ИСТОРИЯ

Денис Васильевич Давыдов

Штрихи к портрету Дениса Давыдова

Думаю, сказав «поэт-партизан», имени можно не называть. Каждый догадается: речь идет о Денисе Давыдове, чьи изображения на лубке в первой половине Х1Х в. украшали многие крестьянские избы и передние мещанских домов, а в далекой Англии сам Вальтер Скотт провесил портрет героя войн с Наполеоном на стену своей гостиной. О военных подвигах этого небольшого телом кавалериста, лицом круглым и курносым совсем не похожим на любимца Марса, написаны тома; поэтические его подвиги тоже хорошо известны. Казалось бы, что нового можно добавить. И всё-таки я рискну коснуться если не неведомого, то малоизвестного. Другими словами говоря, добавить несколько забытых штрихов к узнаваемому портрету.

 

Яркий образ поэта-партизана предстает перед нами в письмах члена литературного клуба «Арзамас» Дениса Васильевича Давыдова. Эпистолах живых, темпераментных, искрометных. Сам Давыдов с сокрушением писал Вяземскому: «Этот проклятый романический мой характер и мучит, и бесит меня». Равнодушным представить Давыдова нельзя: он или любит, или ненавидит и презирает. Возьмём для примера такую фигуру отечественной истории как А. Ф. Воейков. Известный в своё время поэт, переводчик, литературный критик, издатель, журналист, член Российской академии. Казалось бы, этих громких титулов достаточно, чтобы заглушить недостаток, который характеризуется словом «делец». Для многих достаточно. Только не для нашего гусара. Он без стеснения называет в своих письмах академика то «варвар», то, еще более выразительно, «эта бестия». «Арзамасцам» же, Дашкову и Блудову, далеко шагнувшим по служебной лестнице, Давьдов никак не мог простить их министерских постов. В одном из своих писем он иронически замечает, что они «отучнели». Что касается друзей, то для них Давыдов был готов на любую услугу. «Знаешь, что мне в голову вошло? — пишет он Вяземскому. — Когда ты возвратишься в Москву, примись издавать журнал, а я тебе буду помощником по какой-нибудь части».

 

Пушкину Давыдов сразу отдал свое сердце. Общение с ним было для него насущной потребностью, любовь к нему переходила в поклонение. 29 января 1830 года он пишет Вяземскому: «Пушкина возьми за бакенбард и поцелуй за меня в ланиту. Знаешь ли, что этот черт, может быть, не думая, сказал прошедшее лето за столом у Киселева одно слово, которое необыкновенно польстило мое самолюбие? Он, хваля стихи мои, сказал, что в молодости своей от стихов моих стал писать свои круче и приноравливаться к оборотам моим, что потом вошло ему в привычку».

 

Смерть Пушкина Давыдов воспринял не только как личное горе, но и как общенародное бедствие. «Какая потеря для всей России!.. - пишет он 3 февраля 1837 года. - Я много терял друзей подобною смертью на полях сражений, но тогда я сам разделял с ними ту же опасность, тогда я сам ждал такой же смерти, что много облегчает, а это Бог знает какое несчастие! А Булгарины и Сенковские живы и будут живы, потому что пощечины и палочные удары не убивают до смерти". 6 марта 1837 года: «Веришь ли, что я по сю пору не могу опомниться, так эта смерть поразила меня! Пройдя сквозь весь пыл наполеоновских и других войн, многим подобного рода смертям я был и виновником и свидетелем, но ни одна не потрясла душу мою, подобно смерти Пушкина. Грустно, что рано, но если уже умирать, то умирать так должно, а не так, как умрут те из знакомых нам с тобою литераторов, которые теперь втихомолку служат молебны и благодарят судьбу за счастливейшее для них происшествие. Как Пушкин-то и гением, и чувствами, и жизнию, и смертью парит над ними! И эти г... жуки думали соперничать с этим громодержавным орлом!..».

Готовилось посмертное издание сочинений Пушкина, и Давыдов обратился к издателям с трогательной просьбой: «Прошу вас, господ редакторов, в собрания всех сочинений Пушкина не забыть внести в мелкие стихотворения его стихи, которые он мне прислал при «Истор. Пугачевского бунта». Если их у вас нет, то вот они - мне непременно хочется, чтобы они были напечатаны — c'estunbrevetd'immortalitě pourmoi (это мой патент на бессмертие)»:

 

Тебе, певцу, тебе, герою!

Не удалось мне за тобою

При громе пушечном, в огне

Скакать на бешеном коне.

Наездник смирного Пегаса,

Носил я старого Парнаса

Из моды вышедший мундир:

Но и по этой службе трудной,

И тут, о мой наездник чудный,

Ты мой отец и командир.

 

Лучших слов для краткой характеристики поэта-партизана не найти. А к этому пушкинскому венку Дениса Давыдова добавим цветок из его собственных сочинений:

 

БОРОДИНСКОЕ ПОЛЕ

 

Умолкшие холмы, дол, некогда кровавый,

Отдайте мне ваш день, день вековечной славы!

И шум оружия, и сечи, и борьбу!

Мой меч из рук моих упал. Мою судьбу

Попрали сильные. Счастливцы горделивы

Невольным пахарем влекут меня на нивы...

О, ринь меня на бой, ты, опытный в боях,

Ты, голосом своим рождающий в полках

Погибели врагов предчувственные клики,

Вождь гомерический, Багратион великий!

Простри мне длань свою, Раевский, мой герой!

Ермолов! я лечу - веди меня, я твой:

О, обреченный быть побед любимым сыном,

Покрой меня, покрой твоих перунов дымом!

 

Но где вы?.. Слушаю... Нет отзыва! С полей

Умчался брани дым, не слышен стук мечей,

И я, питомец ваш, склонясь главой у плуга,

Завидую костям соратника иль друга.

«Русский Век»

Обсуждение закрыто