надежнее начать с соглашения о создании (или сохранении, но серьезном переформатировании) единого экономического пространства, что предполагало экономическую децентрализацию и формирование единого рынка по примеру Евросообщества. Такую точку зрения отстаивали, например, Е.М.Примаков и его единомышленник в Эстонии академик М.Л.Бронштейн. Сегодня никто уже не скажет, привел бы этот путь к успеху, но то, что план Горбачева потерпел неудачу, к сожелению, правда. Надежда Горбачева на традиционный для российско-советской политической истории авторитет единоначалия, потерпела поражение. Одновременно это было и поражением попыток реформ сверху. Началась «игра на минном поле» политики. Объективно Горбачеву было необходимо продемонстрировать силу и состоятельность новой президентской власти. Поэтому можно допустить, что он мог бы быть заинтересован в возникновении «управляемых конфликтных ситуаций», которые он бы «победоносно» разрешал. Но и его оппоненты из силовых структур, и ВПК были готовы оказывать на него давление с помощью тех же конфликтных ситуаций. Все это не больше, чем предположения, но факт остается фактом: кровопролития в Вильнюсе и Риге в конце 1990 года выглядели достаточно странными с точки зрения перспектив предстоящего подписания Союзного договора. Поэтому трудно поверить в то, что в эти события был как-то вовлечен Горбачев. С другой стороны, не исключено, что на противодействии попыткам консерваторов «раскачать лодку», Горбачев и его окружение надеялись найти общий язык с Ельциным, с которым, как казалось, совпадали объективные интересы при создании менее централизованного Союза государств, в котором у Российской Федерации, возглавляемой президентом Ельциным, было бы значительно больше прав и полномочий, чем в рамках старого СССР. Оказалось, что у Ельцина были иные планы. Ему было важным уничтожить Горбачева, даже ценой гибели единой страны.

То, что высказанное предположение могло иметь под собой определенную почву, хотел бы подкрепить некоторыми воспоминаниями личного порядка. Где-то в 1995 году мне представилась возможность переговорить тет-а-тет с Александром Николаевичем Яковлевым. Меня представили ему как человека, который во время визита Б.Ельцина в Таллинн 13 января 1991 года передал президенту России предупреждение сменить маршрут возвращения в Москву. Вместе с Александром Николаевичем мы начали вспоминать события того периода. Яковлев сказал, что получил от своего источника в штабе Прибалтийского военного округа информацию о готовящейся провокации, подобной Вильнюсу и Риге, в Таллинне. Об этом Яковлев сообщил в телефоннном разговоре Эдгару Сависаару, которого Яковлев хорошо знал и с которым имел контакт. Яковлев также подсказал Сависаару, что прилет Ельцина должен не только предотвратить еще одну кровопролитную провокацию, но и нанести упреждающий удар по подобным попыткам в будущем – путем подписания Договора между лидерами союзных республик (к подписям президента Эстонии должны были присоединиться подписи президентов Литвы и Латвии). Тем самым договор, формально не нарушая советской конституции, приобретал статус межгосударственного и de facto означал, что стороны-подписанты становятся субъектами международного права. Затем состоялся звонок Сависаара Ельцину, российский МИД подготовил текст Договора и 13 января Б.Ельцин прилетел в Таллинн, где подписал его вместе с А.Рюйтелем.

Знал ли об этих планах М.Горбачев, ведь А.Яковлев был его ближайшим соратником? Осуществлялись ли вооруженные провокации в столицах балтийских республик с ведома М.Горбачева или были направлены против него? В любом случае ситуацией воспользовались Ельцин и его сторонники из «демократического» лагеря прежде всего против горбачевского союзного центра. Таким было тогда «минное поле политики». Когда же доходит до спасения собственной жизни, принципы и идеалы, как правило, отодвигаются в сторону. Думается, ни консерваторы, ни ельцинисты, ни член Политбюро А.Яковлев, отвечавший за идеологию, ни сам генсек и президент Горбачев уже не думали о спасении социализма и даже вверенной им страны, а только о себе любимых.

Рэм Наумович Блюм уже не был свидетелем всех этих событий. Его не стало 1 июня 1989 года. Тем не менее его прогноз о том, что перестройку может погубить противоречие революционных целей и реформистских средств, остался и сработал. Результат всем известен. Но интересно проанализировать и несбывшийся альтернативный сценарий, набросанный Блюмом: что могло бы произойти, если бы перестройка началась с внутрипартийной демократизации КПСС?

Продолжение следует...

Обсуждение закрыто