В минувший вторник Центр информации по правам человека провел круглый стол на тему «Принципы равного обращения и образование на русском языке в Эстонии».

Целью мероприятия являлась презентация проекта «Создание условий для сохранения образования на русском языке в Эстонии через внедрение и применение европейских антидискриминационных принципов», осуществляемого при финансовой поддержке фонда «Русский мир». Основной деятельностью в рамках проекта является анализ ситуации, оказание правовой помощи и правовое образование индивидов, групп и общественных деятелей, распространение информации посредством СМИ, а также проведение лекций, тренингов и семинаров.

Вниманию читателей, которых еще не сморило: это была только присказка, а сказка – впереди. Так что встряхнитесь, а дочитав до конца, снова вернитесь к началу. Вдруг пригодится?

Образованьице и его перспективки

Проект был представлен директором Центра Алексеем Семеновым и руководителем проекта Еленой Каржецкой, а затем по теме «Образование на русском языке и его перспективы» выступили руководитель отдела общего образования Министерства образования и науки Ирене Кяосаар и председатель Палаты представителей национальных меньшинств Рафик Григорян. Как и следовало ожидать, их точки зрения на проблему разнились диаметрально.

Г-жа Кяосаар, до 1 июля руководившая отделом образования национальных меньшинств, начала с объяснения причин его (пока что не образования, а отдела) ликвидации или – если так будет политкорректнее – слияния с отделом общего образования: никакой политики, никакой интеграции и никакой интеграционной политики. Виновата, как обычно, экономика: сокращение бюджета повлекло за собой реорганизацию в министерстве.

Людская психология, надо заметить, – презабавнейшая штука. Когда в 2004 году ныне покойный отдел создавался, многие были склонны рассматривать его как некий инструмент насильственной интеграции. А уж с повторным воцарением в кресле министра (ведь предупреждал поэт – «никогда не возвращайся в прежние места»!) Тыниса Лукаса и демонстративным уходом с поста первого руководителя отдела Цили Лауд часть «русскоязычных» вообще была готова предать его анафеме. Теперь те же самые люди видят ущемление их прав как раз в ликвидации отдела. Странные мы, ей-богу. Но вернемся к докладам.

Итак, Ирене Кяосаар рассказала о ситуации в сфере образования на русском языке. В Эстонии 73 русских детсада, 50 двуязычных, в 27 в течение последних двух лет проводится языковое погружение; 13 процентов (от отдающих детей в садики) русскоязычных родителей предпочитают эстонские детские сады. В соответствии с новой программой с марта 2009 года обязательное обучение эстонскому языку в русских дошкольных учреждениях проводится начиная с трехлетнего возраста (раньше было с пяти).

Что касается основного образования, то в 79 русскоязычных школах часть предметов преподается на эстонском языке, а 5745 детей, считающих своим родным языком русский, учатся в эстонских школах. Именно для них совместно с таллиннскими властями Министерство образования затеяло проект поддержки родного языка: русскому их планируют учить отдельно от одноклассников-эстонцев, постигающих премудрости кириллицы в шестом классе.

В гимназии тоже все хорошо: предметы потихоньку переводят на эстонский язык преподавания. С будущего учебного года таких должно быть три – эстонская литература, музыка и обществоведение, а в 2011-12 учебном году реформа триумфально завершится полным торжеством разума: долгожданными 60 процентами от минимальной обязательной нагрузки.

А количество русских гимназистов тем временем падает, в том числе и по демографическим причинам. Зато растет число русских воскресных школ. Причем не только в таких городах, как Вильянди и Хаапсалу, или, допустим, на островах, где обычных русских школ не осталось, но и в Таллинне, и в Нарве: с целью углубленного изучения культуры. Такое вот образованьице и такие его перспективки — «воскресенье, радостный день», он же «хей, хей, хей, бьютифул сандей». Или «вандерфул»? Не помню, склероз.

А есть ли перспективки?

Рафик Григорян был настроен менее оптимистично, поскольку, по его словам, анализ ситуации материала для оптимизма не дает. Здесь сыграли свою роль и с калейдоскопической быстротой меняющиеся министры образования, каждый из которых пытался реформировать школу на свой лад. А школа революционных перемен не любит: она является основой идентичности личности и хранительницей накопленных духовных ценностей. Разумеется, система образования должна быть гибкой и открытой для всего нового, но – стабильной.

Что же касается собственно реформы, то если она не обеспечивает социального прогресса, то попросту не имеет смысла. И если в СССР образование было одинаково доступно для всех, вне зависимости от национальности, то сейчас мы наблюдаем картину, при которой масса неэстонцев с высшим образованием деклассируется – таксисты, дворники, продавцы, и вовсе безработные.

Если же мы захотим нарисовать обобщенный портрет учителя русской гимназии, то это будет женщина средних или более преклонных лет, занятая по 10-12 часов в сутки и получающая за это около 75 % от средней зарплаты. У нее нет времени на повышение квалификации, для нее характерен синдром страха и молчания. За нее не заступается директор, и хорошо, если не давит. Но если не давит он, то эту святую миссию выполняет Языковая инспекция.

Что же касается эстонизации гимназического образования, то в мире давно уже пришли к выводу, что в школе дети должны обучаться на языке семьи. В США, например, становится все больше школ с преподаванием на испанском, а в одном из лос-анджелесских университетов на восьми отделениях преподают и на армянском. Хотя армяне – не самая большая диаспора в Америке.

Многие же эстонские политики считают, что если сохранятся русские гимназии, то дети не выучат эстонский и потребуют введения второго государственного языка. И получается, что цель реформы – обучение эстонскому языку. Что является нонсенсом, поскольку язык – всего лишь средство обучения. Политики ссылаются на Конституцию, и здесь происходит подмена понятий: в Основном законе ЭР говорится о праве обучения на эстонском, а не об обязанности. К тому же неясно, насколько правительство просчитало не только результаты реформы, но и необходимый для нее инструментарий – сколько учителей необходимо, сколько из них способно выучить язык. Языковая инспекция дает одни сведения (97 % учителей не владеют эстонским в достаточной степени), Министерство образования совместно с директорами школ рапортуют о полной готовности... И никто не озабочен вопросом, готовы ли к реформе дети.

Выводы, к которым приходит Григорян, неутешительны: реформа повлечет за собой снижение уровня знаний, тотальное увольнение русскоязычных из системы образования, исчезновение не только гимназического, но и основного образования на русском языке, маргинализацию русской молодежи и сокращение русской интеллигенции.

Отцы и иезуиты

Далее последовал, как говорится, оживленный обмен мнениями: Ирене Кяосаар реформу защищала, а остальные присутствовавшие на них обоих нападали. Руководитель отдела общего образования отвергла инсинуации Рафика Григоряна и сообщила, что по результатам исследования все в нашей стране получают качественное образование, но обороняясь уже от Алексея Семенова, обмолвилась, что результаты госэкзаменов в русских школах и так уже хуже, без всякого перехода на эстонский.

О причинах этого (в частности, см. выше «портрет учителя») говорилось и писалось столько раз, что не хочется повторяться. Зато хочется предсказать: будет еще хуже, даже если и гимназисты, и их педагоги освоят эстонский настолько, что смогут на нем общаться. Секрет успеха учителя и его работы зависит не только от знаний и умения разжевать всякие премудрости и в рот ученика положить. «Любимый предметник» должен быть обаятельным и артистичным, уметь играть словами, держать мхатовскую паузу, проявлять чудеса остроумия, тонко намекать и понимать с полуслова...

Попробуйте проделать это на неродном языке с теми, для кого он тоже неродной. Когда же общение сводится к сухому обмену информацией, хороших результатов не жди. Но именно на этот немаловажный аспект реформы попросту махнули рукой: если, конечно, отцы и матери реформы вообще в курсе его существования.

Кстати, наличие ума у этих самых отцов-матерей на круглом столе несколько раз подвергалось сомнению. Но сомневающиеся были посрамлены, поскольку кто-то из присутствующих констатировал, что иезуиты дураками не бывают. Четкий сигнал «образование на русском языке прекращаем» было дать невозможно, поскольку это являлось бы нарушением европейских принципов образования. И был избран иной путь.

«Фиговый листок сброшен, – сказал ректор Института экономики и управления Ханон Барабанер. – Это – политическая реформа. Сегодня речь идет не о развитии и даже не о сохранении русской школы: ассимилируется русскоязычная элита. Возможно, это цель государственной политики. Вопрос в том, как быстро умрет русская школа». А Григорян напомнил слова К. Таранда о том, что маленькая эстонская нация должна увеличиваться двумя способами – рожать своих и ассимилировать чужих.

Участники снова возбудились. На вопрос, какая из двух точек зрения – «для эстонцев любой, говорящий на эстонском, – свой» и «как эстонским ни владей, своим все равно не станешь» – верна, ответа получить не удалось. Зато юрист Сергей Середенко, сославшись на исследование социолога Д. Михайлова, сообщил, что, скорее всего, «в эстонцы» нам придется отдать каждого третьего-четвертого ребенка.

Рекрутский набор и особые меры

Что ж, вероятно, какая-то часть родителей сделает это добровольно. Еще какое-то количество детей ассимилируется волею судеб. Было бы честнее просто объявить рекрутский набор, и глядишь – с миру по нитке – демографическая ситуация и разрешилась бы. А остальных хорошо бы оставить в покое. Ну есть такие странные люди, не понимают они своей пользы! Или понимают?

Недавно некто, имеющий отношение к сфере образования, рассказал мне, что в последнее время наблюдается тенденция: родители, чьи старшие дети были отданы на обучение в эстонскую школу, младших отдают... в русскую. А объясняют это по-разному, но одинаково – «старший ребенок стеснялся своей национальности», «мы не могли помогать ему с уроками», «вырастили в своем доме чужого человека», «в школе его били, когда он говорил по-русски» и т. д. Мол, спасибо, нахлебались. Интересно, проводится ли какое-либо официальное исследование на эту тему?

Одно неофициальное, о котором тоже рассказали на круглом столе, было проведено в Тарту: в 2006 году в 15 школах с эстонским языком обучения обучалось 200 учеников с русскими фамилиями, в трех школах с русским языком обучения – 100 учеников с эстонскими фамилиями. Это позволило одному из авторов исследования предположить, что разговоры о повальном предпочтении русскими родителями эстонской школы – элементарное зомбирование.

Тема доклада Сергея Середенко звучала так: «Можно ли остановить школьную реформу в суде?» Поскольку из-за накала страстей все выбились из графика, Середенко зачитал тему и свел доклад к одному слову – «нельзя», а затем огласил тезисы: русского образования в Эстонии нет; такого объекта как реформа – тоже нет; но идет она быстрее, чем судебный процесс. И пусть реформа антиконституционна, общественное мнение ее уже приняло, а изменить общественное мнение мы не можем. Так что с этим процессом делать теперь нечего и мы должны инициировать новый. А что касается эстонского языка, то содержание его явно неконкурентоспособно, и пока оно не изменится, учить эстонский особого смысла ни для кого нет. Отсюда и «особые меры» по защите.

Юрист Центра информации по правам человека Мстислав Русаков рассказал о том, как создать профсоюз. Это очень бы пригодилось русским учителям, если бы они с какого-то сильного перепуга вдруг решили защищаться. Русаков – как раз тот человек, который создал в суде прецедент, благодаря которому служба в СА теперь входит в трудовой стаж. По словам Алексея Семенова, могли бы быть прецеденты и с учителями. Если бы хоть кто-то из обратившихся в Центр за консультацией согласился довести дело до суда и тем самым помог себе. И другим. Но наши учителя, увы, боятся даже постоять за себя. Так что образованию на русском языке надеяться на их защиту бессмысленно.

***

Начавшийся проект рассчитан на полтора года и ориентирован на большую целевую группу – учителей, учеников, родителей, журналистов, общественные организации. В частности, он подразумевает и обеспечение мер по защите права на образование на родном языке, а так же — см. начало материала. Может, все-таки рискнем защититься? Не догоним — так хоть согреемся. А учиться будем по воскресеньям.

Фото: Сергей Трофимов
Смешная сторона есть у всего