Я была уже где-то там … Не хватило еще чуть — чуть. Может даже было достаточно, если бы уходя, он просто шепнул — Я люблю тебя.


Раннее утро, за окном застыли съежившись в холодном небе, облака, дом оживал, наполняясь звуками. Вот сверху, над нами, запищал ребенок. Еще недавно, нам приходилось громче включать телевизор, чтобы "не замечать", как яростно занимается любовью Катри. Теперь она осталась одна. Нет не одна. Она и ее болезненный мальчик. Двумя этажами ниже, начала гаммами свой новый день дочь грузинки, будущая пианистка, если на то хватит терпения и денег. На подоконник тяжело сел голубь, глухо урча, затопал, противно царкая когтями жесть.

Постепенно прибой желаний утихал, и трогая себя, я уже не вздрагивала, как от ожога. Надо встать, запахнуть себя, горячую, в халатик и выйти на кухню, (кухня ведь общая) в первую очередь закурить, уже потом поставить чайник на плиту.

Короткой, автоматной очередью, в дверь постучали. Кого это принесло в такую рань? Живя в общаге, нет ничего удивительного, если вас разбудят в три ночи, но утро — это святое. Было слышно, как Мой, выйдя из ванной, спросил — Кто там? Ответа не было, но он открыл дверь и на миг метнувшись в комнату, сообщил — У нас гости, Кошкины, встречай.

Вот только Кошкина с его женщинами нам сейчас и не хватало. Пришлось встать и в срочном порядке, одним махом, прикрыть теплую постель, синим, большим одеялом.
- Ах, как я чертовски хороша — Сказала я себе искренне, проходя мимо зеркала на кухню, где уже сидели они. Вообще-то Кошкин, ленинградский друг моего, был отличным парнем, если бы не его гипермногоженство. Мы бавали у него в гостях, у официальной, и весьма скучной жены, а вот к нам он всегда приезжал с новой, утверждая всякий раз, что теперь таки, эта, его единственная, его судьба. С кем он на этот раз?

Кошкин как всегда кинулся целовать, щекоча губами, руку. Та, что была с ним…

Мой, словно не он только что, минут десять назад, ревел маралом в постели, уже трахал ее взглядом.
Боже, какая она красивая!

- Понимашь.
Ерзал Кошкин.
- Ленинградский приходит в такую рань. Мы сделали восемь кругов вокруг вашего дома, но так холодно, так холодно…

Я ему верила, уши у него буквально горели.

- Такси были свободны, я вот, здесь курица, и конечно водка, "Кристалл", хоть и московская, но классная…

Тараторил он, а она стояла, ждала, когда он наконец ее объявит, и улыбалась уголками губ, точно Джоконда.

- Да! Я не представил.
И Кошкин, по-кремлевски торжественно, объявил.
- Ее зовут Оленька, а это мои друзья.

В какой-то момент мне захотелось треснуть моего скалкой по голове. Ну нельзя же так разглядывать девушку. Это уже неприлично, убью!

А Оленька, нисколько не стесняясь, словно и не змечая раздевшего ее взгляда, протянув мне свою узкую и холодную руку, поздоровалась.
- Очень приятно. Я была в Таллинне в детстве, но так давно, что помню только оранжевого кота. Мне было тогда годика три всего, а он потом еще долго приходил ко мне во снах. Такого яркого кота я никогда и нигде больше не видела.

Она понравились мне сразу. Как только такому обормоту, как Кошкин, повезло ее познакомить с собой?

Пошарив на нашей полке общего холодильника, разогнав особо наглых тараканов, мы устроились за столом. Обычно многословный Кошкин, разлив водку, коротко скамандовал — За встречу!

Чокаясь, смотрят в глаза. Только Оленка сделала это, и я простила их, почему-то уверенная, что с ней, ни у моего, ни даже у Кошкина, ничего не будет. Можно расслабиться.



Из двухкассетника наяривал Чиж, курица была разобрана по тарелкам, и под столом уже стояла первая за сегодня пустая бутылка, когда на кухню, завернутая во что-то махровое, вошла сонная Танька, которая работала медсестрой. Ее жизнь текла по времени графика и она с недоверием посмотрела на часы.

- Утро, утро, Таня, все в порядке, мы тебя не разбудили?

Она выпила с нами без особого удовольствия стопарик, и взяв свой кефир, ушла к себе, на "Обратную сторону кухни". Мы продолжили.

Это когда мужики остаются наедине, говорят только о … Впрочем, откуда мне знать, о чем говорят тогда мужики? А здесь, уже неприятно мягкие, они как заговоршики, нагнувшись друг к другу, по десятому разу обсуждали свой бизнес. Как скучно. Как легко они сдаются, если не дать им надежду.

Я любовалась Оленькой, она само совершенство. Миниатюрная, сказочная Дюймовочка, такие, никогда не стареют, и их лица даже в преклонном возрасте, всегда остаются красивыми. Перетянутые пестрой змейкой каштанового отлива волосы, большие, с туркменским разрезом, серо-голубые глаза. Ничего лишнего, никакой косметики, можно только позавидовать, красивое, красивое всегда лицо.

Наши кавалеры, выжав из последней бутылки по полрюмашки, засобирались в "Экстру".

- Ты куда в домашке?

Мой, демонстративно засунув руки в карманы растянутых спортивок, попытался изобразить нечто вроде реверанса. Если бы не Кошкин, точно, упал бы тут же, на потертый линолеум кухни.

- Пусть идут, пусть.
Остановила меня Оленька.
- Процесс уже необратим. У вас есть горячая вода? В купе было жарко, можно мне принять ванну?

Действительно, пусть идут.
- Конечно, ванна свободна.
Наша соседка по блоку, Большая Таня, была в отпуске, у своих, в Украине, куда ездила всякий раз, когда ее личная жизнь трагически обрывалась. Вернется только через неделю, а сейчас мы одни.

Мой и Кошкин ушли. Было слышно, как они долго топтались у лифта, уже не стесняясь, громко матом обсуждали достоинства отмены сухого закона. Я провела Оленьку в ванную и открыла кран, тот чихнул, задергался в конвульсиях, и из него хлынула ржавая вода.

Я не могла себя заставить уйти. Хотелось oстаться, смотреть на нее, как она разденеться, как будет манить, укрывшись пеной.

Пусть протечет, надо подождать.

- Давай здесь покурим?
Предложила Оленька и протянула мне зеленую пачку "Salem". Мы долго и молча дышали ментоловым дымом, стряхивая вонючий пепел в раковину.

Не знаю почему, было совсем не холодно, но меня бил озноб. Сердце все ускоряло и ускоряло темп, словно сейчас, вот именно сейчас, должно было произойти что-то, чего я так боюсь и чего так жду.

- У Земфиры есть такие строки, может ты слышала.
Заговорила Оленька, все приближаясь и приближаясь.

- Делай со мной что хочешь
- Стань моей тенью завтра
- Ломай мои пальцы
- Целуй мою кожу
- Так тянет расстаться
- Но мы же похожи
- А-ах
- В твоих же зрачочках страх
- И в ни же чужая боль

Ее стихи, это про нас. Они про безупречную красоту, про невозможное, они, как … белый смокинг.

И она, прижавшись вплотную, опустила свою голову на мое плечо.

- От тебя еще пахнет любовью, это самой прекрасный запах на свете.
Мое сердце было готово взорваться, а ее пальцы ласково, едва касаясь, скинули с меня халат.

- Ты так хороша, так …
Шептала Оленька, целуя мои груди, губами лаская твердые соски.



Струя горячай воды била в ванну, время остановилось, а я была там, где еще никогда не бывала. Это так хорошо, так нерельно.

Мы были вместе целый день, и это был самый счастливый день в моей жизни. Теперь я знаю.

PS.

Потом вернулись они. Мой проспался, и все стало как всегда. Кошкин увез Оленьку в Ленинград, и в следующий раз уже приехал с другой, обычной. Оленьку я больше не видела.

Обсуждение закрыто

ТОП-10 материалов сайта за месяц

Вход на сайт