732 год. 9 июня (29 мая ст.ст.) был издан манифест о заключении мира с Персией

1) чтоб Россия помогла его шаху очистить его государство от неприятелей, после чего шах уступит императрице все провинции, как занятые русскими войсками, так и обещанные в договоре, заключенном с Петром Великим; 2) если же с русской стороны помощи не будет, то Россия должна возвратить ему все провинции, и дружба и торговля между обоими государствами будет по-прежнему, русским купцам дастся позволение торговать в Персии беспошлинно, также дадутся им места для построения домов, где они сами пожелают; 3) так как турки и афганцы очень непостоянны, и потому русские не должны им ни в чем верить: они могут у России обманом взять персидские провинции, чего шах не сделает.

Иностранная коллегия представила рассуждение о мерах для успешнейшего окончания персидских дел. В рассуждении говорилось, что у России с Турциею заключен был договор, в котором оба государства обязались покончить персидские дела с общего согласия. Несмотря на то, турки, увидя силу Эшрефа, заключили с ним формальный трактат без согласия России. Эшреф теперь побежден законным шахом Тахмасибом, который усиливается и, по всем вероятностям, утвердится на персидском престоле. Порта всеми способами старается помириться с Тахмасибом и сильно вооружается, чтоб тем скорее склонить его к миру или в противном случае силою оружия удержать за собою завоеванные места. Так как сомнительно, чтоб шах Тахмасиб вдруг согласился на уступку Турции занятых ею областей, то Порта предлагает России исполнить договор, т. е. окончить персидские дела с общего согласия; это она делает нарочно, чтоб Россия не заключала отдельного договора с Тахмасибом или, что еще хуже, не соединилась бы с ним против Порты. Россия хотя также, по примеру Турции, заключила договор с Эшрефом, но при этом не порвала сношений и с Тахмасибом, которого посол и теперь находится в Москве. С одной стороны, война персидская ее императорскому величеству очень убыточна и тяжка становится, а содержание завоеванных персидских провинций очень трудно, и едва ли когда-нибудь могут быть получены от них выгоды, каких сначала ожидали; с другой стороны, турки не желают расширения и утверждения русского владычества в Персии, точно так, как и усиление турок там противно русским интересам, и Россия никаким образом не может допустить турок до Каспийского моря: на этом основании еще генерал-фельдмаршалу князю Долгорукому даны были указы, подтвержденные потом и Левашову, - если усмотрят, что в Персии утвердится такой владетель, который в силах поддержать себя, то заключить с ним мир, хотя бы и с уступкою занятых областей. <…>

1730 год прошел в бесплодных переговорах: в начале 1731 года Левашов доносил из Рящи, что состояние шахова двора "худое, удивительное и развращенное является; безмерно наполнены гордости и суеверия, ничего слышать не хотят, по беспутной амбиции признают себя умнее всего света, и по разногласию партий один боится другого". При этом еще глубокие снега зимою мешали сообщениям. Весною Левашов и Шафиров получили от своего двора указы: оставя все претензии на денежное вознаграждение, объявить шаху, что императрица не хочет оставить за собою ни одной из персидских провинций и повелела вначале очистить все занятые земли по реку Куру, когда шах прикажет заключить договор о восстановлении соседственной дружбы и ратификует его; и прочие провинции от реки Куры будут уступлены, когда шах выгонит неприятелей из своего государства. Предписывалось спешить заключением договора, чтоб предупредить турок. Левашов и Шафиров исполнили волю императрицы, но когда донесли в Москву об этом исполнении, то получили замечание, что уступку провинций следовало шаху только обещать, а не вдруг покидать свою прежнюю твердость, что персияне могут почесть признанием в слабости и возгордиться, тем более что персидские дела в надежный порядок еще не пришли и турки из Персии еще не изгнаны; вследствие этого повелевалось стараться о заключении договора по прежним указам, об уступке Гиляни до Куры только обещать, а уступку земель от Куры до Баки и прочих мест вдруг не обещать и не утверждать, что и они будут уступлены, но объявлять только на словах, что, когда турки изо всей Персии будут выгнаны, тогда и об этих землях будет соглашение и склонность императрицы к шаху может быть показана: если же шах будет требовать уступки областей по последнему предложению, то требовать с него за это знатной суммы денег. Новый указ, впрочем, заключался тем, что все предоставляется на рассуждение Левашова и Шафирова, которые должны сообразоваться с тамошним состоянием дел и движением турок. Левашов и Шафиров отвечали, что не признают никакой пользы для интересов императрицы в отступлении от проекта договора, уже предложенного ими персидскому двору, требовать с шаха денег за уступленные провинции также бесполезно, потому что вследствие крайнего расстройства в финансах он заплатить ничего не в состоянии; это требование может понести только к разрыву и заставить персиян поспешить заключением мира с турками.

Но в Москву пришли известия, что турки одержали над персиянами значительную победу под Эриванью и потому отложили всякую мысль мириться с шахом; прежних послов его отдали под стражу, нового отправили в ссылку и вознамерились энергически вести войну в Персии; с другой стороны, афганцы начали опять усиливаться, одержали верх над Тахмас Кулы-ханом, и Maгометов брат Гуссейн уже стал величать себя персидским шахом. Остерман подал мнение: "По вышеозначенным турецким и персидским ведомостям прилично ли тотчас уступить Гилянскую провинцию или нет? По отправленным к Левашову и Шафирову последним указам так просто сделать уступку не велено, по положено на их рассуждение, смотря по тамошним конъюнктурам и опасностям. Главным основанием русских интересов в персидских делах положено было то, чтоб никак не допускать турок к Каспийскому морю и в соседство к нему. Теперь хотя турки заключенный с ними Россиею договор и не соблюли, однако этот договор во всех делах с Портою служил основанием; но нему Гилянская провинция с прочими остается за Россиею, вследствие чего турки до сего времени явно и на деле к ним не прикасались. Но если русские войска теперь из этой провинции выступят, то мы сами отступим от договора и турки получат желанную возможность направить свои действия к Каспийскому морю, утвердиться там и порвать все сообщения русских с шахом. Выступление русских войск из Гиляни безо всякой видимой нужды может быть почтено знаком слабости, почему тамошние народы могут возмутиться и обеспокоить русские войска, соединившись с дагестанскими и ширванскими народами, находящимися в турецком подданстве. Если выступить только из Гиляни, а страну по сю сторону Кура удерживать до тех пор, пока турки выгнаны будут из Персии, то от этого России никакого облегчения не будет, только потеряются доходы, получаемые из Гиляни, велики ли они или малы. Русская торговля в Персии, начавшая было приходить в некоторый порядок вследствие уступки Гиляни, может опять остановиться, и если, по несчастию, турки засядут в Гиляни, то может совсем прекратиться к немалому государственному убытку. Против этого могут возразить: занимаемые нами персидские области слишком обширны и нашим небольшим там войском все они не могут быть охранены от неприятельских нападений; если не выступить из Гиляни, то находящиеся там наши войска могут быть отрезаны турками или персиянами и пропасть: что персидская война очень тяжела и от тамошнего климата люди умирают в большом числе. На это можно отвечать: 1) если охранять каспийские берега от турок признается необходимым, то самая обширность земель заставляет остерегаться, чтоб турки в каком-нибудь месте внезапно не утвердились: 2) по нынешним ведомостям не видно никакой опасности ни с турецкой, ни с персидской стороны, и турки не посмеют напасть на Гилянь, пока там находятся русские войска, зная, что следствием этого будет генеральная война; 3) чтоб русские войска не могли быть отрезаны в Гиляни, можно генералу Левашову под твердить, чтоб он в случае явной опасности выходил из Гиляни и отступал за Кур; 4) уже восемь лет Русское государство несет эту тягость, и в более опасных обстоятельствах Гилянь и другие области удерживало за собою не для чего иного, как только для того, чтоб не допустить турок к этим местам. По всем этим соображениям, кажется, выгоднее будет помедлить теперь действительною уступкою Гиляни: надобно подождать и посмотреть, как пойдут в Персии турецкие дела. а генералу Левашову дать позволение уступить Гилянь, когда персидские дела так понравятся, что от турок опасности больше не будет; а персиян между тем под рукою всеми способами побуждать к сильным действиям против турок". В конце сентября, уведомляя о турецких успехах, Левашов и Шафиров писали: "Мы прикажем уверять шаха, что мы готовы заключить договор, только бы он нас уведомил, как он намерен действовать против турок; велим его ободрять, чтоб он, собравши войско и призвав Тахмас Кулы-хана, не допустил турок до расширения в своих наследных провинциях; однако, не увидя в его делах прямой надежды, не посмеем с ним договор заключить без указа; мы сомневаемся, успеют ли наши представления при его слабости после поражения и при его безумных поступках, происходящих от шумства (пьянства); если б он не был так беспутен, имел хороших полководцев и сохранял порядок, то вследствие численного превосходства своих войск над турецкими вышел бы победителем из борьбы. Мы теперь находимся в крайней печали и опасаемся, что если турки покажут хотя малую склонность к миру, то он, не видя себе ниоткуда помощи, помирится с ними на каких бы то ни было условиях: а упредить нам турок никак нельзя как по указам вашего величества, так и по нашему о нынешнем состоянии шаха рассуждению: отдать ему областей нельзя, турки у него их отнимут; а без уступки областей шахов посланник мирза Ибрагим не соглашается заключать мирного договора. В таких обстоятсльгтвах мы решились послать тайно из здешнего народа верного и неглупого человека к Тахмас Кулы-хану побуждать его к действиям против турок и обнадеживать помощью с нашей стороны, уверяя в склонности вашего величества к их персидской стороне и к нему особенно, признавая его одного из всех персидских полководцев добрым воином и благонамеренным оборонителем своего отечества; при этом мы прикажем своему посланцу выведать намерения Тахмас Кулы-хана, хочет ли он вступиться за шаха или искать своих выгод, и, смотря по тому, велим говорить".

В конце года Левашов и Шафиров получили от своего двора указы ни под каким видом не позволять туркам предупредить Россию заключением мира с Персиею; с другой стороны, разнесся слух. что главнокомандующий турецкими войсками Ахмет-паша уже заключил этот страшный мир и персияне стали упрямее: посланник шаха мирза Ибрагим объявил, что не заключит мирного договора с Россиею, если еще до шаховой ратификации хотя часть Гиляни не будет очищена от русских войск. Левашов и Шафиров сочли нужным согласиться на это требование, рассуждая, что если б после отдачи одной крайней провинции, а именно Лагеджани, шах и не подтвердил договора, чего, впрочем, никак ожидать нельзя, то можно будет эту провинцию и опять занять, потому что в ней никаких крепостей нет; согласились и на то, чтоб отданы были шаху доходы с областей за несколько месяцев до выхода из них русских войск, на том соображении, что когда жители областей узнают об уступке их Персии, то станут всеми мерами уклоняться от платежа податей в русскую сторону и ничего с них получить будет нельзя, разве силою оружия. Договор с Ибрагимом был заключен 21 января 1732 года, а 22 марта получена шахова ратификация».

История в лицах

---

Записка вице-канцлера барона Остермана, о Персидских и Турецких делах:

Содержание пришедших реляций из Царяграда состоит в следующих пунктах:

1) Порта, опасаясь соединения Российского с Цесарем Римским, склоннее поступать стала, и к содержанию заключенного от Персии трактата себя готову объявляет.

2) Порта объявляет, что ежели Шах Тахмасиб к принятию трактата склонится, то на восстановление его на персидский престол, по содержанию того трактата, позволяет.

3) А ежели не склонится, то потому ж трактату соизволяет, чтоб кто другой, с общего согласия, на персидский престол возведен был.

4) Порта Эшреф-хана, за то, что он Порте не поддается, объявила за неприятеля, и хочет против оного действовать сильно, с войсками до 100,000.

5) Порта о сем объявляет для отнятия всякого подозрения, и требует, чтоб такожде с российской стороны от Гиляни сильно действовано было, хотя одним корпусом от 15 до 20,000, толь наипаче, понеже Россия по трактату к тем действам обязана. 6) Порта объявляет себя готовою к учинению разграничения в Персии.

7) Порта требует, чтоб Россия к союзу с Цесарем Римским не пристала, но под медиациею Французскою с нею о персидских и прочих делах в союз вступила, а по последней мере нейтральна осталась.

8) Объявляет, что ежели сие не учинится, то и Порта в персидские действа не обяжется, с Эшрефом примирится, и Россию оставит одну против Эшрефа действовать по своей воле.

По сим ведомостям видится:

Что Порта, имеющая намерение для овладения всей Персии, или вовсе отменила или до благополучнейших конъюнктур отложила, наипаче для того, понеже Эшреф-Хан, как Порта чаяла, не поддается, в что Порта услышала о намеряемом союзе Российским с Цесарем. Ибо что до первого надлежит, то, может быть, Порта усматривает, при продолжающемся сопротивлении от Эшрефа, такое овладение Персии в действо произвесть не беструдно.

А что касается до другого, то Порта ведает, что Россия овладение всей Персии допустить не может, и что тако сие дальнее намерение повод подает к скорейшему заключению союза с Цесарем, который Порте не инако, как опасным быть может. И понеже Порта ведает, что кроме сих персидских дел, между оною и Россиею толь легко до войны дойти не может, и следовательно Россия кроме сих персидских дел иную великую причину не имеет с Цесарем против Порты соединиться, того ради хочет она чрез сии обнадеживания Россию безопасную учинить, и тем заключение сего союза остановить.

По тем же ведомостям кажется, что Порта войны вдруг с Россиею не желает, по последней мере пока она еще персидские свои дела к окончанию не привела.

Еще ж и то видится, что Порта желает Россию глубже в те персидские дела обязать, дабы между тем с другой стороны от России безопасною остаться.

И мочно за подлинно положить, что Франция во всем том действует и Турков к сим поступкам приводит, по тонкой своей политике и собственным своим интересам, дабы, ежели возможно, препятствовать союзу Российскому с Цесарем, и с другой стороны, чтоб Турков как наискорее от персидских дел освободить, и оных потом по конъюнктурам употребить против Цесаря и против нас.

Яко же и по тем же ведомостям, и по великой силе, с которою Порта в Перси действительно действует, а еще действовать намерена, явно есть, что Порта ищет, как наискорее сии персидские дела с своей стороны окончать.

И мочно по всему чаянию заподлинно положить, что ежели Порта на каких прибыльных кондициях с Эшрефом или и с Тахмасибом примириться может, то она действительно то учинит.

Мочно отчасти и сие заимоверно положить, что хотя она с одним или с другим и примирится, однако ж она в российские провинции вдруг вступаться не будет, понеже интерес турецкий тогда будет требовать, чтоб Россия в тех персидских делах обязана осталась, не токмо для России самой, и чтоб от оной свободной остаться, или чтоб в потребном случае толь лучше против оной действовать, но и для Тахмасиба или Эшрефа, чтоб на турецкие конкеты вдруг паки нападать не могли и дела в Персидском Государстве в конфузии и разоренном состоянии остались.

Сие есть кратко то, что при сих турецких поступках и об их намерениях примечать мочно.

Цитируется по: Записка вице-канцлера барона Остермана, о Персидских и Турецких делах, в марте месяце 1726 года // Русский вестник, Том 2. 1841. С.152-154

Мир в это время

---

В 1732 году в Чехии происходит религиозное восстание крестьян в панстве Опоченском

Карта Чешского королевства и Словакии в XVI-XVIII вв.

«Антифеодальные крестьянские движения в Чехии в начале XVIII в. усилились. В 1705 г. восстали крестьяне деревень в районе города Йиглава. В 1713 г. произошло восстание в поместье Печки в Коуржимском крае. Восставшие жаловались на то, что их принуждают работать на барщине четыре дня в неделю вместо трех. Правительство было вынуждено издать в 1717 г. патент о барщине, имевший целью при помощи мелких уступок внести раскол в антифеодальное движение. Этот патент в основном повторял содержание «Барщинного патента» 1680 г., но уточнял некоторые пункты, например, относительно продолжительности рабочего дня крепостного, который должен был длиться от восхода до заката солнца.

20-е годы XVIII в. ознаменовались в Чехии новым разгулом католической реакции. Законы, изданные габсбургским правительством с 1721 по 1726 г., предписывали «упорствующих в еретичестве подданных» заключать в тюрьму, ссылать на галеры и даже казнить. Имущество же казненных крестьян шло пану. Поэтому крестьянские выступления в Чехии в 30-х годах XVIII в. часто направлялись и против религиозных притеснений. Так, крестьяне, восставшие в панстве Опоченском в 1732 г., выступили с требованием религиозной свободы, но одновременно отказались выполнять феодальные повинности. Восстание было подавлено вооруженной силой.

Рост крестьянского движения в 20 и 30-х годах, а также многочисленные случаи бегства крестьян за границу в связи с религиозными преследованиями заставили правительство издать в 1738 г. новый патент о барщине. Как и предшествующие патенты 1680 и 1717 гг., закон 1738 г. не принес крестьянам существенного облегчения. Правда, этим патентом устанавливались размеры урочной барщины, однако феодалы свели на нет эту уступку введением новых чрезвычайных повинностей».

Цитируется по: Всемирная история. Энциклопедия. Том 5. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1958

Add comment