Будущим школьникам тоже придется разбираться в том, каковы «причины и последствия» установления «однопартийной диктатуры и единовластия.

И.В. Сталина» и какой оценки заслуживают эти явления (вопрос №20). Как известно, политическая борьба в 1920-е годы происходила под прикрытием экономических дискуссий: «НЭП», «генеральная линия», «левый уклон», «правый уклон», «ножницы цен», «темпы индустриализации» — вопросы, которым посвящены партийные документы того времени. Однако обсуждение различных экономических моделей не помешало Сталину подмять под себя былых единомышленников и стать единственным хозяином огромной страны. «Лента.ру» предлагает художественную реконструкцию этих событий.

Когда утихла Гражданская война и наступила пора строить новое, советское государство, в России вновь столкнулись две мощные общественные силы: город и деревня. Город представлял численное меньшинство, но был активен — в конце концов, именно в городе свершилась революция, и именно городской класс, пролетариат, был объявлен новым «хозяином жизни». Деревня же, где по-прежнему жило подавляющее большинство населения страны, в результате революции изменилась не так сильно и хотела, чтобы ее оставили в покое. Город жаждал экономического рывка и форсированной индустриализации — деревне была нужна размеренная жизнь, чтобы прийти в себя и развиваться постепенно.

«Город» нашел свое воплощение в так называемой «левой оппозиции». Ее несомненным лидером был Лев Троцкий; еще две заметные фигуры — Григорий Зиновьев и Лев Каменев. «Деревне» соответствовала «правая оппозиция», ее самый яркий деятель — Николай Бухарин. Но победила в этом столкновении третья сила — нарождающаяся номенклатура, партийная и хозяйственная бюрократия, которая, лавируя между «Городом» и «Деревней», становясь, по мере необходимости, то «левой», то «правой», в конце концов подмяла под себя и тех, и других. Вождем этой третьей силы и был Иосиф Сталин — человек, у которого, по всей видимости, вообще не было собственного мнения об экономической политике, зато имелись выдающаяся выдержка, сила воли, хитрость и беспощадность.

История превращения заурядного партийного функционера во всемогущего и страшного тирана, история ошибок, интриг, предательств, мести — вот человеческое содержание этой самой «внутрипартийной борьбы 1920-х годов». Не претендуя на всеохватность и дословную достоверность, «Лента.ру» предлагает художественную реконструкцию этой истории.

Декабрь 1934 года

Вечером Сталину доложили, что убили первого секретаря Ленинградского обкома Сергея Кирова. Около половины пятого в коридоре Смольного ему выстрелил в затылок некто Леонид Николаев, 1904 года рождения, член партии с 1924 года. Убийца пытался тут же застрелиться, но умудрился промахнуться, упал в обморок и был задержан.

Сталин слушал молча, уставившись в одну точку, и только непроизвольно стискивал в руках трубку. Киров был его любимцем. Многие считали его посредственностью, болваном. Но Сталин был уверен в его беззаветной преданности. Именно Кирова Сталин отрядил в Ленинград в 1926 году выкорчевывать остатки зиновьевской оппозиции, которую часто называли «ленинградской» (Зиновьев был председателем Ленсовета). Киров, хоть и был членом Политбюро, редко бывал в Москве и совершенно не интересовался внутрипартийной возней. Зато в Ленинграде навел железный порядок.

Именно Киров, выступая в январе 1934 года на XVII съезде ВКП(б), назвал его «съездом победителей». Имелись в виду итоги Первой пятилетки, признанные триумфальными (попробовали бы не признать!). Киров тогда на трибуне прямо захлебывался: «Черт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить! В самом деле, посмотрите, что делается!..» Зал заходился овациями.

По Ленинграду уже ползли слухи. Говорили, что жена Николаева, хрупкая, миловидная 33-летняя латышка Мильда Драуле, сотрудница обкома, была любовницей коренастого, мужиковатого 48-летнего Кирова. Еще говорили, что Николаев был связан с какими-то шпионами — вроде бы немецкими, а может, и не немецкими…

Теперь все будет иначе. Но еще есть немного времени, чтобы оглянуться на то, с чего это все началось.

Сталин уже не видит своего кабинета, стола, бумаг…

Март 1917 года

…Он видит ряды угрюмых, крепких изб, по самые окна занесенных снегом; широкую реку, скованную льдом, дым из печных труб и надвигающуюся тайгу.

После Курейки — убогой деревеньки на берегу холодного, бесконечного Енисея — Ачинск кажется центром цивилизации. Тут есть железная дорога. Тут даже есть несколько каменных домов.

…Сталин сидел в углу, пряча обиду. Ему было почти 40 лет. Он уже больше чем полжизни посвятил революции. Он член Русского бюро ЦК; он был признан хорошим организатором подпольной работы, Ленин его отличал. Но все это не давало ему права даже на каплю уважения в этом доме…

Недавно пришла потрясающая новость: самодержавие свергнуто — позже это назовут Февральской революцией. Ссыльные собрались, чтобы обсудить, как к этому относиться и что теперь делать партии.

Сталину, теоретику и практику революции с 20-летним стажем, доживающему в сибирской ссылке четвертый год, было что сказать по этому поводу. Но стоило ему открыть рот, как хозяин его перебивал и предоставлял слово кому-нибудь другому. Рылом, значит, не вышел: маленький, неряшливый, с резким акцентом. Да и не было у него никогда таланта говорить публично. И образованием, конечно, не ему тягаться с другими присутствующими. Никому он не интересен — сиди в углу да помалкивай.

Он исподлобья глядел на хозяина дома. У того глаза горят, суетится, разглагольствует. А сам благообразный такой, в очочках, с ухоженной бородкой — не на пролетария похож, а на купчишку. Сталин растравлял в себе обиду.

Этим нелюбезным хозяином ачинского дома был Лев Каменев.

Май 1924 года

Каменев снова почувствовал на себе взгляд Сталина, когда поставил на голосование Политбюро вопрос о его отставке с поста генерального секретаря ЦК ВКП(б).

С той вечеринки в Ачинске прошло чуть больше семи лет — и целая жизнь. Свершилась Октябрьская революция, закончилась Гражданская война. Четыре месяца назад умер Ленин. Через два дня должен был открыться XIII съезд партии. На предыдущем съезде, около года назад, Ленин уже не выступал — у него случился второй инсульт, но незримо все-таки присутствовал. Тогда все старательно избегали вопроса о преемнике. Теперь избегать стало невозможно.

Обсуждали «завещание» Ленина — несколько заметок, которые он надиктовал Крупской в конце 1922 — начале 1923 года, между первым и вторым инсультами. Вождь в этих предсмертных напутствиях обращал особое внимание соратников на две вещи: во-первых, советская власть стремительно обрастала гигантской бюрократией, а во-вторых, партия находилась на пороге раскола из-за противостояния виднейших членов ЦК — Троцкого и Сталина.

В отдельной заметке, «Письме к съезду», Ленин дал характеристики ключевым людям партии. Троцкий — «самый способный человек в настоящем ЦК», хоть и чрезмерно самоуверенный и увлечен «чисто административной стороной дела». Николай Бухарин — «ценнейший и крупнейший теоретик» и «любимец всей партии», но «его воззрения с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским». Интереснее всего Ленин писал про Сталина: на посту генерального секретаря он «сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».

И была еще приписка: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека».

…Сталин перевел взгляд на Крупскую — та горделиво отвернулась. Он знал, откуда взялась эта приписка.

Когда у Ленина случился второй инсульт, ЦК поручил Сталину следить за тем, чтобы вождь строго соблюдал режим, прописанный врачами: никаких волнений, а значит, никаких политических новостей. Крупская же, само собой, исправно докладывала больному вождю обо всем. Уже через несколько дней Сталин отчитал ее по телефону. Та возразила: «Я жена Ленина, я лучше вас знаю, что ему нужно!» Сталин в сердцах бросил: «Это еще надо посмотреть, какая вы жена!»

Все, конечно, знали о связи Ленина с Инессой Арманд, но только Сталин был настолько неотесан, чтобы напоминать о ней Крупской. Узнав об этом, Ленин повел себя как герой какого-то буржуазного романа: пригрозил Сталину «разрывом всех личных отношений». Сталин неохотно извинился: «Если вы считаете, что для сохранения отношений я должен взять назад сказанные слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя вина и чего, собственно, от меня хотят». В разговорах с друзьями он бесился: «Я должен перед ней на задних лапках ходить? Спать с Лениным — еще не значит разбираться в ленинизме!»

…Взгляд Сталина скользнул дальше и остановился на Троцком. Вот уж точно, «глядит в Наполеоны»! Давно уже все считали его вторым человеком после Ленина. Он и сам явно уверен, что просто-таки обречен стать его преемником. Не умеет он сидеть не высовываясь. У Сталина же по этой части выучка первоклассная.

Огласив пассаж из ленинского письма про его грубость и про то, что его следует сместить с поста генсека, Сталин сам предложил уйти в отставку. Каменев поставил вопрос на голосование.

Каменев тоже взглянул на Троцкого. Тот едва мог скрыть торжество — вот сейчас исчезнет последнее препятствие на его пути к полновластию! Каменев же в этот момент подумал о своей жене Ольге — родной сестре Троцкого. Ему предстояла тяжелая семейная сцена…

…Пока Троцкий распинался о форсированной индустриализации, о демократизации и борьбе с растущим бюрократизмом, Сталин, пользуясь своими «скучными» полномочиями в партийном аппарате, неслышно и кропотливо плел свою паутину. И в решающий момент партийные функционеры, включая Каменева и Зиновьева, были за него, тихого и невзрачного, а не за пламенного трибуна Троцкого. Взгляд, которым Сталин одарил Каменева, когда тот объявлял голосование, на самом деле означал: «Хорошо подыграл, товарищ».

Сталин сохранил за собой пост генсека. Триумф Троцкого не состоялся, и с этого началось его падение.

Декабрь 1925 года

На XIV съезде партии Каменев снова ставил вопрос об отставке Сталина. И снова чувствовал на себе его тяжелый взгляд. На сей раз все было всерьез.

…«Тройка» Сталина, Зиновьева и Каменева, полтора года назад технично отодвинувшая Троцкого от власти, теперь распалась. У Сталина был новый фаворит — Николай Бухарин, которого он ласково называл «Бухарчик». Троцкий же прозвал его «Коля Балаболкин». Это был душа-человек. Не отличаясь импозантной внешностью, он всех покорял широкой улыбкой и дружелюбным нравом. Бухарин был главным редактором «Правды», и именно на него Сталин возложил важнейшую миссию: «разъяснить» партии резкий поворот в политике в отношении деревни.

Когда большевики в 1920-х дискутировали о деревне, это напоминало споры завоевателей о том, что делать с покоренным народом: оставить в покое, согнать в резервации или насильственно «цивилизовать». Между тем, деревня неуклонно катилась к тяжелейшему кризису. Хлеба с каждым годом заготавливали все меньше. Установленные государством закупочные цены на продукцию не покрывали даже ее себестоимости. Не хватало сельскохозяйственного оборудования, не хватало тяглового скота. На горизонте опять была различима угроза массового голода.

Экономическая политика, поддерживающая крестьянство, противоречила всей большевистской идеологии, но тут уж было не до ортодоксии. Партия постановила значительно снизить налоги с крестьян, а также цены на промышленные товары, необходимые крестьянам. В апреле 1925 года, выступая с докладом «О новой экономической политике и наших задачах» перед московским партактивом, Бухарин произнес знаменитое: «Всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство».

Тогда же Сталин допустил еще одно отступление от марксистско-ленинской догматики — отказ от доктрины мировой революции. Восьмой год большевики ждали, когда пролетарии всех стран объединятся, свергнут эксплуататоров и приступят к созданию всемирной коммунистической утопии. Но этого все никак не происходило, а содержание Коминтерна — органа по подготовке мировой революции — делалось слишком обременительным для молодого советского государства, у которого на руках была загибающаяся деревня и которому надо было проводить индустриализацию без привлечения иностранных инвестиций. Сталину ничего не оставалось, кроме как провозгласить курс на «строительство социализма в одной отдельно взятой стране».

Троцкого все это бесило. Сталин с Бухариным отказываются от социалистических завоеваний в деревне, предполагают опираться на кулачество — враждебный буржуазный слой! В угоду деревне — кулачеству! — они жертвуют индустриализацией, то есть кровными интересами пролетариата! Теория построения социализма в одной отдельной взятой стране противоречит марксистской науке и попросту дезориентирует партию и массы!

Троцкий элементарно проморгал момент, когда правила игры изменились. На исходе восьмого года социалистической революции, в разгар НЭПа и стремительной бюрократизации партии и советской власти, идеологические химеры уже не работали. Критика в адрес Сталина находила отклик у части партийцев, но уже не могла иметь практических последствий: все ключевые должности занимали люди, так или иначе зависимые от генсека, незаметно ставшего всемогущим. Генеральной линией теперь было не то, что соответствовало марксистско-ленинской догматике, а то, что сказал Сталин.

Впрочем, Троцкий еще не признал поражения. Он не обладал обширными партийными или государственными полномочиями, но по-прежнему пользовался громадным авторитетом среди партийцев — все помнили, как много он сделал для революции, создания Красной армии и победы в Гражданской войне.

Зиновьев же успел основательно окопаться в Ленинграде — Сталин практически не контролировал «город трех революций». Логика борьбы за власть привела к тому, что, перестав быть союзником Сталина, Зиновьев переметнулся в стан его противника Троцкого. Каменев тоже к ним примкнул — у него не было ни харизмы Троцкого, ни собственного клана, как у Зиновьева, но он был связан с ними дружескими, родственными и идеологическими узами.

На XIV съезде в конце 1925 года они перешли в наступление: раскритиковали политику в отношении деревни, замедление темпов индустриализации, а также сталинский авторитарный стиль руководства партией. Потребовали отставки Сталина с поста генсека.

Съезд проголосовал против. В своем заключительном слове Сталин сделал вид, что не придал значения нападкам на себя: «Чего они хотят? Они хотят крови Бухарина! Не будет им крови Бухарина!»

Зал гремел овациями. Бухарин сиял своей лучезарной улыбкой.

Ноябрь 1927 года

Троцкий не сразу понял, что произошло. Сидя в автомобиле, он продолжал махать рукой, приветствуя демонстрантов. Муралов схватил его за рукав:

— Стреляют!
— Это шина лопнула, — сказал Каменев. — Или хлопушки…

Николай Муралов, начальник военно-морской инспекции Рабкрина, бывалый солдат, умел отличать выстрелы от хлопушек.

Троцкий оглянулся — за машиной бежали несколько человек, кричали: «Стой!» Один из них был в форме. Шофер притормозил. Бегущие настигли машину и заскочили на подножку. Человек в форме оказался пожарным. У него во рту был роговой свисток. Сжимая его зубами, пожарный разразился отборной бранью. Его приятели хватались за руль. Подбежали еще несколько человек. У Троцкого над самым ухом кто-то проорал: «Бей оппозицию! Бей жидов!»

Началась всеобщая свалка. Кажется, несколько демонстрантов бросились выручать Троцкого, Каменева и Муралова. Нападавших оттащили. Шофер дал по газам, машина сорвалась с места и понеслась вдоль рядов демонстрантов.

…В предшествующие десять лет события, в результате которых большевики взяли власть, официально назывались Октябрьским переворотом. На юбилейных торжествах в 1927 году впервые прозвучала формулировка «Великая Октябрьская социалистическая революция».

Торжества были пышные. В разных районах Москвы собирались колонны демонстрантов и шествовали к Красной площади. Там их приветствовали с трибуны Мавзолея (очень похожего на нынешний, только деревянного) руководители партии и правительства во главе со Сталиным.

Нападение на машину Троцкого произошло далеко от Красной площади, в рабочем районе Хапиловка на восточной окраине Москвы, когда он объезжал собиравшиеся колонны. Во многих колоннах находились группы сторонников Троцкого. У них были собственные плакаты: «Назад, к Ленину!», «За подлинную рабочую демократию!», «За ленинский Центральный комитет!», «Против оппортунизма, против раскола — за единство ленинской партии!», «Повернем огонь направо — против нэпмана, кулака и бюрократа!», а также «Выполним завещание Ленина!» — прозрачный намек на предсмертный призыв вождя отстранить Сталина от власти.

Плакаты с такими же лозунгами и с портретами Троцкого и Зиновьева вывешивались из окон «домов советов» — населенных «ответственными советскими и партийными работниками» бывших гостиниц и доходных домов в центре, на подходах к Красной площади.

«Левая оппозиция», возглавляемая Троцким, воспользовалась торжествами для своего крупнейшего выступления. Но оно было сорвано: повсюду на оппозиционеров набрасывались крепкие молодчики, били, отбирали плакаты. А когда кто-то из оппозиционеров пытался обратиться к толпе, его заглушали роговыми свистками. В квартиры, из окон которых вывешивали оппозиционные плакаты, врывались люди (многие в форме, некоторые — пьяные), а если оппозиционеры показывались на балконах — в них летели камни.

* * *

Сталин даже обернуться не успел — удар пришелся по затылку.

Что произошло на трибуне Мавзолея в день празднования десятилетия революции, так никто толком и не смог объяснить. Известно лишь, что 30-летний слушатель Военной академии Яков Охотников дал подзатыльник Сталину, которого в тот день должен был охранять. Все решили, что произошло недоразумение.

О том, что намечается массовое выступление оппозиции, знали заранее. Но чего именно ждать — толком не понимали. Опасались даже покушений, поэтому охрану Сталина усилили. Но телохранителей Сталина не предупредили, что придет подкрепление. Соответственно, когда подкрепление в лице Охотникова и двух его товарищей прибыло к Мавзолею, телохранители встали между ними и генсеком. Слово за слово — сцепились. Охотников, решив, что это Сталин велел своим людям вышвырнуть его с трибуны, сгоряча дал генсеку затрещину. Телохранитель Сталина, действуя строго по инструкции, полоснул Охотникова по руке ножом — стрелять на демонстрации было нельзя. Вмешалось начальство — и инцидент был исчерпан.

Охотников благополучно доучился в академии, работал в Гипромезе и в Гипроавиапроме. Его все равно расстреляли в 1937-м, но эпизод на трибуне Мавзолея 7 ноября 1927 года в деле не фигурировал. Если это и было покушение, то, пожалуй, одно из самых нелепых в истории человечества.

…Ходили смутные слухи, что после юбилейных торжеств у Сталина случился нервный срыв. Поговаривали, что откачивал его великий невропатолог и психиатр Владимир Бехтерев. Через полтора месяца 70-летний Бехтерев умер: по официальной версии, отравился консервами, по одной из конспирологических — был отравлен за то, что диагностировал у Сталина паранойю.

Троцкий тем временем писал письма во все мыслимые и немыслимые инстанции, требуя расследовать многочисленные нападения на своих сторонников во время праздничной демонстрации, а также стрельбу по его машине. Троцкого и его соратников в ответ обвиняли в стремлении расколоть партию, в проведении незаконных сходок и даже в попытке воспользоваться юбилейными торжествами для организации переворота.

Через неделю после праздника Троцкого и Зиновьева исключили из партии. Через месяц открылся XV съезд партии — на нем партбилетов лишились еще около сотни оппозиционеров, в том числе Каменев. Съезд признал «несовместимость троцкизма с членством в ВКП(б)». Еще через месяц, в январе 1928 года, Троцкого с семьей отправили в Алма-Ату, на границу с Китаем. Впоследствии, в 1929-м, его выслали из СССР, а в 1932-м лишили советского гражданства.

С «левой оппозицией» было покончено.

Июль 1928 года

Бухарина было не узнать: ни его знаменитой широкой улыбки, ни всегдашней подвижности. Он по-прежнему говорил много и довольно быстро, но как-то сдавленно. Это был очень усталый человек.

— Мы считаем, что линия Сталина губительна для всей революции. С ней мы можем пропасть… Я со Сталиным несколько недель не разговариваю. Это беспринципный интриган, который всё подчиняет сохранению своей власти. Мы с ним разругались до «врешь! — сам врешь!»… Линия же его такая. 1) Капитализм рос или за счет колоний, или займов, или эксплуатацией рабочих. Колоний у нас нет, займов не дают, поэтому наша основа — дань с крестьянства. 2) Чем больше будет расти социализм, тем больше будет сопротивление. Это же идиотская безграмотность! 3) Раз нужна дань и будет расти сопротивление — нужно твердое руководство. Самокритика партии не должна касаться руководства…

Каменев слушал, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, и это было все труднее.

Последние полгода он провел в Калуге — после исключения ему запретили жить в Москве. Теперь, когда срок ссылки истек, от него еще требовалось публичное покаяние, чтобы восстановиться в партии. И вот к нему является человек, который немало постарался, чтобы его в эту ссылку упечь, — и предлагает объединиться против Сталина.

Стараясь не шевелиться, чтобы не выдать своей нервозности, Каменев лихорадочно соображал: не провокация ли? С этих станется…

Судя по рассказу Бухарина, Сталин, расправившись с «левой оппозицией», тут же принялся проводить ту самую политику, которую оппозиция отстаивала: сворачивание НЭПа, форсированная индустриализация, раскулачивание.

Но не это больше всего поразило Каменева. И даже не то, что Бухарин теперь был так явно озлоблен на Сталина — своего покровителя и друга, которого даже с трибуны съезда называл Кобой и на ты.

Самым поразительным было то, как Бухарин был подавлен. Он рассуждал о соотношении сил в Политбюро, строил планы интриг. Он уверял, что «Оргбюро — наше, Ягода — тоже». Он более или менее внятно формулировал задачу: добиться, чтобы «середняк из ЦК» осмелился проголосовать против Сталина. Но в его глазах не было задора, злости, с какими бросался в аппаратную драку тот же Троцкий.

— Нам нельзя начинать дискуссию, — продолжал Бухарин. — Каковы будут обвинения? Мы скажем: вот человек, который довел страну до голода и гибели. А он: они защищают кулаков и нэпманов…

Бухарин осекся. Помолчал, потом проговорил:
— Мы ничего наверняка не знаем… — Пауза, вздох. — Вся эта наша буза — не онанизм ли это?..

Это был не усталый человек. Это был обреченный человек.

* * *

30 сентября 1928 года, к началу нового хозяйственного года, Бухарин опубликовал в «Правде», где он по-прежнему был главным редактором, статью «Заметки экономиста». В ней он предостерегал — осторожно и с необходимыми реверансами, — что развернутая политика индустриализации и «нажима на кулака» грозит стране катастрофой.

Реакция была молниеносной. Уже 8 октября Политбюро официально осудило редакцию «Правды» за публикацию столь «спорной» статьи без согласования с ЦК. В редколлегию «Правды» направили трех комиссаров, и без их визы теперь нельзя было публиковать даже статьи главного редактора. Партийные агитаторы, назначенные сталинскими людьми, на всех собраниях стали песочить Бухарина за «правый уклон».

В апреле 1929 года на пленуме ЦК Сталин сказал про Бухарина: «Вчера еще личные друзья, теперь расходимся с ним в политике». Бухарина сняли со всех постов и услали на должность начальника Научно-технического управления ВСНХ. Каяться, как раньше Каменев и Зиновьев, Бухарин отказался. В ноябре его вывели из Политбюро.

В том же ноябре Сталин провозгласил 1929-й «годом великого перелома».

Декабрь 1934 года

… — Товарищ Сталин!..

Сталин поднял глаза.

— Ежова ко мне.

Теперь все будет иначе. Теперь он не будет никого щадить. Теперь враги не отделаются ни лишением должности, ни исключением из партии, ни высылкой… Черт, не надо было высылать Троцкого!.. Ну да что уж теперь…

…Маленький, худенький, большеголовый Ежов вошел робко и встал у дверей.

— Наши враги, — сказал Сталин глухо, — убили нашего дорогого товарища Кирова.

Ежов не знал, как реагировать.

— Езжайте в Ленинград, — продолжал Сталин. — Возьмитесь за это дело.

— Но… — опешил Ежов.

Он был заместителем председателя Контрольной комиссии ЦК. Прежде был заместителем наркома земледелия и заведующим Орграспредотделом. Заурядный партийный бюрократ. До сего дня никто, включая его самого, не подозревал у него таланта следователя.

— Будет рыпаться Ягода — звоните сразу, — добавил Сталин. — Морду набьем.

У Ежова внутри все сжалось. Вот только не хватало ему столкновений с главой НКВД.

Сталин придвинулся и проговорил:

— Ищите убийц среди зиновьевцев.

Ежов постоял еще немного. Сталин молчал.

— Слушаюсь, товарищ Сталин! — выдохнул Ежов и вышел.

P.S.

Каменева и Зиновьева расстреляли в августе 1936 года, признав виновными в создании «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра», в организации убийства Кирова и подготовке покушений на Сталина и его соратников. Сталину докладывали, что Зиновьев перед казнью плакал, просил пощады, чуть ли не целовал сапоги своим палачам; Каменев же, напротив, держался: «Перестаньте, Григорий! Умрем достойно!»

…Бухарина арестовали в феврале 1937 года как раз на основании показаний Каменева, точнее, конспекта того самого разговора летом 1928-го. Бывший главный теоретик партии стал главным обвиняемым на процессе по делу «антисоветского право-троцкистского блока». 15 марта 1938 года его расстреляли на подмосковном полигоне «Коммунарка».

…До Троцкого добрались лишь 20 августа 1940 года. Вдоволь поскитавшись по свету, он жил в Мексике. Там его и навестил, под видом преданного поклонника и соратника, агент советских спецслужб, испанский коммунист Рамон Меркадер, с ледорубом под плащом…

Из 1956 делегатов XVII съезда — «съезда победителей» — 1108 были репрессированы в течение следующих пяти лет. Из 139 избранных съездом членов и кандидатов в члены ЦК 93 были расстреляны в 1937-1939 годах.