Второе десятилетие в Эстонии не спадает социальное напряжение, вызванное реформой русской школы. Напряжение нарастало по мере приближения 2007 года, объявленного её творцами «годом великого перелома». Остаётся только гадать, насколько, в том числе и перспективы «золотого» сентября 2007 года – официальной даты начала перевода русских гимназий на эстонский язык обучения, сподвигли правительство на те шаги, которые оно предприняло в апреле того же года против защитников Бронзового солдата – памятника советскому воину-освободителю. Никто никаких акций из-за реформы вроде и не готовил, но поди – знай! А так все протестные настроения русскоговорящего населения были сброшены в одну сточную канаву битых витрин и разграбленных киосков, в ход пущены резиновые «аргументы» в защиту демократического эстонского общества, проведены массовые «экскурсии» в D-терминал (место в Таллине, куда полиция доставляла задержанных во время апрельских событий) и – русские педагоги и родители школьников ещё ниже склонили головы. Воистину для правителей нет ничего лучше управляемых ими акций протеста против них самих!

Начало реформы: от какой печки начался пляс?

Началом реформы принято считать 1997 год, когда были внесены изменения в Закон об основной школе и гимназии. Суть этих изменений заключалась в овладениипереводе русских гимназий (10-12 классы) на эстонский язык обучения с сентября 2007 года. эстонским языком в русской основной школе (9 классов) и

Для управления процессом «овладения языком» в 1998 году была введена Программа развития иноязычной школы. Разосланная Министерством образования по всем иноязычным школам, она была призвана стать для них основным рабочим документом на ближайшее десятилетие. Именно такой срок отводился на реформу основной школы, затем наступала очередь гимназий.

Программа ориентировала русскую школу на изучение эстонского языка и только на это. Достаточно сказать, что из 12 пунктов, описывающих сферы её деятельности в рамках основной школы и гимназии, проблеме эстонского языка посвящены были все 12. И только в конце одного из них добавлялось скороговоркой: «Преподавание русского языка, а также литературы, истории культуры и других предметов, связанных с национальными сферами, рассматривается как само собой разумеющееся».

Этот документ формулировал и политическую задачу реформы: овладение эстонским языком и формирование единой системы образования Эстонии призвано было стать важной предпосылкой и ключом к интегрированию неэстонского населения в эстонское общество.

Сегодня упоминание данной формулировки воспринимается уже как моветон. Замещение образовательного процесса в русской школе на изучение эстонского языка подаётся государственными чиновниками и средствами массовой информации исключительно как забота о русских учащихся с целью создания им в дальнейшем, при обучении в вузе, равных образовательных возможностей с их эстонскими сверстниками и как выравнивание их конкурентных возможностей в процессе трудоустройства. Именно так сегодня официально трактуется основная задача реформы русской школы.

Однако тринадцать лет назад, разрабатывая, внедряя и пропагандируя упомянутую программу, господа реформаторы были куда как более откровенны: «Каждой школе нужно найти возможности для улучшения знаний эстонского языка своими учащимися, используя количество уроков. Наряду с уроками эстонского языка всё больше вводится уроков, преподавание которых частично или полностью ведётся на эстонском языке… Для учащихся это означает, что всю учебную программу они должны освоить на неродном языке. При наличии дополнительных ресурсов мы могли бы ввести такую практику в большинстве школ, не опасаясь, что обучение на неродном языке создаст для ученика неравные образовательные возможности» (выделено мной. – В.К.).

«Не опасаясь» – здесь явно в контексте «игнорируя». По своей сути – абсолютно циничное утверждение. Но утверждать, что ученик, осваивающий учебную программу на неродном и неосвоенном языке, имеет равные образовательные возможности со своим сверстником, осваивающим её на языке родном, является ещё большим цинизмом, чем «игнорировать».

Что же выясняется? Ученикам русских школ и гимназий власти Эстонии создают неравные, в сравнении с их эстонскими сверстниками, образовательные возможности. И делается это для того, чтобы после окончания учёбы их образовательный уровень считался… выровненным?

Не менее цинично на старте реформы решалась судьба лучших учителей. На момент своего появления всё та же программа фиксировала: «…звание старшего учителя и учителя-методиста (в русской школе. – В.К.) получили 8,9 % учителей. В основном это учителя математики и родного языка. Большинство учителей русских школ получили педагогическое образование за пределами Эстонии. Они недостаточно хорошо знают тематику Эстонии и эстонской школы. Учителя недостаточно знают язык для бытового общения, поэтому их участие в предметной подготовке на эстонском языке имеет мало смысла, а их поддержка и пример ученикам минимальны». Таким образом, «реформа» русской школы Эстонии началась с изгнания из её стен лучших педагогических кадров.

Невольно напрашивается параллель между данной программой и известным по новейшей истории «проектом перевоспитания» инакомыслящих под девизом и методом «Jedem das seine!» (каждому – своё!). Как ни крути, но отпрыски эсэсовских «борцов за свободу Эстонии» сегодня наглядно демонстрируют методико-идеологическую преемственность своего мировоззрения с идеологией, которую исповедовали или обслуживали их ближайшие предки: «…über alles!» (Deutschland – über alles! Германия – превыше всего!). Кто возьмётся оспорить тот факт, что лейтмотивом и девизом проходящей в стране реформы русской школы является: «Ееsti keel – üle kõige!» (Эстонский язык – превыше всего!)?

Что должно было вытанцеваться в итоге реформы?

Следует признать, что категоричность положений Программы развития иноязычной школы распространялась и на самих творцов реформы: «Государство и местные органы самоуправления должны выполнять свои задачи по созданию необходимых условий обучения эстонскому языку в основной школе», а «обязанности государства должны отражаться в ответственности за развитие программы обучения, необходимых учебных средств, подготовку учителей».

Далее: «Государственной программой обучения предъявляются требования к условиям преподавания и учёбы, при которых выпускник основной школы мог бы приобрести достаточные знания и овладеть эстонским языком в такой степени, чтобы он мог продолжить образование в школе (гимназии. – В.К.) с эстонским языком обучения». И «переход к обучению на эстонском языке после получения основного образования возможен, если в основной школе созданы необходимые условия для овладения эстонским языком».

Таким образом, не существовало никаких правовых оснований утверждать о неизбежном реформировании русских гимназий Эстонии в плане их перехода на эстонский язык обучения с сентября 2007 года. Допустимо только утверждение того, что данный переход становился возможным, если было бы определено успешное завершение переходного периода как процесса реформирования иноязычной основной школы согласно критериям, определённым программой развития этой школы и тем самым было бы признано её успешное завершение.

Конечно же, Программа развития иноязычной школы законом не является. В таком случае обратимся к Закону об основной школе и гимназии, к пресловутому параграфу 52 и увидим, что требование о переходе русских гимназий на эстонский язык обучения записано в данном параграфе вторым пунктом. А пункт первый гласит: «Учебные программы и организация работы иноязычных основных школ должны к 2007 году обеспечить владение всеми выпускниками основных школ эстонским языком на уровне, позволяющим продолжить учёбу на эстонском языке».

Иными словами, ещё до наступления сентября 2007 года следовало установить, во-первых, что государство и местные органы самоуправления выполнили свои задачи выпускник владеет эстонским языком на уровне, позволяющем ему продолжить своё образование в школе с эстонским языком обучения. Во-вторых, что государство подготовило и направило в иноязычные школы достаточное число учителей, необходимое для эстоноязычного преподавания предметов. и создали необходимые условия для обучения эстонскому языку в основной иноязычной школе настолько, что её

Про овраги

В апреле 2000 года требование об эстонском языке обучения было конкретизировано за счёт введения в Закон об основной школе и гимназии двух дополнений. Согласно одному из них, «на гимназической ступени образования (10-12 классы. – В.К.) языком обучения является эстонский язык». Второе чётко объясняло, что же под этим следует понимать: «Языком обучения в школе или в классе считается язык, на котором обучение ведётся в объёме не менее чем 60 процентов учебной программы».

Поскольку Конституция Эстонской Республики закрепляет за национальным меньшинством право на получение образования на родном языке, а, скорее всего, чтобы европейские эксперты впоследствии не крутили носами, эстонский законодатель тогда же дополнил параграф 52 Закона об основной школе и гимназии весьма «обтекаемым» положением. Устанавливалось, что для учащихся школ с эстонским языком обучения, для которых эстонский язык не является родным, «создаются условия для обучения родному языку и изучения национальной культуры с целью сохранения национального самосознания».

Однако  евроэксперты, похоже, носами всё-таки закрутили. В марте 2003 года эстонский парламент данный пункт отменил, а в закон внёс весьма существенные изменения относительно русской школы. Отныне на гимназической ступени образования языком обучения мог быть и… иной язык. Правда, для этого была предусмотрена определённая трёхступенчатая процедура. Но факт остаётся фактом: через пять лет после своего начала для реформы русской школы Эстонии наступил момент истины. А истина заключалась в том, что основной пафос национал-реформаторов: в гимназии – только эстонский язык обучения! – оказался неприемлемым для евросообщества.

По существу, реформу следовало бы свернуть ещё тогда, в начале 2003 года. В самом деле, стоило ли городить огород, переводить русские гимназии на эстонский язык обучения, если в законодательстве теперь стало прописано: в гимназии может быть и иной язык обучения?

Поначалу, ещё за год до принятия данных поправок в закон, требования евросообщества вызвали некоторое замешательство среди эстонских чиновников. В этом отношении характерной является статья в газете Postimees от 15 февраля 2002 года советника Министерства образования по языковой политике Юри Валге. Вот о чём писал господин Валге: «В коалиционном договоре нового правительства записано обещание улучшить обучение эстонскому языку в иноязычной школе и обеспечить получение бесплатного образования на русском языке в гимназии и после 2007 года. Против лучшего изучения языка никто ничего не имеет, насчёт второй половины обещания мнения расходятся. Возможно, что в парламенте предложение отодвинуть переход русских гимназий на эстонский язык обучения и пройдёт. Возможно и то, что какая-нибудь будущая коалиция будет, в свою очередь, изменять уже принятые решения.

Наихудшие последствия такого дёрганья – это нарушение принципа правовой надёжности и наличие уже сегодняшней существенно беспокоящей неуверенности для учеников и учителей. Отказ от перехода на эстонский язык обучения приведёт с собой продолжение обрусения нерусских иноязычных… Кому и почему вредно сохранение русскоязычной гимназии? Налогоплательщику, который вместо одной среднеобразовательной системы должен содержать две. Уменьшится и благонадёжность Эстонии в глазах внешних партнёров: помощь, достигающая миллионов, предназначенная для изучения языка, была заложена в государственные интеграционные программы, рассчитанные на срок до 2007 года».

Столь обширное цитирование представляется оправданным по ряду причин. Во-первых, судя по стилю изложения, проблемы реформирования с самим «объектом» реформы – русскоговорящим населением никто обсуждать не собирался. Статья явно не рассчитана на русскоязычного читателя.

Во-вторых, в полемическом задоре автор вскрывает как истинные цели национал-реформаторов, так и их шовинистические инъекции эстонскому национальному самосознанию. Это и желание лишить в будущем русскоговорящее население Эстонии бесплатного гимназического образования (стенания господина советника по поводу «наличия неуверенности для учеников и учителей» ничего, кроме улыбки, не вызывают: пожалел волк кобылу…). Это – и «откровизмы» относительно продолжения обрусения нерусских иноязычных, и «исключение» русскоговорящего населения из числа налогоплательщиков. Любопытно и беспокойство автора (в 2002 году!) по поводу миллионов, предназначенных для изучения языка на срок до 2007 года. Похоже, остановить реформу и предъявить евроспонсорам остаточные суммы не представлялось возможным.

В-третьих, безапелляционный стиль рассуждений о нарушении принципа правовой надёжности просто не допускает мысли о том, что эта «правовая надёжность» оборачивается надёжным правом на образование для одних, для других же – надёжным бесправием на получение образования на родном языке.

И, наконец, едва ли не самое главное: в начале 2002 года крайне правые политические силы Эстонии вынуждены были уступить своё место в правительстве центристам. Не бог весть какое «полевение» политического курса. Но в преддверии вступления страны в Евросоюз и с учётом устоявшихся в Европе принципов поддержки национальных меньшинств творцам и вдохновителям национал-реформаторского курса эстонской образовательной системы приходилось опасаться, что новая коалиция может отказаться от наиболее радикальных его составляющих. О чём и свидетельствовала процитированная статья.

Праворадикалам требовалось решение в ключе: «и чабан доволен, и овец драть можно». Задача облегчалась тем, что основными проводниками реформы (в её первозданном виде) являлись чиновники министерства образования и муниципалитетов – заведующие отделами, их заместители, советники, инспектора и прочие. Именно этим людям при восстановлении независимости Эстонии национал-реформаторы обеспечили служебные места, так что коррекция политического курса чиновников интересовала менее всего. Министры, представители тех или иных политических партий приходили и уходили, а чиновничий слой был и остаётся, по существу, бессменным. Именно он и обеспечивает «принцип правовой надёжности».

Новая трактовка возможностей иноязычного образования законодательством Эстонии оказалась проходной для её вступления в Евросоюз. Но важен не столько закон, сколько его правоприменительная практика. А вот тут снова на благопристойном лице эстонского чиновника замечаем оскал пресловутого «Jedem das saine!».

Для внутриэстонской трактовки ситуации с иноязычным образованием ничего не изменилось, поскольку новым положением закона не смогла воспользоваться ни одна русская гимназия. Трудно судить, сколько таких попыток было предпринято, – «независимые» СМИ об этом не информировали. Но опыт попечительского совета Тартуской Пушкинской гимназии в данном вопросе однозначно свидетельствует, что декларативный либерализм эстонского школьного законодательства с лихвой компенсируется свирепостью государственных и муниципальных чиновников.

Двукратное в 2003–2004 годах обращение попечительского совета названной гимназии к городским властям с предложением о русском языке обучения закончилось тем, что сначала сам совет был незаконно заменён новым профессорско-штрейкбрехерским составом, а затем уже с помощью этих людей власти закрыли и саму гимназию, когда выяснилось, что от русского языка обучения родители отказываться не намерены.

(Продолжение следует)

rusedin.ru

Обсуждение закрыто