1721 год. 2 ноября (22 октября ст.ст.) Петр I принял титул императора, Россия стала именоваться империей
Толпы собираются у Троицкой пристани; съезжается знать духовная и светская. Встреченный торжественными кликами, Петр едет в Троицкий собор к молебну. Приближенные знают, чем подарить его: генерал-адмирал, флагманы, министры просят принять чин адмирала от красного флага.
А между тем на Троицкой площади уже приготовлены кадки с вином и пивом, устроено возвышенное место. На него всходит царь и говорит окружающему народу: "Здравствуйте и благодарите бога, православные, что толикую долговременную войну, которая продолжалась 21 год, всесильный бог прекратил и даровал нам со Швециею счастливый вечный мир". Сказавши это, Петр берет ковш с вином и пьет за здоровье народа, который плачет и кричит: "Да здравствует государь!" С крепости раздаются пушечные выстрелы; постановленные на площади полки стреляют из ружей. По городу с известиями о мире ездят 12 драгун с белыми чрез плечо перевязями, с знаменами и лавровыми ветвями, перед ними по два трубача. 10 числа начался большой маскарад из 1000 масок и продолжался целую неделю. Петр веселился, как ребенок, плясал по столам и пел песни.
Вторичное церковное торжество было назначено на 22 октября. За день, 20 числа, Петр приехал в Сенат и объявил, что в знак благодарности за божию милость дает прощение всем осужденным преступникам, освобождает государственных должников, слагает недоимки, накопившиеся с начала войны по 1718 год. В тот же день Сенат решает поднести Петру титул Отца Отечества, Императора и Великого.
22 октября царь со всеми вельможами у обедни в Троицком соборе. После обедни читается мирный договор; Феофан Прокопович говорит проповедь, в которой описывает все знаменитые дела царя, за которые он достоин называться Отцом Отечества, Императором и Великим. Тут подходят к Петру сенаторы, и канцлер граф Головкин говорит речь: "Вашего царского величества славные и мужественные воинские и политические дела, чрез которые токмо единыя вашими неусыпными трудами и руковождением мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на театр славы всего света и, тако рещи, из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов присовокуплены: и того ради како мы возможем за то и за настоящее исходотайствование толь славного и полезного мира по достоинству возблагодарити? Однакож, да не явимся тщи в зазор всему свету, дерзаем мы именем всего Всероссийского государства подданных вашего величества всех чинов народа всеподданнейше молити, да благоволите от нас в знак малого нашего признания толиких отеческих нам и всему нашему отечеству показанных благодеяний титул Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского приняти. Виват, виват, виват Петр Великий, Отец Отечествия, Император Всероссийский!" Сенаторы три раза прокричали "виват", за ними повторил этот крик весь народ, стоявший внутри и вне церкви; раздался колокольный звон, звуки труб, литавр и барабанов, пушечная и ружейная стрельба.
Петр отвечал, что "желает весьма народу российскому узнать истинное действие божие к пользе нашей в прошедшей войне и в заключении настоящего мира; должно всеми силами благодарить бога, но, надеясь на мир, не ослабевать в военном деле, дабы не иметь жребия монархии Греческой; надлежит стараться о пользе общей, являемой богом нам очевидно внутри и вне, отчего народ получит облегчение".
Не раз предшественникам Петра и ему самому указывали на титул императора восточного; но Петр отвергнул эту ветхость и принял титул императора всероссийского; родная страна не была отлучена от славы царя своего, впервые оказано было уважение к народности.
Как же эта новизна, принесенная Восточною Европою, принята была в Европе Западной? Пруссия и Голландия признали немедленно новый титул русского царя. Другие медлили».
Цитируется по: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. том 17, глава 3. М.: Мысль, 1993. с.311-312
История в лицах
Фридрих-Вильгельм Берхгольц, из дневника:
22-го. По случаю празднования в этот день мира с особенным торжеством, для которого уже давно делались большие приготовления, я заблаговременно отправился на другую сторону реки, чтобы посмотреть на церемонии, назначенные во время и после богослужения в церкви Св. Троицы, где находились уже его величество царь и все русские вельможи. Там по окончании литургии и прочтении ратификации заключенного с Швецией мира архиепископ Псковский сказал превосходную проповедь, текстом которой был весь первый псалом и в которой он, изобразив все труды, мудрые распоряжения и благодеяния его величества на пользу его подданных в продолжение всего царствования и особенно в минувшую войну, объявил, что государь заслужил название отца отечества, великого, императора. После сего весь Сенат приблизился к его величеству, и великий канцлер Головкин, после длинной речи, просил его от лица всех государственных сословий принять, в знак их верноподданнической благодарности, титул Петра Великого, Отца отечества и императора Всероссийского, который был повторен за ним и провозглашен всем Сенатом. За несколько дней перед тем государь повелел Сенату объявить по всему государству, что он всемилостивейше дарует прощение и свободу всем находящимся под стражею и преступникам, кроме убийц и обвиняемых в преступлениях выше разбоя, так что освобождались даже и те, которые злоумышляли против его особы и были осуждены вечно на галеры; кроме того, что прощает все недоборы и недоимки с начала войны по 1718 год (суммою на многие миллионы), потому что считает долгом благодарить Всевышнего за милость, оказанную как при заключении мира, так и в прежнее время, и лучшим средством для выражения такой благодарности полагает оказать милость же и хоть сколько-нибудь помочь страждущим. Этот указ был немедленно обнародован по всему государству, и Сенат, в знак признательности, положил поднести царю помянутый титул, для чего и отправил к его величеству депутацию с всеподданнейшею просьбою принять его. Сначала государь, из скромности, не решался на это и пригласил к себе на другой день некоторых сенаторов и двух знатнейших архиепископов, чтобы отклонить такую просьбу; но благодаря их убеждениям и доводам изъявил наконец всемилостивейшее согласие на принятие нового титула. По окончании речи великого канцлера, среди радостных восклицаний внутри и вне церкви, при звуках труб и литавр, началась пальба из всех пушек крепости, Адмиралтейства и ста пятидесяти галер, прибывших накануне в ночь и расставленных по реке против здания Сената. В то же время загремел беглый огонь 27-ми полков, возвратившихся из Финляндии в составе 27 000 человек. Его величество отвечал Сенату следующими краткими, но достопамятными словами: “Зело желаю, чтоб наш весь народ прямо узнал, что Господь Бог прошедшею войною и заключением сего мира нам сделал. Надлежит Бога всею крепостию благодарить; однако ж, надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею греческою. Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам пред очи кладет, как внутрь, так и вне, от чего облегчен будет народ”. Сенат после того приносил монарху всеподданнейшую благодарность, а во время пения “Тебе, Бога, хвалим” и чтения Евангелия началась опять, как в первый раз, пальба вместе с музыкою и барабанным боем всех полков, стоявших перед Сенатом. По прочтении митрополитом Рязанским благодарственной молитвы, которой все присутствовавшие внимали коленопреклоненные, пальба возобновлялась в третий и последний раз.
Мир в это время
В 1721 году было издано одно из крупнейших произведений французского писателя Шарля Луи де Монтескьё – «Персидские письма»
Шарля Луи де Монтескьё. Персидские письма. Издание 1754 года
|
«Монтескье Шарль Луи [Charles Louis de Secondat, baron de Montesquieu, 1689—1755] — знаменитый французский политический писатель, историк и социолог, родоначальник европейского либерализма. Происходил из старинного гасконского феодального рода, купившего место в Бордоском парламенте и вошедшего в состав «дворянства мантии» (noblesse de robe) — чиновной знати, издавна отличавшейся независимым оппозиционным отношением к монархии. Монтескье с 1716 года был президентом Бордоского парламента. Связь с родовитым дворянством и судейской знатью, включавшей в себя много выходцев из крупной буржуазии, обусловила особое место дворянина Монтескье среди представителей старшего поколения французских «просветителей».
Работа Монтескье, охватывающая различные области общественных наук, выходит за пределы компетенции истории литературы. Поэтому рассмотрим здесь только художественные произведения Монтескье, учитывая их связь с его историческими и философскими построениями.
Наиболее значительное из художественных произведений Монтескье — «Персидские письма» (Lettres persanes, 1721) — ярко обрисовывает его позицию идеолога капитализирующегося французского дворянства. Критика монархии Людовика XIV и его преемников со всеми политическими, религиозными и бытовыми язвами старого режима — такова основная задача «Персидских писем». Их форма продиктована цензурой. Обличения абсолютистской Франции вложены в уста двух знатных персов, путешествующих по Франции и пишущих письма на родину. В «Письмах», повествующих деланно наивным тоном о европейских нравах, чуждый персам быт разлагающегося высшего света Франции противопоставлен праздной и чувственной жизни персидских гаремов с их знойными стихийными страстями. Сатирико-публицистический элемент чередуется здесь с гривуазно-гедонистическим, серьезные политические тирады — с сладострастными картинками в quasi-восточном духе. «Персидские письма» появились в самый разгар увлечения парижского высшего света азиатской экзотикой. Описания путешествий Бернье, Шардена и Тавернье, «1001 ночь» в переводе Галлана [1708] внесли в литературу рококо целый мир восточных образов, мотивов и красок. Уже до Монтескье появляется стремление противопоставлять восточный мир западному, влагая в уста восточного человека критику недостатков и предрассудков Запада. Так поступил Дюфрени в «Серьезных и комических развлечениях сиамца» (Amusements sérieux et comiques d’un siamois, 1707) — этом прототипе «Персидских писем». Кроме него на Монтескье повлияли также Лабрюйер, Фенелон и Лесаж. Таким обром роман Монтескье вырос на базе буржуазной литературы, перекликаясь с нею своими либерально-оппозиционными мотивами. Но сближаясь с буржуазной литературой, Монтескье в то же время отличается от нее своим дворянским гедонизмом, своими феодальными предрассудками. Самая оппозиция Монтескье монархии Людовика XIV не чужда элементов дворянской «фронды». Эти противоречия, характерные для капитализирующегося французского дворянства первой половины XVIII в., явственно выразились в «Персидских письмах», где автор сочувствует рабовладельческим замашкам своих героев-персов. Дворянско-аристократическими элементами идеологии Монтескье «Персидские письма» связаны с основным трудом его «Дух законов» (L’esprit de lois, 1748), где автор настаивает на учреждении верхней аристократической палаты, имеющей «право останавливать решения народа».
Противоречие между дворянско-консервативными и буржуазно-либеральными тенденциями, обусловленное противоречивостью общественной практики социальной группы, идеологом которой был Монтескье, определяет всю его литературную позицию. С одной стороны, Монтескье стоит на страже классических традиций, которые легли в XVIII в. в основу дворянской эстетики; с другой — классическую трагедию он приемлет не в том аристократическом выражении, которое придал ей Расин, а в том сниженном, вульгаризованном виде, который она получила под пером Кребийона-старшего и др.
Преклоняясь перед античностью, Монтескье использует античную тематику как для сочинений изысканно-светских, пронизанных дворянским гедонизмом идиллий («Книдский храм», «Путешествие на Пафос»), так и для противопоставления галантной мифологии «для дам» чисто буржуазного культа античной гражданственности и республиканской доблести («Размышления о причинах величия и падения римлян», 1734). Именно в передовых тенденциях литературной практики Монтескье следует видеть причину его громадной популярности в XVIII в. и оказанного им влияния на освободительную буржуазную литературу, для которой «Персидские письма» явились образцом «философского» романа, к тому же написанного в излюбленной буржуазными писателями XVIII в. эпистолярной форме»