СОЮЗ 
ОБЩЕСТВО 
СОБЫТИЯ 
МНЕНИЯ 
КУЛЬТУРА 
ИСТОРИЯ 
ОБРАЗОВАНИЕ 
ПРОЕКТЫ 
КАТАЛОГ 
ФОТО 
1814 год. 30 мая (18 мая ст.ст.) между Францией с одной стороны и союзными силами с другой был заключен Парижский мирный договор
«Так называемый первый Парижский мир, закончивший отечественную войну и последовавшую за ней войну за освобождение Германии, был заключен 30 мая 1814 года. между Людовиком XVIII с одной стороны и союзными державами — Россией, Австрией, Пруссией и Англией — с другой. Франция была введена обратно в границы 1 января 1792 года, с добавлением лишь части герцогства Савойского, бывших папских владений Авиньона и Венэссена и небольших полос земли на северной и восточной границе, ранее принадлежавших к австрийским Нидерландам и к разным германским владениям (между прочим, чисто немецкий городок Сварбрюкен, с богатыми угольными копями), всего около 5000 кв. килом. и более чем 1000000 жит. Швеция и Португалия вернули Франции все отнятые от нее колонии; Англия удержала за собой только Табаго и Санта-Лючию в Вестиндии и о-в св. Маврикия в Африке, но возвратила Испании о-в Гаити. Франции было предоставлено сохранить все захваченные ею предметы искусств, за исключением трофеев, снятых с бранденбургских ворот в Берлине и похищений, сделанных в венской библиотеке. К уплате контрибуции она не была обязана. Голландия была возвращена Оранскому дому. Швейцария была объявлена независимой. Италия, за исключением австрийских провинций, должна была состоять из независимых государств. Германия должна была образовать союз. Была объявлена свобода судоходства по Рейну. Франция, по особому соглашению с Англией, обязалась уничтожить торговлю рабами в своих колониях. Наконец, было постановлено, что представители всех держав, принимавших участие в войне, соберутся, в двухмесячный срок, на конгресс в Вену, для решения невыясненных еще вопросов. Тайные статьи договора добавляли, что "союзники" распределят спорные территории, по частному соглашению, между собой и только представят о том на утверждение конгресса; было предрешено также, что австрийские Нидерланды будут присоединены к Голландии, а Австрия, взамен, получит Венецию и Ломбардию. Франция заранее обязалась подчиниться всем решениям венского конгресса».
История в лицах
Из донесения Шарля-Мориса Талейрана королю Людовику XVIII:
Ваше величество.
В апреле 1814 г. Франция была занята тремястами тысячами иностранных войск, за которыми готовы были последовать еще пятьсот тысяч. Внутри страны у нее оставалась лишь горсть уже изнуренных солдат, совершивших чудеса доблести. Она имела вовне хотя и большие, но рассеянные и лишенные связи военные силы, которые не могли принести ей никакой пользы и даже не были в состоянии оказать помощь друг другу. Часть этих военных сил находилась взаперти в отдаленных крепостях, которые можно было бы удерживать в продолжение более или менее длительного времени, но которые, по всей вероятности, должны были пасть при простой осаде. Двести тысяч французов стали военнопленными. При таком положении вещей надо было во что бы то ни стало прекратить военные действия путем заключения перемирия, что и произошло 23 апреля. Это перемирие было не только необходимо, но оно представляло акт мудрой политики. Прежде всего требовалось, чтобы союзники заменили насилие доверием к нам, а его надо было внушить. Кроме того, перемирие не лишало Францию ничего того, что могло бы служить ей поддержкой в настоящем или хотя бы в самом отдаленном будущем; оно не лишало ее и части того, на сохранение чего она могла иметь хоть малейшую надежду, Все считавшие, что отсрочка сдачи крепостей до заключения мира позволила бы добиться лучших его условий, не знают или забывают, что помимо невозможности для Франции заключить перемирие без сдачи крепостей, попытка продолжить их занятие вызвала бы недоверие союзников и, следовательно, изменила бы их намерения.
Эти намерения были таковы, что Франция могла их разделять; они были много лучше того, на что можно было рассчитывать. Союзники были встречены как освободители; похвалы, расточаемые их великодушию, возбуждали у них желание его действительно проявить; надо было воспользоваться этим настроением, пока они проявляли его со всей горячностью, и не дать ему времени охладиться. Было еще недостаточно прекратить военные действия, надо было добиться освобождения французской территории; следовало полностью разрешить все вопросы, в которых была заинтересована Франция, и не оставить ничего неясного в ее судьбе, чтобы ваше величество могли сразу занять угодную вам позицию. Для достижения наилучших условий мира и извлечения из него всех тех выгод, которые он мог дать, необходимо было спешить с его подписанием.
По договору 30 мая Франция потеряла лишь то, что она завоевала, и даже не все завоеванное ею в течение завершаемой этим договором борьбы. Она утратила господство, которое не означало для нее благоденствия и счастья и которое она не могла бы сохранить вместе с выгодами прочного мира.
Для правильной оценки мира 1814 года надо вспомнить о впечатлении, произведенном им на союзные народы. Император Александр в Санкт-Петербурге и король прусский в Берлине были встречены не только холодно, но даже с недовольством и ропотом, потому что договор 30 мая не осуществлял надежд их подданных. Франция повсюду взимала огромные военные контрибуции; теперь ожидали, что на нее самое будет наложена контрибуция, но она не заплатила ничего; она сохранила в качестве своей собственности все завоеванные ею предметы искусства; все ее памятники были пощажены, и надо сказать, что с ней поступили с такой умеренностью, примера которой при подобных обстоятельствах не дает ни одна историческая эпоха.
Все вопросы, непосредственно интересовавшие Францию, были разрешены, в то время как решение вопросов, задевавших интересы других государств, было отложено впредь до постановлений будущего конгресса. Франция была приглашена на этот конгресс, но когда ее уполномоченные прибыли, то они обнаружили, что страсти, которые договор 30 мая должен был потушить, и предубеждения, которые он должен был рассеять, с момента его заключения снова ожили, может быть, вследствие сожалений, которые он возбудил у держав.
Они продолжали, например, называть себя союзниками, как будто война еще продолжалась. Их представители, прибыв первыми в Вену, письменно обязались в протоколах, существование которых французские уполномоченные подозревали с самого начала, но с которыми они познакомились лишь четыре месяца спустя, допустить участие Франции только ради формы.
Мир в это время
В 1814 году в свет выходит первый роман Вальтера Скотта – «Уэверли, или Шестьдесят лет назад»
 Иллюстрация к роману «Уэверли» издания 1893 года |
«Вальтер Скотт (1771—1832) — английский писатель, родом шотландец.
Романы Скотта распадаются на две основные группы. Первая посвящена недавнему прошлому Шотландии, периоду гражданской войны: от пуританской революции XVIв. до разгрома горных кланов в середине XVIII, — а отчасти и более позднему времени («Уэверли», «Гай Маннеринг» (Gay Mannering, 1815), «Эдинбургская тюрьма» (The Heart of Midlothian, 1818), «Шотландские пуритане» (Old mortality, 1816), «Ламермурская невеста» (The bride of Lammermoor, 1819), «Роб Рой» (Rob Roy, 1817), «Монастырь» (The Monastery, 1820). «Аббат» (The Abbot, 1820), «Воды св. Ронана» (St. Ronan’s Well, 1823), «Антиквар» (The Antiquary, 1816) и др.). В этих романах Скотт развертывает необыкновенно богатый реалистический типаж. Это целая галерея шотландских типов самых разнообразных социальных слоев, но преимущественно типов мелкой буржуазии, крестьянства и деклассированной бедноты. Ярко конкретные, говорящие сочным и разнообразным народным языком, они составляют фон, который можно сравнить только с «фальстафовским фоном» Шекспира. В этом фоне немало ярко комедийного, но рядом с комическими фигурами многие плебейские персонажи художественно равноправны с героями из высших классов. В некоторых романах — они главные герои, в «Эдинбургской тюрьме» героиня — дочь мелкого крестьянина-арендатора. Скотт по сравнению с «сентиментальной» литературой XVIIIв. делает дальнейший шаг на пути демократизации романа и в то же время дает более живые образы. Но чаще все же главные герои — это условно идеализированные молодые люди из высших классов, лишенные большой жизненности.
Вторая основная группа романов Скотта посвящена прошлому Англии и континентальных стран, преимущественно средним векам и XVIв. («Айвенго» (Ivanhoe, 1819), «Квентин Дорвард» (Quentin Durward, 1823), «Кенильворт», (Kenilworth, 1821), «Анна Гейерштейнская» (Anne of Geierstein, 1829) и др.). Здесь нет того интимного, почти личного знакомства с еще живым преданием, реалистический фон не столь богат. Но именно здесь Скотт особенно развертывает свое исключительное чутье прошлых эпох, заставившее Ог. Тьерри назвать его «величайшим мастером исторической дивинации всех времен». Историзм Скотта прежде всего внешний историзм, воскрешение атмосферы и колорита эпохи. Этой стороной, основанной на солидных знаниях, Скотт особенно поражал своих современников, не привыкших ни к чему подобному. Данная им картина «классического» средневековья («Ivanhoe» — «Айвенго», 1819) в настоящее время сильно устарела. Но такой картины, одновременно тщательно правдоподобной и раскрывавшей такую непохожую на современность действительность, в литературе еще не было. Это было настоящим открытием нового мира. Но историзм С. не ограничивается этой внешней, чувственной стороной. Каждый его роман основан на определенной концепции исторического процесса в данное время. Так, «Квентин Дорвард» дает не только яркий художественный образ Людовика XI и его окружения, но вскрывает сущность его политики как этапа в борьбе буржуазии с феодализмом. Концепция эта может быть неверна, как неверна она в «Айвенго», где центральным фактом для Англии конца XIIв. выдвинута национальная борьба саксов с норманнами, но все же исторический подход к прошлому, историческая концепция «Айвенго» оказалась необыкновенно плодотворной для науки истории, — она была толчком для известного французского историка Ог. Тьерри. При оценке Скотта надо помнить, что его романы вообще предшествовали работам буржуазных историков. Изо всех романов Скотта особенную историческую ценность имели «Шотландские пуритане» (Old Mortality, 1816), которых, по свидетельству Лафарга, особенно любил Маркс. Здесь Скотт развертывает яркую картину классовой борьбы в Шотландии при последних Стюартах, в конкретных образах показывая социальные корни пуритан и их противников роялистов. Но здесь же особенно ярко сказывается тенденциозность Скотта. Представителя крайнего революционного пуританства, Бальфура, он изображает как кровожадного злодея. В то же время Скотт не отказывает ему в некотором мрачном величии. Эстетически любуясь им, но морально осуждая, он все свои политические симпатии отдает умеренным обеих партий — искателям компромисса. Эта тенденция проникает все романы Скотта, характеризуя его как представители буржуазии, готовой на постепенное осуществление реформ, чтобы избежать народных волнений. Отрицательное отношение к тирании, к клерикализму (при просвещенно-либеральной идеализации «истинной религии»), к феодальной анархии, к солдатчине, к судебному формализму и т.п. делали Скотта политически актуальным для всех прогрессивных читателей тех стран, где борьба за «европейские» порядки была еще на очереди. При всей антиреволюционности Скотта в его произведениях можно найти даже оправдание восстания против особенно уродливых форм феодального угнетения (образ Робин Гуда и его соратников в «Айвенго»). Отсюда большая популярность Скотта среди континентальной демократии и любовь к нему таких людей, как Белинский.
Ограниченность историзма Скотта, тесно связанная с его политической позицией, заключается в том, что, если Скотт видит в прошлом зачатки последующих эпох вплоть до настоящего, то он неспособен видеть в настоящем зерна будущего, видеть настоящее в его (хотя бы и не революционном) развитии. В единственном почти современном ему романе «Антиквар» (действие происходит в 1790-х гг.) наиболее интересная часть — изображение пережитков и осколков прошлого в современности. Это делает роман Скотта низшей стадией по отношению к Бальзаку. Однако Бальзак является прямым продолжателем Скотта, а в первых своих вещах («Шуаны») — его непосредственным учеником.
Влияние Скотта было огромно. Механически с подражания его методу бесчисленны (в России Загоскин, Лажечников, «Князь Серебряный» А.К.Толстого и т.д.). Творчески использовали исторический роман С. многие крупнейшие писатели разных стран — Фенимор Купер в Америке, Манцони в Италии, Виктор Гюго («Собор Парижской богоматери»), в России Пушкин («Капитанская дочка») и Гоголь («Тарас Бульба»). Критическая оценка метода Скотта имеет большое значение для развития советского исторического романа».
