Протяжный и грустный крик журавлей, прощающихся одновременно с летом и краем, где оставались их гнёзда, разносился далеко-далеко: через лес, хутора, к морю и далее, за его невидимую границу.

Они познакомились у моря, наблюдая по весне за этими прекрасными и благородными птицами, которые с тех пор стали талисманом, оберегом в их совместной жизни, такой трогательной, где каждый был неистово предан другому, как эти птицы…

Анна мечтала, но не о «журавле в небе», а о своём уютном доме, о большом хозяйстве и детях, которым была уже готова передать свои знания и немалый жизненный опыт. Стоя в зарослях тростника в высоких болотных сапогах, Калев занимался лодкой, верно служившей ему долгие годы его морских рыбацких странствий. Он любил говорить: «Я иду в морское странствие». Друзья подшучивали над ним, но фраза «я иду в море за рыбой» была избитой и скучной. Уже год он не выходил в море – болела спина. Первое время он игнорировал рекомендации врача и продолжал рыбачить: разве можно было бросить дело своего отца?

Журавлей он заметил случайно, в один миг поразившись, что вокруг существует другой мир, не ограниченный воскресными посиделками с соседом, которого он тем не менее очень уважал, рыбой, бесконечными ремонтами лодки и морем, хотя оно по-прежнему занимало в его душе самое значимое место и не переставало восхищать. Он отошёл от лодки и раздвинул рукой стройные упругие стебли… На расстоянии примерно пятисот метров играли эти грациозные птицы, возбуждённые ранней весной и предстоящими хлопотами о потомстве. Это напомнило ему любовь его родителей, то, с каким благоговением и трепетом они относились друг к другу, даже в старости. Когда он был ещё маленький, ему казалось, что родители навсегда останутся с ним, ну разве что немного поседеют…

Краем глаза он уловил движение где-то слева, среди пушистых зарослей травы, напоминающей издалека окантовку-бахрому берега. «Вряд ли какой рыбак станет интересоваться птицами, им бы на рыбу охотиться, – он прекрасно знал характер и заботы таких же, как он сам, рыбаков. – Надо посмотреть, кто там, мало ли что…» Он решил незаметно подойти к месту, где предположительно прятался человек. Инстинкт охотника крепко укоренился в натуре этого нерадостного, на первый взгляд, человека. А нерадостным и угрюмым он казался только со стороны, привычка не выдавать свои эмоции так и осталась с детства. Отец учил его мужественно терпеть боль, стиснув зубы, и ни один мускул на лице не должен был дрогнуть. Он мог немного расслабиться разве что в гостях у своего друга Тийта, когда они часами вели дискуссии, затягивающиеся, как правило, до полуночи. Говорили в основном о том, что волновало, а волновал, конечно, единственный актуальный вопрос – рыбная ловля, в открытом ли море или на мелководье. И байки травили, в общем, всё как обычно. Разница была лишь в том, что Тийт продолжал своё дело и имел уже взрослых детей, быстро оперившихся и подавшихся в город. «Нам цивилизация нужна», – говорили, бывало, они, но родителей почитали – так было принято. Жена у соседа была женщина скромная, немного полноватая, но заботливая: всегда готовила им горячий ужин и, оставляя мужчин одних, занималась своими делами. Калеву казалось, что она – пример настоящей хозяйки, и в душе завидовал другу.

Сейчас Калев опешил, разглядев в мальчишечьей фигуре молодую женщину, поначалу его сбила с толку и несколько возмутила её короткая стрижка. Это было так странно, потому что он всегда представлял женщин с длинными волосами, и они напоминали ему сказочных русалок. У его матери были густые светло-русые волосы, которые она аккуратно собирала в пучок и прятала под косынку. Зачем прятала, он не мог уразуметь и до сих пор говорил ей: «У тебя такие красивые волосы, а ты их прячешь!» Она улыбалась и отвечала, что они уже не такие живые, как раньше, что седина не пощадила их. Но ему было важно лишь то, что она одна у него осталась, и его до боли в сердце мучали разные видения и беспокоили мысли о том, что и её когда-нибудь не станет. Его детская наивная надежда разбивалась, как волна о камни. Он помнил, как его отец подходил к матери и проводил по её волосам своей большой ладонью. Косынка сползала, волосы рассыпались, и отец мог просто уткнуться в них носом и несколько минут стоять, отдаваясь этой странной, на его детский взгляд, привычке, но спросить у отца об этом он не решался. Ничего постыдного Калев, маленький мальчик, не находил в этих минутных проявлениях любви и преданности, не потому, что это были его родители, а потому что так и должно быть. И он мечтал, что так же будет любить свою жену. Но, будучи замкнутым, ему не везло, женщины его сторонились. Он задавал себе вопрос почему, но ответа не находил. Ему казалось таким естественным дарить любовь другому человеку, и он был полон этой любви, только бери, но что-то не складывалось, и он уходил в море, погружаясь при этом в себя.

Эта весна была особенная, может быть, потому, что он почувствовал приближение какой-то новизны в его привычном образе жизни. Что или кто должны были принести эту новизну, взбудоражив всё его существо, он не знал, но прилежно думал об этом и жаловался Тийту. Тот смеялся и говорил, что ему пора влюбиться, но в душе Тийт переживал за своего друга, но мог ли помочь в таком щепетильном вопросе, как поиск спутницы жизни? Калев всё понимал и только вздыхал в ответ на эти слова. И вот сейчас он увидел эту странную, не подходящую под его стандарты женщину, хмыкнул, но всё-таки решился подойти и спросить, что она тут делает. Женщина, казалось, не обращала на него никакого внимания. Наверное, это задело его, как задевало всегда, когда он не получал ответы на свои вопросы.

– Здравствуйте! Не помешаю? – он кашлянул.

– Как Вы меня напугали! – она обернулась, вздрогнув. – Тише, пожалуйста, Вы спугнёте птиц.

– А-а-а, так Вы наблюдаете за журавлями… Я тоже их заметил, красивые... Простите, что напугал Вас.

– Прощаю, но не люблю, когда меня отвлекают во время фотосъёмки.

Только теперь он заметил в её руках фотокамеру. «Очередной фотограф в наших краях. Значит, у неё тоже есть главное в жизни дело», – подумал он про себя, вспомнив, что прошлой осенью здесь бродила целая компания. Сам он фотографировать не умел, но любую работу привык уважать.

– Не разглядел Вас издалека и беспокоился, что к нам снова пожаловали охотники, а отстрел птиц сейчас запрещён. Я Вас прекрасно понимаю, мы ведь тоже специально выходим рыбачить поодиночке, чтобы не мешать друг другу. – Он сказал это в настоящем времени, так, как будто ничего не заканчивалось.

– Вы рыбак? Это поистине достойное занятие!

– Вы правда так считаете?! – он обрадовался, ну хоть эта женщина похвалила его за то, что другие обычно не считали важным, позволяя себе высказываться с насмешкой о такого рода занятии.

Она же слишком хорошо знала и понимала моряков, не важно, ходили они в кругосветку или ловили рыбу. Ей вдруг захотелось рассказать ему о журавлях и о том, как ей здесь хорошо.

– Вы, кажется, не местная, я не видел Вас прежде, – он решил, что теперь-то обязательно нужно выяснить, кто она.

– Зато Вы, полагаю, типичный местный житель, который настолько знает всё, что происходит в его округе, что это становится неинтересно, а любое новое событие или незнакомый человек вызывают как минимум любопытство. Я права? – она выдала тираду на одном дыхании, и он смутился под её напором.

– Не знаю… Я живу здесь более 40 лет и действительно в курсе всех событий, но мне никогда не бывает скучно, всё меняется. Вы можете смело ко мне обращаться. Хотите, я свожу Вас на лодке на тот остров, видите? Он называется Педассаар. Там тоже гнездятся птицы, можно сделать интересные снимки, а про себя подумал: «С чего бы это я проявляю такой интерес?»

– Спасибо, это замечательная идея, мне так хотелось там побывать! – она просияла, и от такой неожиданной её метаморфозы ему стало так легко и хорошо, что он захотел сделать для неё что-нибудь ещё.

– Хорошо, что я уже закончила снимать, ветер усилился, а я куртку оставила дома, – ей было неловко, что на такое ответственное задание она пошла, нет, понеслась, забыв взять необходимую экипировку. Так велико было желание застать редкостные для людского взгляда брачные игры птиц.

– Возьмите пока мою, – он набросил ей на плечи пропитавшуюся морской солью и балтийским ветром куртку, а она, ни капли не стесняясь, глубоко вдохнула этот аромат, что немало его удивило. «Что-то в ней есть необычное», – подумал он и повеселел. Ветер трепал её короткие волосы, но это уже не раздражало его.

– А Вы правы, я действительно не живу здесь, а приехала в гости к другу моего отца. Когда-то они вместе работали, отец собирался погостить на хуторе, но неожиданно умер. Так что я теперь приезжаю сюда и за себя, и за него и всегда представляю, как бы они проводили вместе время: парились бы в бане, ходили на охоту, делали шашлыки и просто болтали.

– Мой отец тоже умер, и мы с мамой никак не можем с этим смириться, всё кажется, что он откроет дверь и войдёт радостный, оттого что наловил много рыбы. Мой отец был известный в нашей округе рыбак.

– Как похожи наши истории… – она сказал это про себя, но вслух и тут же быстро перевела тему разговора. – Знаете, тут неподалёку живёт интереснейший субъект по имени Тийт. Чего только не обнаружишь в его дворе! Поражаешься различным вещам, которые, кажется, просто так лежат без дела: старая косилка, пустовавший передвижной загон для буйного барана, кусок метеоритного камня, вероятно, со своей историей, крупный череп какого-то животного, тачка, телега, отдельно колёса. А на стене сарая, кроме различных инструментов, висит на верёвке вобла, причём рыбки как на подбор, поодаль оборудовано место для костра, где одиноко чернеет перевёрнутый котелок. Вы должны его знать.

– Это мой лучший друг, и Вы правы, если ко мне приезжает в гости кто-нибудь из города, мы ходим к Тийту, как на экскурсию. Порой я тоже думаю, что это бестолковые предметы, но для него они имеют определённую ценность не только как память, но и с точки зрения реального использования в хозяйстве. Представляете, у него в доме, например, лежат закреплённые на куске дерева клыки кабана. По ним можно прикинуть размер взрослого самца, который достигает до одного метра в высоту! Погодите, что же получается: Вы остановились где-то поблизости от его хутора?

– Да, его хутор от нас минутах в 10 неспешной ходьбы. Кроме леса, изредка перемежающегося с ухоженными лугами со скошенным сеном, по дороге и нет ничего. Последний раз я приезжала прошлым сентябрём, и скатанные валики сена запечатлелись в памяти, как фотографии. А ещё мы всегда кормим по дороге яблоками его лошадь. Как он не боится оставлять её вот так, без присмотра?

– А что тут особенного? Никто из соседей её не обидит, чужаки в эту глушь не заезжают, а волков мы отслеживаем, да и собаки у него серьёзные, серого за километр чуют.

– Тогда хорошо.

– Погодите, а этот Ваш знакомый случаем не на «Таммеотса» живёт?

– Угадали, – она обрадовалась, значит, он не может быть чужим для неё. – А пойдёмте к нам на чай! Я готовлю его из целебных ароматных трав. Каждый год собираю и высушиваю травы, иногда мы ходим в лес вместе с женой Юрия. А какие цветы она выращивает на своём участке, диву даёшься!

– В этом я с Вами полностью согласен, она всегда передаёт моей маме милый букетик. Что ж, с удовольствием присоединюсь к чаепитию, да и с Юрием повидаюсь.

Они неожиданно замолчали и остаток пути шли молча, мимо всё той же лошади, которая провожала их как старых знакомых, моргая большими сонными глазами.

– Этот год обещает быть богатым на яблоки, – почему-то отметил он. Это всё лошадь Тийта, он тоже любит кормить её яблоками с рук. Вспомнилось, как она пускается ему навстречу, едва завидев издалека. Сначала пыхтит, потом мягкими губами захватывает яблоко, осторожно касаясь ладони. «Вот бы и мне завести такую красавицу», – он углубился в свои мысли, и тот факт, что рядом шла эта женщина, его ни капли не смущал. Она не была своей в этом его мире, в этой округе, но в то же время создавалось впечатление, что они знакомы целую вечность. «Бывает, что люди чувствуют настроение друг друга и улавливают любое движение, стремясь предвосхитить желание другого, – странное ощущение», – вновь пустился он в размышления, но она тронула его за плечо, пришли.

– Кого я вижу, Калев, вот дорогой гость! Анна, где ты его нашла? К твоему сведению, нелегкая это задача – разыскать его в наших дебрях.

– Это случайно получилось, мы наблюдали журавлей, – она мельком бросила на своего спутника взгляд. Он стоял такой… воплотивший в себе все важные для неё качества мужчины. И её вовсе не расстраивала его небритость, что-то сокровенно-особенное она заметила в его глазах, когда они стояли ещё там, на берегу.

– С каких это пор наш заядлый рыбак, человек серьёзный, наблюдает за птицами? – Юрий был искренне поражён. – Калев, ты стал орнитологом?

– Для меня это стало такой же неожиданностью, – все трое рассмеялись.

Пока весна только прислала своих гонцов, и со дня на день её прибытия ожидали и звери, и птицы, и крестьяне, кто неустанно трудился на своих хуторах: готовил инвентарь, обновлял землю под будущие посадки, развешивал на деревьях скворечники. Весенние хлопоты означали для всех задел на следующий год. Осенью они соберут урожай, который покажет, хорошо ли они заботились о посевах, достаточно ли сил вложили. Об этом они проговорили весь вечер, он даже позабыл о своей рыбалке – такое с ним было впервые.

– Калев, а Вы скучаете по морю? – она знала, что задала глупый вопрос, ибо моряк или рыбак, оставляя море, очень страдает и с трудом привыкает к необходимости вести свои дела на берегу.

– Слава богу, что море рядом, и я всегда могу прийти на берег и поприветствовать его. Возможно, это прозвучит нелепо, но мы друзья, и любая встреча с морем привносит в мою жизнь неописуемую радость, чувство обновления и насыщения его энергией. Вы не можете не испытывать нечто подобное, когда наблюдаете за птицами, – он прикрыл глаза, отдаваясь этому своему чувству единения с морем. – Да, я был вынужден оставить рыбацкое дело, но я не перестал быть моряком. Наоборот, моё обострённое тяготение к морской стихии стало ещё острее. И иногда я позволяю себе небольшие морские прогулки. Если кто-то из друзей собирается порыбачить недалеко, то я напрашиваюсь за компанию и молча наблюдаю. Но про себя проигрываю все движения, повторяю все слова, которыми сам прежде сопровождал особо интересные моменты рыбной охоты.

Этим душевным вечером он рассказывал о себе, о своих родителях, становясь очень-очень близким ей и по духу, и по сложившейся жизненной ситуации. Она слушала и понимала, что может слушать его бесконечно долго, и ей это не надоест.

– Из вас могла бы получиться гармоничная пара, – спустя день Юрий всё-таки решился сказать ей об этом. Прежде он никогда не затрагивал эту тему, но в душе желал, чтобы её судьба устроилась, причём именно здесь, в той стране, куда он сам когда-то приехал, а потом так и остался. Теперь он решил, что пришла пора вмешаться, дабы она случайно не пропустила мимо свою птицу счастья. Уже семь лет, как не было рядом её отца, и он чувствовал за неё ответственность, как за дочь, особенно в те дни, когда она жила у них на хуторе.

– Возможно, – она была излишне задумчива все эти дни, что прошли с момента знакомства с Калевом.

В течение нескольких месяцев Юрий регулярно передавал ей привет от него и намекал на то, что не мешало бы ей приехать в августе, когда пойдёт черника, яблони отяжелеют от плодов, а лошадь Тийта будет ждать лакомства. Что-то ёкнуло в сердце: «Ты встретила журавлей, познав чары новой весны, так поезжай и проводи птиц. Позже они обязательно отблагодарят тебя». Впечатлённая внутренним ли голосом, зовом ли курлыкающих стай, Анна вернулась. И хотя черника уже отошла, отдав свою силу, зато она ещё успевала к моменту, когда птицы начинали готовиться к отлёту. Вот что было главным.

Он как раз подходил к «Таммеотса», когда и машина остановилась у хутора. Они встретились прямо здесь, долго смотрели друг на друга и наслаждались захлестнувшим обоих счастьем, понимание обретения смысла жизни коснулось их разума. Провожать журавлей они ходили уже вместе. Она фотографировала, он рыбачил, отплыв недалеко от берега, пока погода баловала их.

– Какие у тебя красивые волосы, – говорил Калев, ероша ей волосы на затылке, она же по-прежнему носила короткую стрижку. Но это было так несущественно для него.

Её мама переехала к ним, и теперь две женщины дышали полной грудью, как никогда ранее. Анна и Калев несли им добро и исполнение заветной мечты – мечты о счастье их детей. Они пока и не подозревали, что ждут малыша, но сердца их матерей нельзя было обмануть. Женщины всё чаще переглядывались и шептались, а вскоре мама Калева взялась за вязание, а мама Анны прекрасно шила.

Анна поделилась новостью с мужем их первой совместной весной, когда всё повторилось: они подсматривали за резвящимися журавлями, загадывая пол будущего ребёнка.

– Помнишь, как мы с тобой познакомились? На следующий день после нашей встречи я ходила к Тийту и рассказала ему, что видела журавлей. Знаешь, что он мне ответил? «Увидеть журавлей для женщины – верный признак скорого рождения ребёнка». Я не то чтобы приняла всерьёз его слова, но они отозвались внутри меня каким-то предчувствием, что-то кольнуло в области пупка, а сердце захолонуло так, что я испугалась. А потом мама рассказала мне, что она также предчувствовала моё зарождение. Видишь, так и произошло.

– Тийт мудрый. А наши матери всё знают наперёд. Пойдём, обнимем их и посмотрим, какие из твоих фотографий можно отобрать для выставки в городе, такой материал надо показывать людям, – он поцеловал её в макушку.

Это был счастливый год – её первая персональная выставка фотографии, первенец и первые ощущения воссоединения со страной, которая становилась её родиной.

Опубликовано: Газета «Поэтоград» №09 (161), 2015. Москва

Фото на заставке - автора

Обсуждение закрыто

ТОП-10 материалов сайта за месяц

Вход на сайт