Публикация два года назад на портале slavia.ee главы "Народ и гражданин" из книги русского омбудсмена в Эстонии Сергея Середенко "Русская правда об эстонской конституции" вначале прошла незамеченной, но к сегодняшнему дню только на нашем портале с ней познакомилось более 1000 человек. Многие находки, впервые опубликованные в этой главе, а также юридические доводы и построения стали уже общим местом русского дискурса в Прибалтике, в частности, тезис Середенко о краже у русских Латвии и Эстонии гражданства этих стран в начале 90-х годов.

Представляемая первая глава объемного исследования посвящена конституционным ценностям современной Эстонии, и так и называется - "Ценности". Исследование интересно прежде всего тем, что называет ценности "поименно", не ограничиваясь неопределенными "общеевропейскими ценностями", например. В публикуемой главе проведен детальный анализ того, какие из декларированных конституционных ценностей Эстонии являются реальными, а какие - фиктивными. Как и прежде, правозащитник использовал компаративный анализ для того, чтобы показать, как та или иная страна относится к той или иной ценности, как понимает и как формулирует тот или иной конституционный принцип. Написанная в научно-популярной манере, глава читается очень легко, чему во многом способствует присущая Середенко ирония.

Сегодня мы предлагаем вашему вниманию первую часть I главы книги Сергея Середенко «РУССКАЯ ПРАВДА ОБ ЭСТОНСКОЙ КОНСТИТУЦИИ»

Сергей Середенко

РУССКАЯ ПРАВДА

ОБ ЭСТОНСКОЙ КОНСТИТУЦИИ

Глава I. ЦЕННОСТИ. Часть I

Всякое общество базируется на ценностях, причем постоянные цивилизационные столкновения говорят нам о том, что эти ценности – разные, и у всякого общества, помимо глобальных, есть и свои. Если мы возьмем инструментальное определение государства как «способа вовлечения нации в исторический процесс», то как раз смысл участия нации в историческом процессе – утверждение на «мировом рынке» своими силами своих ценностей. Наиболее отчетливое столкновение, которое доводится переживать нам – это конфликт «общеевропейские ценности» versus «духовные основы Русского мира». И если первые сформулированы достаточно хорошо, то попытки формулирования вторых привели к тому, что этот конфликт в первом приближении рассматривается как конфликт «свобода, равенство, братство» versus «вера, надежда, любовь»…

Государственные и национальные ценности присутствуют (или не присутствуют, как «вера, надежда, любовь») в конституциях в явном и неявном виде. Обычно они заявляются в преамбуле, общих положениях, а также главе «Основные права и свободы»; очевидно, что права и соответствующие им обязанности образуют дуэты именно вокруг ценностей, при этом сами ценности обычно не дефинируются. Права и свободы, в свою очередь, могут выступать как самостоятельные ценности, при этом связка прав и обязанностей как бы спускается на ступеньку вниз.

Интересно, что первые три главы книги1 президента США, лауреата Нобелевской премии мира Барака Обамы «Дерзость надежды» называются «Республиканцы и демократы», «Ценности» и «Наша Конституция». Исследуя современные американские ценности, и основательно запутавшись в ценностях, целях и принципах (например, в русском переводе книги использована фраза: «если мы не желаем платить за эти ценности определённую цену»), Обама решает идти от противного: «Может показаться, что в сегодняшней Америке ничто не ценится так высоко, как богатство, стройная фигура, молодость, известность, безопасность и развлечения. Мы утверждаем, что ценим то наследство, которое завещаем своим потомкам, и при этом оставляем им гигантские долги…».
Определение ценностей – занятие ответственное.

Помимо ценностей, конституции часто формулируют и цели государства. Цели в данной работе мы будем рассматривать как ценности (блага), которыми государство в момент принятия конституции не обладает, но к обладанию которыми стремится. Эти ценности можно как создать, если их нет в данном обществе, так и присвоить. Свои же ценности надо уметь защищать.

Одно из конституционных определений целей – «идеалы», которые свойственны прежде всего социалистическим конституциям. Так, в советские конституции под названием «коммунистический идеал» была внесена цель «Свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех», что в отрыве от контекста выглядит как девиз… либералов.
В одном из выступлений 87 председателя Комитета Госдумы РФ по международным делам Константина Косачева было использовано выражение «конституционная миссия» применительно к «защите собственных граждан как дома, так и за рубежом». Над использованием этого термина стоит подумать.

Непосредственное отношение к ценностям имеют и «интересы», которые я определяю как «средство актуализации ценностей». «Интересы» также могут фигурировать в конституциях: так, ст. 18 Конституции ЭССР 1978 года определяла, что мероприятия в области экологии проводятся «в интересах настоящего и будущего поколений».

Постоянные, активные взаимоотношения конституции с реальностью могут порождать новые цели и самостоятельно. С этим согласен и Обама: «Отказ от абсолютизма, заключенный в самой структуре нашей Конституции, иногда играет с нашими политиками злую шутку – кажется, что у них нет вовсе никаких принципов. Но почти во всей нашей истории именно Конституция поощряла сам процесс сбора и анализа информации, а также споры, в которых рождался пусть не самый лучший, но верный выбор не только средств для достижения наших целей, но и самих этих целей».

Данное высказывание только подтверждает мысль о том, что ценности и цели общества содержатся в конституциях как в явном и неявном виде, так и в скрытом, неактуализированном виде.

Человек

Как уже было указано, в конституциях ценности в явном виде – редкость, поэтому к ценностям, прописанным «черным по белому», обычно обращено особое внимание. Зачастую они определяются как «высшие» ценности.
Явный рекордсмен по числу конституционно определённых высших ценностей -Хорватия. Ст. 3 Конституции Хорватии определяет, что «Свобода, равенство, национальное равноправие, миротворчество, социальная справедливость, уважение прав человека, неприкосновенность собственности, охрана природы и окружающей среды, верховенство права и демократическая многопартийная система являются высшими ценностями конституционного строя Республики Хорватия».
Большинство конституций, однако, не так рассеянно в определении высших ценностей, и концентрируются на чём-то определённом. Чаще всего это «человек».

Российская конституция 1993 года, например, в ст. 2 определяет, что «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав человека и гражданина – обязанность государства». Эта же мысль повторена и усилена в преамбуле и ст. 17 конституции. Ст. 18 стоит привести целиком: «Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием».

Ст. 1 Конституционного закона Латвийской Республики 1992 года «Права и обязанности человека и гражданина»: «Человек, его жизнь, свобода, достоинства и права являются высшей основной ценностью Латвийского государства».

Еще более возвышенно в отношении человека звучит ч. 1 ст. 2 Конституции Республики Беларусь 1996 года: «Человек, его права, свободы и гарантии их реализации являются высшей ценностью и целью общества и государства». Как видно из приведенного отрывка, человек в Белоруссии – не только высшая ценность, но и вообще высшая цель общества и государства. Особое внимание, как видно, уделено также гарантиям прав и свобод человека. И всё это – первые статьи конституций.

Конституция Французской Республики 1958 года являет собой другой подход: будучи сугубо «технической», как и конституция Латвийской Республики 1922 года, она, тем не менее, в преамбуле определяет, что «Французский народ торжественно провозглашает свою приверженность Правам Человека и принципам национального суверенитета, как они были определены Декларацией 1789 года, подтверждённой и дополненной преамбулой Конституции 1946 года».

Из выступления председателя ВС ЭР Арнольда Рюйтеля на 46 сессии ГА ООН 17 сентября 1991 года: «Я счастлив представлять перед Объединенными Нациями государство, которое вновь обрело независимость. (…) Вопрос прав человека является главной заботой эстонцев. Свобода и права человека являются, в конечном итоге, тем, за что мой народ боролся».

Так вот: в Конституции ЭР вообще нет слова «человек». Есть «никто», «каждый», «эстонец», «гражданин Эстонии», «гражданин иностранного государства», «лицо без гражданства», «супруг», «родитель», «ребенок»… А «человека» нет. (Знакомый искусствовед утверждает, что эстонская живопись в целом также обходится без изображения человека). Да: «приверженности Правам Человека», даже с маленькой буквы, тоже нет. То есть вообще нет упоминания «прав человека». Один раз встречается «человеческое достоинство», один раз – «люди с недостатками», и два раза – «другие люди», но об этом чуть позже.

Хотя дебаты о правах человека были. Вот как это выглядело в рабочей группе Конституционной Ассамблеи (КА) по преамбуле80.

«Хянни просит, чтобы в преамбулу были вписаны принципы демократии и прав человека. Руннель находит, что демократия настолько деформированное понятие, что следует исходить из личности. Салум хочет, чтобы была исключена фраза «высшая власть находится в руках народа», но в то же время подчёркивает, что надо бы внести национальное государство. Хянни заверяет, что следует выбрать механизм, с помощью которого народ будет сохранён. А это – демократия».

Автор одного из конституционных проектов Андо Лепс о каталоге «прав человека»: «Вторая глава – основные права и обязанности граждан Эстонии. В ней, наверно, нет нужды отдельно подчёркивать свободы граждан, так как права и обязанности и есть те границы, между которыми умещается свобода граждан. Это такая глава, про которую никогда не знаешь, сколько этих самых прав и обязанностей надо в итоге вносить. Всегда можно больше, а можно и меньше».

Вопрос, который сложно обойти в конституции – это вопрос отношения к человеческой жизни. Стандарт здесь задают, безусловно, международные соглашения, причём стандарт, на мой взгляд, неудачный. Например, ст. 3 Всеобщей Декларации прав человека гласит, что «Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность». «Право на жизнь» - странная конструкция. «Право», как мы уже заметили выше, всегда имеет корреспондирующую «обязанность», «право» - это всегда одновременно и право выбора, и право требования. Если есть «право на жизнь», то кто-то обязан её обеспечить умирающему от старости, от неизлечимой болезни… Но никакого «кто-то» по ту сторону декларации - нет.

В Конституции ЭР «право на жизнь» тоже есть – в ст. 16. «Это право защищается законом». Но никакого Закона о защите человеческой жизни в Эстонии, разумеется, нет. Запрета смертной казни тоже нет. Есть в той же статье фраза о том, что «Никто не может быть произвольно лишён жизни». В КА Вардо Румессен даже требовал поставить вопрос о смертной казни на голосование. Сошлись на приведённой формуле.

Во вступлении к этой главе я упомянул «духовные основы Русского мира». Очень красивая формула для спекуляций. Однако вот что по интересующему нас предмету я вычитал у Карамзина, там, где он описывает Владимира Святого: «Он щадил жизнь самих убийц и наказывал их только вирою, или денежною пенею: число преступников умножалось, и дерзость их ужасала добрых, спокойных граждан. Наконец, духовные пастыри церкви вывели набожного князя из заблуждения. «Для чего не караешь злодейства?»- спросили они. «Боюсь гнева небесного»,- ответствовал Владимир. «Нет,- сказали епископы,- ты поставлен Богом на казнь злым, а добрым на милование. Должно карать преступника, но только с рассмотрением». Великий князь, приняв их совет, отменил виру и снова ввёл смертную казнь, бывшую при Игоре и Святославе»54.

Год это, согласно Карамзину, 996. Интересный случай со всех точек зрения. Владыка мирской смертную казнь отменил, а владыка небесный усилиями своих епископов восстановил… Ещё: я отдельно не изучал этот вопрос, но, по-моему, это первый случай официальной отмены смертной казни в раннем европейском средневековье.

Автор термина «гражданские оккупанты» Лаури Вахтре в КА: «Пару слов по вопросу смертной казни. По-моему, мы слишком серьёзно относимся к одной из десяти заповедей – не убий! В последнее время её начали толковать иначе, чем понимал её весь христианский мир на протяжении тысячелетий. Тысячелетиями делалась разница между убийством и казнью. Я очень прошу не смешивать между собой эти вещи. (…) Если мы поставим цели общества выше человека, что совершенно возможно, и не только во имя идеи коммунизма, есть и иные идеи, то этот вопрос вообще отпадёт. Тогда смертная казнь, конечно, не запрещена. (…) Вопрос в том, будем мы вписывать в конституцию что-нибудь про смертную казнь, или нет. Если мы не впишем, то это вовсе не означает автоматически, что в Эстонии есть смертная казнь, а это означает то, что этот вопрос решается отдельно законом, и что этот закон можно при любых обстоятельствах изменить. Закон же изменить гораздо проще, чем изменить конституцию».

Юри Рятсеп: «По-моему, при внесении в конституцию этого принципа мы должны считаться с очень хрупкой несущей плоскостью нашей нынешней государственности. У нас нет нормального контроля за своей территорией, у нас нет границы, которая отделяла бы нас от великой родины, к которой мы, к несчастью нашего народа, сами принадлежали несколько десятилетий. Криминогенная ситуация в ЭР сейчас катастрофическая и в условиях действительности смертной казни. (…) Я считаю, что упоминание проблемы смертной казни в нашей конституции в настоящий момент политически принципиально неверно. Я думаю, что мы не должны так громко говорить об этом нашем совершенно человечном намерении».

Айн Каалеп: «Есть ещё этическое соображение, о котором обычно не думают: если в государстве есть смертная казнь, то должен быть и исполнитель смертной казни. Если смертная казнь установлена законом, то в принципе каждого гражданина ЭР можно обязать исполнить её, что, на мой взгляд, совершенно неприемлемо. Введение должности палача не соответствует сути современного гуманного государства».

В нынешнем эстонском УК, который вступил в силу в 2002 году, смертной казни нет. И «человека», как и «прав человека», в Конституции ЭР тоже нет. И в прежних Конституциях ЭР не было. Традиция такая.
А что есть?

Eestlus

Есть eestlus – «эстонство». Понятие, не имеющее перевода. По всей видимости, это какой-то особый эстонский гордый дух. «Дух» (народа), кстати, вполне конституционный термин и присутствует, например, в преамбуле Конституции Литовской Республики 1992 года.

В преамбуле эстонской конституции eestlus сформулирован так: «Народ Эстонии, выражая непоколебимую веру и твердую волю укреплять и развивать государство (…), которое призвано обеспечить сохранность эстонской нации и культуры на века…».

В 2007 году эстонский парламент Рийгикогу по упрощенной процедуре добавил в конституционный перечень составляющих eestlus еще и эстонский язык. В пояснительной записке к законопроекту обосновывалось это так: «Наша забота о нашем красивом языке нуждается в еще более символическом и правовом обеспечении. Придание эстонскому языку конституционного достоинства должно существенно поднять престиж обучения государственному языку и его повседневного использования среди жителей Эстонии, для которых родным языком является какой-то другой язык».
Редкий случай: преамбула конституции национального государства адресована… инородцам.

Место eestlus в иерархии эстонских ценностей можно определить по высказыванию члена КА Хандо Руннеля: «Прежде всего мы должны обеспечить права эстонцев, и только потом – права человека». Я долго медитировал над этой формулой; один из выводов, к которому я пришел, это вывод о том, что эстонцы – не совсем люди…

К разбору eestlus мы вернемся еще не раз, пока же отметим следующие обстоятельства. Прежде всего, обращает на себя внимание то, что ради сохранения на века эстонской нации, языка и культуры должен трудиться весь народ Эстонии. Тем самым уже в преамбуле формально заложена дискриминация, которая отчего-то отрицается в ч. 1 ст. 12: «Перед законом все равны. Никто не может быть подвергнут дискриминации из-за его национальной, расовой принадлежности…».

Второе, что обращает на себя внимание – это уникальная конструкция, предусматривающая исключительно сохранение eestlus. Без развития. С этой точки зрения у Эстонии, согласно Конституции, нет будущего. Только старость.
По мнению министра образования и науки Тыниса Лукаса «Eestlus – это процесс, у которого есть своя история. Программа соотечественников должна заниматься её освоением (архивы!). Сейчас история гибнет у нас на глазах. Сохранять и кое-где восстанавливать надо надгробные памятники (по одной из оценок, значимых для eestlus в мире их сейчас около 200)»48.

Как видно, и тут только сохранение. Почему так? Одно из возможных анекдотических объяснений здесь то, что эстонская нация и культура уже настолько совершенны, что в развитии не нуждаются.
Метафизика «сохранения» сказывается во всем - так, например, подводя итоги 2009 года, директор Института эстонского языка Урмас Сутроп заявил3: «Уходящий год был для эстонского языка хорошим, поскольку эстонцы между собой говорили всё-таки по-эстонски».

Другое объяснение противоположного свойства: с eestlus всё так плохо, что его надо сохранять совершенно радикальными мерами. И в этом смысле Конституция Эстонской Республики – Красная Книга eestlus.

Вот как состояние eestlus описывает5 Кивисильдник (Свен Сильдник) после парламентских выборов 2007 года:
«Выборы Рийгикогу и вслед за ними создание коалиции показывают, что 99% нашей бродящей биомассы отринуло национальные признаки, национальное мышление и всё такое. С одной стороны это, конечно, конец национального государства и eestlus. Реформистская партия представляет загашный интернационализм населения и рыночный фундаментализм. (…) Глядя с национальной точки зрения, мы переживаем интересный период перехода в небытие. Это совершенно неповторимый опыт, осуществляемый без малейшего напряжения. Размеренно и даже радостно. Никто даже не ворчит, и это очень хорошо – проблемы нам не нужны. Разве нам помогло бы, если бы мы вымирали так, как палестинцы выживают? Взращивая террористов-самоубийц? Без зарубежной помощи? Это было бы ужасно».

Тут необходим контекст. Кивисильдник – один из авторов могучей кучки фрондирующего издания «Tegelikkuse keskus» («Центр реальности»), которая прославилась, в частности, майками с надписью «Kommarid – ahju!» («Коммуняк – в печь!») с указанием персоналий. А выборы 2007 года – это те выборы, которые выиграл Ансип своим обещанием снести Бронзового солдата. Хотя – будем точны,- в его избирательной программе такого пункта не было. Но все, кому надо, понимали, о чём речь. Контекст важен для понимания уровня эстонского национализма. Если уж такие внешне триумфальные для eestlus выборы объявляются ревнителями идеи упадочными…

Третье достойное внимания наблюдение – это наличие особенных конституционных прав, принадлежащих исключительно эстонцам. Например, ч. 3 ст. 36 – «Каждый эстонец имеет право поселиться в Эстонии». С учетом того, что на момент принятия конституции понятие «гражданин Эстонии» было практически идентично «эстонцу», реальный перечень этих прав несравненно шире.

Часть из этих особенных прав обсуждалась в КА, но в текст Конституции не вошла. Вот, например, обсуждение института президента в рабочей группе КА по преамбуле:

«Обсуждают, должен ли государственный старейшина быть по национальности эстонцем. Не могут определить, должен ли он быть эстонцем по обоим родителям и т.д. Отказались в этой части от продолжения обсуждения.
По предложению Руннеля председатель группы Салум обещает передать на заседание ассамблеи и рост государственного старейшины: для мужчин нижний предел 1,75 м и для женщин 1,62 м».

Полного триумфа eestlus, однако, в конституции не состоялось. По разным причинам. Например, главу «Основные права, свободы и обязанности» первоначально предлагалось назвать «Права и обязанности граждан», сиречь эстонцев. Однако возобладал подход Юри Адамса: «(Мы) отказались от традиционного названия «Права граждан и обязанности граждан». Вычеркнули слово граждане. Здесь была предпринята попытка выстроить главу на правах человека».
При этом, как было показано выше, вообще обойдясь без их упоминания.

Триумф развился позже, однако все вышеизложенное говорит о том, что Эстонская Республика была (вос)создана исключительно для эстонцев, а другим национальностям отведена почетная роль обслуги. Как это разительно отличается от, например, Конституции Азербайджанской Республики 1995 года:

«Статья 4. Единство народа
Народ Азербайджана един.
Единство народа Азербайджана составляет основу Азербайджанского государства. Азербайджанская Республика является общей и неделимой родиной для всех граждан Азербайджанской Республики.

Статья 5. Недопущение присвоения власти.
Ни одна народность Азербайджана, ни одно лицо, социальная группа или организация не может присвоить полномочие по присвоению власти.
Присвоение власти является тягчайшим преступлением, направленным против народа».

Однако триумф одной национальности над другой в условиях очень маленькой страны вечным быть не может. Потому что начинаются проблемы, и надо что-то менять. Но менять тут что-то сложно, потому что Конституция ЭР утверждает, что заданное ей неравноправие – «на века». Приходится импровизировать.

Импровизации идут в двух направлениях – сделать всех эстонцами («интеграция», на которой остановимся отдельно) и… другие импровизации, которые достаточно многочисленны. Неизменным в них остается доминирование eestlus.

Вот, например, заявления канцлера юстиции Индрека Тедера о «конституционном патриотизме». Выступая осенью 2009 года с докладом в Рийгикогу, Тедер отметил, что Эстония слишком зациклена на национальном подходе к государственному управлению и должна перейти от него к гражданскому подходу. При этом, разумеется, не следует терять бдительности. «В этом смысле националистическое мышление и практика представляют собой последний рубеж обороны против идеологических атак»,- заявил он.

«Цели существования эстонской государственности, занесенные в преамбулу Конституции Эстонии, среди которых - гарантировать сохранение эстонского народа, языка и культуры на века, являются верховными и реалистичными целями, для достижения которых необходимо выбирать правильные и уместные правовые средства», - сказал Тедер. И добавил, что в течение 18 лет после восстановления независимости Эстонии в стране отдавалось предпочтение националистическому подходу.

«Однако с таким подходом возникает опасность рассматривать вещи слишком узко. (…) Мне кажется, что эстонское государственное мышление и философия нуждаются в том, чтобы включить новую скорость. Это можно назвать постепенным переходом от националистического мышления к гражданскому мышлению».
Тедер признался, что сохранение эстонской нации и культуры на века, как государственная цель, ему нравится, однако, по его мнению, эти цели не для всех жителей являются основой их идентичности и не все строят свою связь с государством, основываясь на них. «Я уверен, что эмоциональные высказывания о 700-летнем рабстве и 50-летней советской оккупации не являются единственными признаками, определяющими то, кем мы являемся, и мы не должны судорожно держаться за националистическую романтику 19-го века».
Продолжая тему eestlus, следует отметить развивающийся универсализм «национальных учений». Из указа президента Азербайджана от 29 декабря 2006 года88: «Основоположник независимой азербайджанской государственности Гейдар Алиев, подарив нам столь глубокую философскую концепцию, как азербайджанство, неоднократно завещал беречь азербайджанский язык, историю Азербайджана, азербайджанскую культуру и национальные духовные ценности. В нашей стране ведется огромная работа в рамках идеологии азербайджанства, однако ощущается необходимость в системной координации этой работы из единого центра».
Как видно, единственной артикулированной «национальной духовной ценностью» всех «национальных учений» является национальный язык. А что еще, кроме ксенофобии и особенно русофобии, а также нарциссизма, объединяет такие «глубокие философские концепции», как эстонство, азербайджанство, татарство, латышство и прочие? По сути, ничего. Впрочем, латышский политолог Кристиан Розенвалдс открыл, что переход ко множественным фобиям на самом деле не что иное, как правильная позиция правильного латыша. Одновременный антисемитизм и русофобия – это «уход от однобокого имиджа». ««Не модно быть больным русофобией — зачем все время быть против кого-то. А если ты против многих, то становишься «за» кого-то. Открывая новый фронт, они (Национальный блок – С.С.) показывают, что выступают за латышский народ, который обижают и евреи, и русские»89.
Все сказанное относилось к небольшим, в сущности, государствам. Украинский же теоретик национализма Мирослав Попович пошёл дальше, и наделил каждую из трех основных территорий Украины своей миссией. «И там же Попович признает: мол, каждый край – И Харьков, и Донецк, и Киев, и Полтава, и другие города – имеют свою миссию. Например, Львов был всегда за национальный прогресс. И все, что касалось независимости Украины, в наибольшей степени развивалось и принималось во Львове. Демократия, гражданские свободы и права человека заботили Центральную Украину. Наконец, если речь идет об экономических реалиях, то самым сильным выразителем стремления к благосостоянию был Юго-Восток»90.
Воистину, выделить под «национальный прогресс» и «права человека» свои территории может только большое государство…
Эстонский язык
Каждый раз в связи с этим вспоминаешь Юргена Хабермаса: «Язык – это власть».
Современный эстонский язык, который законодатель, крепко подумав, определил отдельной конституционной ценностью и отделил от культуры, по своему содержанию чрезвычайно агрессивен для русских, что является главным препятствием к его изучению. Какой смысл учить язык, на котором ты – подонок, и мир открывается тебе именно с этой стороны, как только ты начнёшь что-то на этом языке понимать. Будучи малым народом, эстонцы, помимо всего прочего, крайне нетерпимы к неизбежным для начинающих говорить на их языке ошибкам. При этом язык, несмотря на свою относительную сложность, действительно красив. Жаль, что достался эстонцам.
Забегая вперед, скажу, что такой невероятной правовой защиты, как эстонский язык, не имеет ни один язык в мире. Здесь сказался один из феноменов, которые мы рассмотрим в главе «Эстонский конституционализм». Эстонский язык, как мы увидели – единственная позитивная составляющая eestlus, которую эстонцы могут предъявить миру, не краснея. Одновременно эстонский язык «наружу» выступает в виде основания для языковых репрессий, которые осуществляет Языковая Инспекция.
«Мы, эстонцы, можем оценивать себя не столько по численности, сколько по жизнеспособности своей культуры. Эта жизнеспособность происходит в основном из языка – поэтому мы защищаем статус эстонского языка как единственного государственного языка в Эстонии и считаем естественным, что все, кто у нас надолго задерживается, должны знать наш язык!»48.
Статус государственного языка вернулся к эстонскому в 1988 году: показательно и пророчески при этом, что в Конституцию Эстонской ССР 1978 года он вошел на свое традиционное пятое место в главу… «Политические основы». С тех пор, действительно, «эстонский язык» - одна из основ внутренней политики Эстонии.
Как-то во время застолья у выдающегося мыслителя современности Сергея Переслегина хозяин дома вспомнил о том, что была у него возможность выяснить, в чём разница между языком и диалектом. «Припёрли мы как-то к стене этим вопросом одного филолога (как я понял, не меньше член-корреспондента РАН). Тот долго сопротивлялся, но потом всё-таки раскололся. «Ну что вы, сами не понимаете, что ли? Конечно, диалект становится языком тогда, когда у него появляются свои армия, авиация и флот…».
Я привёз эту шутку в Эстонию и рассказал одному своему другу. «Правильно»,- сказал он. «Зачем, думаешь, Эстонии армия и флот? Только для защиты языка…».
Это я, в том числе, к тому, что официально, «наружу» эстонский язык един и диалектов не имеет. Даже язык сету никаких законных преференций не имеет и беззащитен. На деле же эстонцы по языку довольно отчетливо разделяются на южан, северян и островитян. По национальности носители языка эстонцы тоже едины – ливы, ижора, нарова, водь и другие – всё понятия неактуальные. Поэтому разобраться, что именно покрывает реальная задача «сохранения» эстонского языка, если она вообще ставится, довольно сложно. На самом же деле задача «сохранения» - всего лишь обоснование агрессии; Эстонское Общество охраны памятников старины, с которого в том числе начались комитеты граждан – блестящий тому пример.
Государство

Главной конституционной ценностью при этом, конечно же, в Эстонии является само государство. Потому что первая строчка конституции посвящена ему. Потому что именно его народ Эстонии собрался «укреплять и развивать», выражая при этом «непоколебимую веру и твердую волю». Потому что эстонский военный клянётся «быть готовым в любой момент пожертвовать своей жизнью за государство по примеру погибших в боях героев». Потому что государство – живое: «Следует покончить с ухудшающим жизнь государства и народа отсутствием правопорядка». Последнее – из послания КА эстонскому народу.

Ценность государства особенно проявилась во время кризиса последних лет, так как практически все антикризисные меры правительства свелись к удержанию баланса государственных финансов. Отвечая на вопрос депутата Рийгикогу, центриста Хеймара Ленка о том, что правительство делает для снижения катастрофического уровня безработицы, премьер-министр Андрус Ансип ответил2, что правительство держит под контролем государственные финансы, и это самый важный фактор снижения безработицы.

Какое государство Эстония? Антифашисты скажут, что фашистское. И добавят – полицейское. Либералы, центристы, консерваторы, зелёные, социал-демократы, народники и националисты скажут, что демократическое. И обязательно добавят – правовое. И те, и другие согласятся с тем, что это государство – эстонское. Или, как устанавливают ч. 1 ст. 13 и ч. 3 ст. 32 – «Эстонское государство». А что ещё говорит Конституция?

Конституция в ч. 1 ст. 1 утверждает, что «Эстония – самостоятельная и независимая демократическая республика…». Ч. 2 ст. 2 добавляет к этому, что Эстония – унитарное государство. Дальше начинается эстонская специфика.

Правовое государство

Ст. 10 Конституции ЭР устанавливает, что «Перечисленные в настоящей главе права, свободы и обязанности не исключают иных прав, свобод и обязанностей, вытекающих из смысла Конституции или согласующихся с ним и отвечающих принципам человеческого достоинства, социального и демократического правового государства».

Конституционно идеи социального и правового государства имеют несколько способов выражения. Первый ярко представляет собой ст. 1 Конституции Республики Беларусь: «Республика Беларусь – унитарное демократическое социальное правовое государство». О том же ст. 1 Конституции Республики Армения: «Республика Армения – суверенное, демократическое, социальное, правовое государство».

Что-то в этом подходе не то… Конституция Республики Армения, например, была принята 5 июля 1995 года. То есть 4 июля страна не была социальным и правовым государством, а вот 5 июля – стала…

Несколько иной подход избрали в Казахстане. Ст. 1 Конституции 1995 года Республики Казахстан: «Республика Казахстан утверждает себя демократическим, светским, правовым и социальным государством…». В этом подходе уже сквозят определенные сомнения, которые, однако, преодолеваются «утверждением».
Преамбула Конституции Республики Молдова 1994 года «правовое государство» «признаёт», но уже в ч. 3 ст. 1 утверждает, что «Республика Молдова – демократическое правовое государство…».

И совсем другой подход являет собой Конституция Испании 1978 года, согласно преамбуле которой «Испанская нация (…) заявляет о своем стремлении (…) создать правовое государство, обеспечивающее верховенство закона как выражение воли народа; (…) построить передовое демократическое общество…».

Как видно из последнего примера, конституционного волшебства он не предусматривает, и испанцы отдают себе отчёт в том, что правовое государство за ночь не создаётся. Мало провозгласить, например, верховенство закона – надо ещё этого добиться в реальности. Поэтому правовое государство - цель. А ещё точнее – идеал, которыми, однако, либеральные конституции не злоупотребляют.

Эстония же, как было показано, предложила совсем другой путь, справедливо сделав упор на том, что и правовое, и социальное государство – это характеристики конституционно-правового статуса самого государства, или, проще, принципы, на которые Конституция ЭР прямо указывает. Тот же подход, только более роскошный, демонстрирует преамбула Конституции Чехии 1992 года: граждане Чешской Республики полны «решимости руководствоваться всеми оправдавшими себя принципами правового государства».

Однако такая формулировка чревата какой-то отстранённостью: а какое государство имеется в виду? Да, демократическое, социальное и правовое, но какое? Как называется? Получается, что существует Эстония, а параллельно с ним существует какое-то эталонное правовое государство, на принципы которого Эстония постоянно оглядывается… Без указания того, что «правовое государство» - идеал самой Эстонии, конструкция представляется незавершённой…

При этом особенность эстонского подхода на практике полностью игнорируется и эстонские чины, набрав в грудь воздуха, обычно решительно заявляют, что Эстония – правовое государство. Не отстают и эстонские учёные. Так, по мнению Энна Сарва, «Эстонии и эстонскому народу всегда были присущи идеи правового государства («против права никто не устоит»). Эстонский народ сохранился сквозь века прежде всего потому, что Эстония очень рано стала правовой провинцией Западной Европы и эстонский хуторянин столетиями мог участвовать в самоуправлении волостей. Оттуда основа нашего демократического мышления»30.

Особенно интригующе разговоры о правовом государстве звучали после вынесения оправдательного приговора «бронзовой четверке»: президент, премьер-министр и присные враз позабыли свои изначальные хлёсткие заявления и начали отмалчиваться под предлогом того, что в правовом государстве, оказывается, правосудие отправляется исключительно судом. Рупор правых Марко Михкельсон заявил, что «Такое решение идет вразрез с народным чувством справедливости», добавив, однако, что «Эстония – правовое государство, и суд у нас независим».

Но вот более понятное мнение политолога Оудекки Лооне: «После 5 января сего года каждый гражданин Эстонии может с чистым сердцем утверждать, что в Таллине есть судья, способный обеспечить справедливость!». Разница между «в Таллине есть судья» и «правовым государством», однако, существенна.

Формально же признаки правового государства в Конституции ЭР, конечно, присутствуют. Во-первых, это несколько необычное, но традиционное заявление в преамбуле о том, что Эстонское государство «зиждется на свободе, справедливости и праве», чем косвенно утверждается верховенство закона. В Конституции ЭР 1920 года «закон» так и стоял в этой троице вместо «права».
Далее это довольно своеобразно прописанный в ст. 56 (эстонский) народный суверенитет, верховенство Конституции (ст. 102), приоритет норм международного права над нормами национального права (ст. 123), разделение властей (ст. 4), независимость суда (ст. 146) и т.д. Как реально в Эстонии работают эти классические принципы, мы рассмотрим в соответствующих главах.

Пока же остановимся только на эстонской специфике – очень своеобразно понимаемом принципе разделения властей. Ст. 4 устанавливает, что «Деятельность Рийгикогу, Президента Республики, Правительства Республики и судов осуществляется по принципу разделения и сбалансированности властей». В проекте Юри Адамса разделение властей присутствовало только в преамбуле и обходилось вообще без судов: « … государство (…) которым управляют в уравновешенном сотрудничестве государственный старейшина, избираемый народом Рийгикогу и назначаемое ими на должность правительство».

Классически принцип разделения властей означает разделённость законодательной, исполнительной и судебной властей. К какой из них принадлежит эстонский президент? Будучи, по Конституции, «главой государства», президент Эстонии меньше всего, однако, имеет отношения к исполнительной власти – скорее к законодательной и немного судебной. Власть подобного рода в праве принято называть гибридной.

Подобную необычность Юри Адамс, представляя свой проект конституции КА, объяснял так: «Одним из элементов сбалансированности я бы видел государственного старейшину. (…) Задачей государственного старейшины поставлено уравновешивание государственной власти». Отметим для себя этот аспект: если в России президент – «гарант конституции», то в Эстонии – смотрящий за разделением властей. Просто конституционного разделения для эстонского «правового государства» КА показалось мало.

Заметим также, что в Конституции ЭР нет некоторых конституционных принципов-запретов, также характерных для правового государства – например, запрета на присвоение власти и запрета на слияние государственных организаций с иными организациями.

Запрет на присвоение власти, помимо уже приводившегося азербайджанского примера, есть, например, в ч. 2 ст. 2 Конституции Республики Молдова – «Ни одно частное лицо, ни одна часть народа, ни одна социальная группа, ни одна политическая партия или иное общественное объединение не могут осуществлять государственную власть от своего имени. Узурпация государственной власти является тягчайшим преступлением против народа».

Почему этих, а также других запретов, нет, станет понятно из последующих глав.

Антиподом к «правовому государству» выступает «полицейское государство». Особенно часто Эстонию так стали называть после «бронзовой ночи». «Полицейское государство» - не конституционный термин, но он очень чётко выражает отказ властей следовать принципам правового государства. И нельзя сказать о том, что сигнал об установлении в Эстонии именно «полицейского государства» до верхов не дошел.

Так, выступая 10 июня 2008 года перед Рийгикогу с политическим заявлением в связи с рассмотрением парламентом «Основных направлений политики безопасности Эстонии до 2015 года», главный антигерой «бронзовой ночи», глава МВД Юри Пихль заявил: «Основные направления политики внутренней безопасности утверждают, что в сегодняшней Эстонии мы создаём не полицейское государство, а безопасное правовое государство. Важно, чтобы с полицейским государством не путали сильную и деятельную полицию, а также другие структуры, обеспечивающие безопасность государства. В демократическом обществе сила полиции в том, что она обеспечивает права и свободы людей, правопорядок, и опирается на закон, обеспечивая всем равное обращение. При этом государство должно быть эффективным, решительным, а при необходимости и силовым».

Социальное государство

О «социальном государстве», напротив, в Эстонии не вспоминают вообще. Или вспоминают редко. Поэтому позволю себе здесь несколько учебного материала, чтобы напомнить, что это вообще такое.

Социальное государство, как принцип, характеризуется конституционными гарантиями экономических и социальных прав человека и соответствующими обязанностями государства. Это означает, в частности, что государство стремится исключить или свести к минимуму неоправданные социальные различия. Впервые социальный характер государства был провозглашен в Основном законе ФРГ 1949 года.

Таким образом, принципы социального государства несколько отличаются от принципов правового государства: если верховенство закона, независимость судов, разделение властей и пр. распространяются на всех, то в социальном государстве государство должно человеку. Должно не только обеспечить, но и гарантировать охрану труда и здоровья, государственную поддержку семье, инвалидам, обеспечить пенсии и пр. А человек, соответственно, имеет право всё это требовать.

Как можно справедливо предположить из названия, наиболее полно социальные права человека и гражданина провозглашаются в «социалистических» конституциях. В Эстонии же бессменно правят либералы (неолибералы, ультралибералы). Потому и не вспоминают.

Сказывается и «национальный колорит»: пенсии выплачиваются «борцам за свободу», а российским военным пенсионерам – ничего не выплачивается. Отвечая на одну из жалоб в ЕСПЧ по этому вопросу, Эстония выразила свою позицию так:  «Эти люди в активном возрасте служили в Армии, которая нанесла огромный ущерб национальным интересам Эстонии, принесла боль и страдания на её землю, поэтому Эстония относится к ним ещё гораздо лучше, чем они того заслуживают».

Для того, чтобы показать, что «социальное государство» выведено из оборота, сошлюсь на статью7 Марта Лаара «Новые цели Эстонии», написанную в апреле 2005 года. В ней Лаар задаётся вопросом: каким государством «мы» хотим стать после того, как изначальные цели – присоединение к ЕС и НАТО,- достигнуты. И предлагает выбор из пяти направлений: «мы» можем хотеть стать богатым, социальным, зелёным, умным или более многочисленным государством. По Лаару, цель может быть только одна, поэтому надо выбирать. Вот как он описывает перспективу становления социальным государством:

«Здесь целью могло бы быть приведение пособий по безработице и пенсий к среднему уровню по Европе. Движение в эту сторону означало бы повышение налогов или смелое взятие кредитов, а также направление доходов в пенсионные фонды. По всей видимости, потребуется и ввоз иностранной рабочей силы, так как имеющегося населения для содержания пенсионеров не хватит. Всё это может провалить экономическое развитие Эстонии и сделать нежизнеспособным складывающееся государство благосостояния. Или погрузить будущих эстонцев в пучину долгов».
 
Ответ лидера реформистов Андруса Ансипа на «вызов Лаара» мы уже знаем: «Выведем Эстонию в число пяти богатейших стран Европы!».

В связи с этим социальные права в Конституции ЭР изложены экзотично, опять-таки с учетом «национального колорита». Так, ч. 1 ст. 27 определяет, что «Семья как основа сохранения и приумножения народа и как основа общества пользуется защитой государства». А вот ч. 5 той же статьи: «Семья обязана заботиться о своих членах, нуждающихся в помощи».

То есть Конституция ЭР прямо декларирует, что семья нужна государству только для сохранения eestlus и появления новых налогоплательщиков. А вот забота о «членах, нуждающихся в помощи» - это уже дело семьи, а не государства.
Если вспомним, что принципы социального государства состоят как раз из обязанностей государства и прав человека и гражданина, то разница между неопределённым «пользуется защитой» для государства и императивным «обязана» для семьи показывает как раз фиктивность эстонского «социального государства».

Та же неопределённость обязанностей государства видна и в ч. 4 ст. 28 – «Многодетные семьи и люди с недостатками (физического и умственного развития – С.С.) находятся под особым попечительством государства и местных самоуправлений».

Семья, как «основа общества», находящаяся под «защитой государства», отвечает этому государству сугубой взаимностью – более половины детей в Эстонии рождаются вне брака.

Сравним теперь эстонские конструкции со ст. 47 Конституции Республики Молдова, которая себя социальным государством отнюдь не провозглашает.

«Право на социальное обеспечение и защиту
1) Государство обязано принимать меры для обеспечения любому человеку достойного жизненного уровня, потребного для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи, в том числе пищи, одежды, жилища, медицинского ухода и необходимого социального обслуживания.
2) Граждане имеют право на социальное обеспечение в случае безработицы, болезни, инвалидности, вдовства, наступления старости или в других случаях утраты средств к существованию по не зависящим от них обстоятельствам».

Тут, как видим, жанр соблюден: государство – обязано, граждане – имеют право.

Самостоятельное и независимое государство

А вот насколько Эстония «самостоятельное и независимое» государство?

14 сентября 2003 года «народ Эстонии» принял на референдуме Закон о дополнении Конституции Эстонской Республики, в ст. 1 которого определил, что «Эстония может входить в Европейский Союз, исходя из основных принципов конституции Эстонской Республики».

Ст. 2 устанавливает, что «В отношении принадлежности Эстонии к Европейскому Союзу применяется конституция Эстонской Республики, с учетом прав и обязанностей, исходящих из договора о присоединении».

Присоединение Эстонии к ЕС и НАТО изначально, что выше подтвердил Лаар, было целью эстонской национальной элиты, и тут ей пришлось балансировать между «гарантиями безопасности», которые, по её представлению, дает членство в этих международных организациях, и «самостоятельностью и независимостью». Как безопасность и предполагаемое процветание в составе ЕС, так и самостоятельность оказались «народу Эстонии» милы, поэтому он, как суверен, милостиво разрешил себе войти в ЕС. Оговорив себе следование собственным конституционным принципам и объём делегирования независимости, ограничив его рамками Конституции и договора о присоединении.

Кивисильдник6 до референдума: «Еврореферендум грядет. Мы довольно хорошо подготовились – уже есть перед глазами опыт Литвы. Видим, как Национальное государство можно успешно обменять на два пива. Лимонад, стиральный порошок и шоколад литовцы решили не брать, и эстонцы не должны этого делать. Конечно, Литва больше, чем два пива, не стоит. У нас же замечательные люди, красивая природа и всеобщая грамотность. С учетом качества мы должны бы получить по бутылке водки на нос и что-нибудь ядрёное занюхать. (…) Честно говоря, большинство европейских прибамбасов у нас уже продаётся в магазинах, а если нет, то можно заказать. Но никто не меняет свое государственное устройство для того, чтобы иметь возможность купить немецкий кекс или финские сани. Можно проще. (…) Сейчас же понятно только одно: мы отдаем своё право решать чёрт знает кому».

Кивисильдник5 после ратификации европейского конституционного соглашения: «Но будем честны: эта страна уже давно спущена в сортир. После вступления в Евросоюз и ратификации Европейской конституции от независимости не осталось ни хрена».

Отметим, что ст. 3 конституционного «закона о присоединении» оговаривает, что закон этот можно изменить только референдумом. Однако 9 мая 2006 года парламент ратифицировал европейское конституционное соглашение, а после того, как его ратификация в других странах ЕС провалилась, 11 июня 2008 года ратифицировал изменённое Лиссабонское соглашение. Хотя всем было очевидно, что «передаваемый» в ЕС объём суверенитета больше, чем это оговаривалось «конституционными принципами» и «договором о присоединении».

Вот фрагмент стенограммы заседания Рийгикогу от 11 июня 2008 года, на котором слово взяла представитель Народного Союза Эстер Туйксоо:

«Я ещё раз подчеркиваю, что Народный Союз, как партия, всегда поддерживал присоединение Эстонии к Европейскому Союзу. Народный Союз считает, что Европейский союз должен быть союзом национальных государств, в котором следуют европейским ценностям, в том числе принципам равного обращения с государствами-членами и солидарности. (…)
После ратификации Лиссабонского договора Эстонии, как члену Европейского союза, придётся при применении конституции учитывать не только права и обязанности, исходящие из договора присоединения 2003 года, но и права и обязанности, исходящие из Лиссабонского договора. В связи с ратификацией Лиссабонского договора в Рийгикогу правительство не составило и не представило Рийгикогу никакого правового анализа или мнения экспертов о том, входит ли Лиссабонский договор в противоречие с основополагающими принципами конституции Эстонской Республики, особенно в той части, которая касается будущего управления Европейским Союзом и принятия решений по принципу квалифицированного большинства.
Именно исходя из этой опасности было представлено предложение о дополнении  закона оговоркой о том, что при членстве в Европейском Союзе считать  основополагающие принципы конституции Эстонской Республики приоритетными над правовыми актами Европейского Союза. Это положение не препятствует ратификации Лиссабонского договора и такой цели у авторов проекта нет.
Смысл добавления оговорки в том, что Рийгикогу, как представитель народа, заверяет народ, что и после ратификации Лиссабонского договора останутся в силе положения принятого на референдуме 2003 года закона об изменении конституции, и Эстонская Республика на уровне Рийгикогу и Правительства Республики в новых обстоятельствах, после ратификации Лиссабонского договора, не откажется от защиты основополагающих принципов конституции Эстонии, а при рассмотрении будущих проектов правовых актов Европейского Союза будет исходить из  основных принципов нашей конституции».

Унитарное государство

Будем точны – конституционно в буквальном переводе Эстония «единое» государство, но термин «унитарное» более привычен для конституционализма. Посмотрим на административно-территориальное устройство Эстонии, а заодно слегка затронем и национально-демографические вопросы.

Свою вводную статью к изданию Конституции ЭР на русском языке старший научный сотрудник Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ Наталья Трещетенкова начинает35 с утверждения о том, что
«Эстония расположена на северо-западе Европы». Это, видимо, где-то рядом с французской Нормандией. Там же она открывает для меня, что «В административном отношении территория Эстонии разделена на 15 уездов (maakond) и шесть городов центрального подчинения». В Эстонии, насколько мне известно, «города республиканского подчинения» были, но после введения в действие Конституции ЭР от них быстро отказались. В Конституции ЭР их точно нет.
Единицами самоуправления в Эстонии являются города и волости. Древней административной единицей были кихельконды: «выборы» КЭ проводились именно в них. Проезжая сейчас по Эстонии на машине, можно видеть синие официальные названия самоуправлений, и коричневые кихельконды – для души. Выбор коричневого цвета, конечно, случайность.

В Эстонии действительно 15 уездов, но каталога их в Конституции ЭР нет. А во всех довоенных Конституциях, и даже в Конституции ЭССР 1940 года – были. Почему так, разберемся в главе «Оккупация и правовая преемственность». В Эстонии «полутораступенчатая» административная система, и полступеньки в ней занимают как раз уезды. Уездные старейшины не имеют практически никаких властных полномочий и скорее выполняют обязанности послов государства в самоуправлениях. Со стороны понять это сложно: группа российских бизнесменов как-то активно уговаривала меня свести их с нашим уездным старейшиной. На мой вопрос «Зачем?» был дан совершенно «симметричный» ответ: «Ну, он же, как губернатор… Вопросы решает!». Какие-то действительно решает, но для бизнеса они никакого интереса не представляют.

Не устанавливает Конституция ЭР и столицы, что позволяет поэтические фантазии в виде «летней столицы» - знаменитого курорта Пярну, который некоторые исследователи этимологически относят к Перуну. Помимо этого, отсутствие указания в Конституции ЭР столицы имеет и глубокий политический смысл: по эстонским представлениям, которые мы разберём в разделе «Оборона», столица там, где правительство, а правительство может ведь быть и в изгнании, как это уже «бывало» в эстонской истории. Без этой тонкости не понять, например, к какому «генеральному консульству» обращался в 1990 году КЭ. Страна, которую столько раз оккупировали, как в кавычках, так и без, должна быть готова и к будущим оккупациям. Когда Андо Лепс, презентуя КА свой проект Конституции, предлагал при необходимости замещать президента премьер-министром, он получил от Юло Сеппа такой вопрос: «Вы эту мысль сюда вставили в связи с условиями оккупации, чтобы гарантировать сохранение государства и при оккупации?».

Ещё о столице: её нет ни в одной конституции ЭР. А во всех конституциях ЭССР – была. Таллин.

Геополитическим центром региона Балтийского моря исторически является само Балтийское море – практически все столицы прибрежных государств являются одновременно портами. Эстония – морское государство. «При территории, равной 45,2 тыс. кв. км, приблизительно 9,2% занимают свыше 1 500 островов. Крупнейшие из них - Сааремаа, Хийумаа, Муху, Вормси - образуют Западно-Эстонский архипелаг (Моонзунд)»,- продолжает Трещетенкова. Человек, взглянувший на карту южного побережья Финляндии с его бесчисленными островами и шхерами, может при взгляде на карту Эстонии задаться вопросом – а где эти 1 500 островов? Для этого любознательного я напомню, что островом называется участок суши, со всех сторон окруженный водой. Минимальный размер этого участка не устанавливает ни один словарь…

Сообщение с островами Моонзунда – извечная головная боль правительства, при этом статьи, подобной ст. 31 Конституции Грузии 1995 года, в Конституции ЭР нет. А та гласит, что «Государство заботится о равномерном социально-экономическом развитии всей территории страны. Законом установлены льготы, обеспечивающие социально-экономический прогресс высокогорных регионов».

Восточная граница Эстонии обозначается в Конституции ЭР совершенно уникально – вместо стандартного «определяется международными договорами» содержит прямую ссылку на Юрьевский (Тартуский) мирный договор от 2 февраля 1920 года.

Помимо того, что оно морское, Эстония ещё – маленькое государство, и унитарное устройство для него естественно. Впрочем, попытки «федерализма» были и остаются: с 1938 по 1940 годы в Эстонии был свойственный федерациям двухпалатный, очень экзотически формируемый парламент, а сейчас для выборов Президента Республики, как правило, собирается «совет федерации» - «коллегия выборщиков», состоящая из членов Рийгикогу и одного делегата от каждого самоуправления. Интересно, что эти лучшие люди страны официально собираются вместе только по случаю избрания Президента.

Не лучшие люди страны, русские, имеют в Эстонии два основных ареала обитания. Один из них протянут вдоль второй в Российской Империи железной дороги от Санкт-Петербурга до Балтийского порта (Палдиски) – разумеется, начиная от Нарвы, второй – Причудье, где, если брать нисходящий этноним, проживают sibulavenelased – «луковые русские», потомки старообрядцев. Нас эстонцы называют по-прежнему венедами (venelased) (по другой версии vene – сокращённое от «словене»), как и латыши – кривичами. «Русскими», если следовать Карамзину, эстонцы называют шведов – rootslased. От варягов росков, ротсов.

Главная же административная проблема Эстонии – огромное число самоуправлений. Сейчас их 232. При этом в одном из них, неконституционной столице – Таллине – в 2008 году проживало 397 617 жителей, что составляло 30% населения страны. А вместе с окружающим его Харьюским уездом, лишь одним из 15 – все 39%. Для страны, так озабоченной (мало)численностью своего населения, подобное игнорирование демографической теоремы непростительно. Об административной реформе говорится очень давно, но воз и ныне там.

Последняя по времени попытка уменьшить число самоуправлений до приемлемого была предпринята в конце зимы 2009 года, когда региональный министр Сийм Вальмар Кийслер предложил законопроект, который предусматривал минимальное число жителей в одном самоуправлении в 25 000 человек. На острове-волости Вормси, как помним, одном из крупнейших, живет 400 человек. Пояснительная записка к проекту была в четыре раза длиннее самого проекта. На выработку отношения к нему самоуправлениям давалось 15 дней. Свою идею Кийслер планировал осуществить за четыре месяца и успеть в аккурат к муниципальным выборам. Сопроводил он ее политически самоубийственной формулой «Если реформа состоится, то моя должность будет уже не нужна!».

Понятно, что с такими идеями Кийслера немедленно вызвали в парламент и подвергли допросу. И здесь выяснилось, что, как и многое в Эстонии, административная реформа – это вопрос веры. Показательным здесь может быть вопрос-монолог Яануса Марранди: «Вы правильно сказали, что целью реформы должно быть улучшение качества и доступности публичных услуг. Однако, с другой стороны, Вы сказали, что крепко в это верите, и для меня явилось определяющим то, что для Вас административная реформа – это вопрос веры. Так как, будем честны, никакой информации о том, как обстоят дела в тех малых волостях, которым, согласно Вашему законопроекту, уготована судьба частей волости, нет. Непонятно, как будет разделена компетенция между волостью и частью волости, какие услуги там будут оказываться. И, получается, что кроме веры в то, что положение улучшится, жителям этих малых волостей действительно ничего не остается».

На этом очередная, но явно не последняя попытка провалилась. Между тем число самоуправлений медленно, но сокращается – первоначально их было 252. Происходит это на добровольной основе путем слияния самоуправлений, причем никаких бонусов за это государство не предлагает. Возникают и казусы, особенно при слиянии города с волостью – как их теперь называть? Так, город Йыхви, соединившийся с одноимённой волостью, стал после тщательного исследования волостью Йыхви. Потому что в волости были ещё и посёлки, а Закон о местных самоуправлениях посёлков в составе города не предусматривает.

Национальное государство

Обратили внимание на заглавную букву «Н» в «Национальном государстве» у Кивисильдника, а также на «союз национальных государств» у Туйксоо? Это не спроста. У Эстонии были все шансы стать, помимо «демократического», еще и «национальным» государством на конституционном уровне. Споры об этом в рабочей группе КА по выработке преамбулы проекта Конституции были горячими.

Вот, например, фрагмент протокола, в котором члены этой рабочей группы спорят о том, вносить ли «национальное государство» в преамбулу:

«Вооглайд хочет всё-таки узнать, исходим ли из государства или из личности.
Сиренди находит, что в преамбуле нужно высказать, что задачей государства является сохранение эстонского народа. (…) Салум требует указания национальной республики, так как право доминирующего народа в конституции уступать нельзя. Поэтому следует точнее указать, что это национальное государство. Руннель: Вместо декларативной «национальной республики» следует найти принцип, который лежал бы в экологической плоскости. Сиренди хочет, чтобы сохранность национальности была упомянута или были упомянуты предпосылки для сохранности национальности и природы Эстонии. Вооглайд делает предложение записать «…которое обеспечивает предпосылки для продолжения (существования – С.С.) национальности и земли Эстонии» и просит, чтобы было проголосовано предложение о том, чтобы чисто экологический аспект был указан уже в преамбуле. Это предусматривало бы, что в дальнейшем правительство должно считаться с тем, что всегда нужны 3 экспертизы, прежде всего: национальная, организационная и природная».

А вот те же персонажи спорят о том, какие партии запрещать.

«Салум по-прежнему настаивает на своем предложении и предлагает внести с некоторыми изменениями ч. 2 ст. 21 главы II конституции Германии в следующей формулировке: «Партии, которые своими целями или деятельностью своих членов пытаются нанести вред основам свободного демократического порядка или устранить его или угрожают существованию Эстонского национального государства, являются антиконституционными». Хянни считает, что подобный текст не годится для данной главы. Не подходит он и под стиль конституции 1938 года, который вполне лаконичен. К тому же он привносит множество нераскрытых терминов, таких, например, как «национальное государство». Сиренди хочет узнать у Хянни, согласна ли она в принципе.
Хянни кажется, что конституция должна быть настолько конкретной, чтобы на её основе можно было идти в суд, в связи с чем мы должны быть способными раскрыть содержание этих выражений. По мнению Хянни, включение подобного текста повлечет за собой ненужные напряжения.
Салум хочет узнать у Хянни – что, неужели раскрытие «национального государства» в конституции представляется невозможным? Хянни этого не исключает, но в таком случае термин должен быть толкуемым однозначно. Хянни также не возражает против национальных гарантий, но они должны быть конкретными. (…)
Салум находит, что запретить следует все те партии, которые исключают национальность или высмеивают собственность или сотрудничество национальности (так в протоколе – С.С.). Это формулировка подводит черту, и он предлагает её на голосование.
Хянни говорит, что её предложения сформулированы письменно, и она остаётся при них, но добавляет, что не стоит так уж бояться своего народа. Особенность Германии в том и состоит, что там партия выросла из своего народа, а в Эстонии нет такой идеологии, которая могла бы уничтожить народ. Келам предлагает проголосовать сначала за то, добавлять ли вообще дополнительное предложение или нет, а потом голосовать, использовать ли термин «национальное государство» или нет.
Вооглайд напоминает, что у Салума постоянно была идея внести «национальное государство»».

Как следует из текста Конституции ЭР, победила точка зрения Лии Хянни. Своё сложное отношение к «национальному государству» Хандо Руннель выразил так: «Я по своим взглядам тоже националист, но не могу объяснить это слово «национальное государство»».

Вместе с тем «национальное государство» - юридический термин, характеризующий конституционно-правовой статус государства и означающий, что оно является формой самоопределения конкретной нации и выражает прежде всего волю этой нации.

Ч. 1 ст. 1 Конституции Румынии 1991 года: «Румыния - национальное, суверенное и независимое, единое и неделимое государство». 

 Демократическое государство

«Демократии» в Конституции ЭР хватает. Согласно ст. 1 Эстония – «демократическая республика». Ст. 10 указывает на принципы демократического государства. Ст. 11 определяет, что ограничения прав и свобод допустимы лишь в случае, если они «необходимы в демократическом обществе».

Вместе с тем центральным принципом демократического государства является народовластие. И в этом смысле во второй Эстонской Республике демократии никогда не было и нет. 6 ноября 1991 года решением Верховного Совета Эстонской Республики (ВС ЭР) «О гражданстве Эстонской Республики» был «применён» Закон о гражданстве Эстонской Республики 1938 года. В результате этого действия 41,53% избирателей были лишены гражданства и, соответственно, политических прав.

Как будет показано ниже, решение это пришло в ВС ЭР из Конгресса Эстонии (КЭ), было продвинуто через КА, а значит, имеет прямое отношение к конституционному процессу. Вот как о гражданстве Эстонии рассуждал Андо Лепс, представляя 4 октября 1991 года КА свой проект Конституции ЭР:
«Глава третья «Народ» является ключевой. Отсюда исходит избирательное право, непосредственно связанное с гражданством. В ст. 39 сказано, что избирательным правом обладает каждый гражданин, который достиг 18 лет и который по меньшей мере 3 года непрерывно пребывал в гражданстве Эстонии. Так это было и в конституции 1937 года. Маленькое государство должно себя защищать. В маленьких государствах получение гражданства гораздо труднее, чем в больших государствах. Поэтому в конституции надо дать ясное решение, кто обладает избирательным правом, а кто нет. Кто может избирать и быть избранным, а кто нет. Это те вопросы, которые мы должны сами смело решить. Некоторые считают, что мы должны всё время считаться с тем, что увидит и что скажет заграница. 50 лет заграница почти ничего не говорила, и вряд ли теперь у неё есть право что-то нам говорить. Нельзя никогда забывать, что наше нынешнее положение особенное, уникальное, и с того момента, в котором мы сейчас находимся, мы начнём устанавливать свои правила. Но пусть главное правило будет предельно простым: сделать всё возможное для сохранения эстонской национальности. Сейчас совершенно ясно, что для нас гражданство больше никакой не юридический вопрос, а чисто политический. В конституции надо бы зафиксировать – очевидно, в главе о правах и обязанностях граждан, т.е. во 2 главе – каковы права и обязанности иностранцев и лиц без гражданства. Это могло бы быть так, что им гарантированы те же права, что и гражданам, за исключением избирательного права, т.е. права избирать и быть избранным, и службы в войсках. Эта была бы важная статья, которая помогла бы решить вопрос противостояния инородцев. Нулевой вариант никуда не годится. Это всего лишь необоснованный страх».
Вот так, подбадривая друг друга и развеивая «необоснованные страхи», эта грязь поднялась от щиколоток по самые не могу… Хочется привести тут XV поправку к Конституции США: «Право голоса граждан Соединённых Штатов не должно отрицаться или ограничиваться Соединёнными Штатами или каким-либо штатом по признаку расы, цвета кожи либо в связи с прежним нахождением в подневольном услужении». 1870 год…
Подробнее вопросы гражданства мы рассмотрим в отдельной главе, пока же отметим главное. Откуда взялись «правопреемные граждане»? Из Комитетов граждан Эстонии, которые… выдавали регистрационные свидетельства граждан уже/ещё несуществующего государства. Комитеты граждан Эстонии – общественная «инициатива», присвоившая себе функции государства, присвоившая власть. Как мы уже видели, в некоторых конституциях это – тягчайшее преступление. В Конституции ЭР – нет.

До такого же преступления, как массовое лишение части своего населения гражданства, до Эстонии и Латвии просто никто не додумался.
Однако и с народовластием для граждан в Эстонии всё отнюдь не радужно – его объём крайне ограничен. Так, ст. 56 определяет, что «Верховную государственную власть народ осуществляет через граждан, обладающих правом голоса:
путём выборов Рийгикогу;
путём референдума».
Референдум для Эстонии – событие экстраординарное, и каждый раз ему сопутствует истерическая пропагандистская кампания. Так, например, во время второго и последнего референдума, на котором «народ Эстонии» разрешил себе войти в ЕС, Таллин был обвешан плакатами «10 видов вранья, которые распространяют евроскептики». Причина такой истеричности, однако, прозаична – согласно ч. 4 ст. 105 Конституции ЭР «Если законопроект, вынесенный на референдум, не получает большинство голосов «за», Президент Республики назначает внеочередные выборы в Рийгикогу». То есть каждый референдум для парламента – это вопрос жизни и смерти.
Показательно при этом, что правом инициирования референдума обладает только сам парламент – народ не имеет на это права. Ч. 1 ст. 106 ограничивает и объект референдума – на него «не могут выноситься вопросы бюджета, налогов, финансовых обязательств государства, ратификации и денонсации договоров с иностранными государствами, введения и отмены чрезвычайного положения, а также государственной обороны».
Хотя до 1938 года народ Эстонии имел право инициировать законопроекты, а Конституция ЭР 1933 года вообще называется «вапсовской» потому, что была инициирована вапсами – ветеранами Освободительной войны. Посмотрим, как мило, по-домашнему Юри Адамс объясняет, почему по конституции у народа не будет права законодательной инициативы:
«Почему права народной инициативы вообще нет в этом проекте. По всей видимости, это не нужно, так как в конституции устанавливается, (…) что правом инициирования законопроектов обладает каждый член Рийгикогу. Я бы сказал так, что я не представляю, чтобы в обществе в будущем могла возникнуть настолько серьёзная проблема, чтобы оно (общество – С.С.) не смогло найти из имеющихся избранных членов Рийгикогу по меньшей мере одного, который поднял бы её в виде законопроекта. Следовательно, этого совершенно достаточно для того, чтобы отказаться от права народной инициативы».
То есть для того, чтобы продвинуть свой законопроект, нужно иметь знакомого депутата Рийгикогу. Лучше – родственника…
Сравним теперь этот объём народовластия с, например, изложенным в ст. 37 Конституции Республики Беларусь: «Граждане Республики Беларусь имеют право участвовать в решении государственных дел как непосредственно, так и через свободно избранных представителей. Непосредственное участие граждан в управлении делами общества и государства обеспечивается проведением референдумов, обсуждением проектов законов и вопросов республиканского и местного значения, другими определёнными законом способами».
Ст. 39 Конституции Республики Молдова вообще называется «Право на управление», а ч. 1 этой статьи устанавливает, что «Граждане Республики Молдова имеют право на участие в управлении общественными делами как непосредственно, так и через своих представителей».
Народный суверенитет, «народовластие», как термин, в последнее время употребляется не часто. Гораздо чаще слышны разговоры про «гражданское общество», что, конечно, совсем не одно и то же – народовластие апеллирует к власти народа, гражданское общество – к влиянию народа на власть. Означает ли появление «гражданского общества» окончательное признание невозможности народовластия – не знаю. Однако наличие «гражданского общества» с некоторых пор также стало признаком демократического государства.
В смысле наличия «гражданского общества» в Эстонии все хорошо и определённо – «гражданское общество» в Эстонии было создано 10 апреля 2003 года. Именно в этот день был зарегистрирован Фонд Общественного Договора, созданный по инициативе президента Арнольда Рюйтеля.
Кивисильдник15 об общественном договоре: «У нас есть конституция, в которой нет больше ни одной не нарушенной статьи. У нас есть Ветхий Завет и Новый Завет, в тени которых папики распиливают государственные деньги. На гвозде в сортире висит коалиционный договор, но всего этого всё-таки мало. Чего-то не хватает – того, от пинания чего ногами можно получить истинное наслаждение. И этим «что-то» не может быть ничто иное, как общественный договор. (…) Но общественный договор скоро провалится. Хоть его и подписали бонзы и спортсмены, но нет ни одной серьёзной преступной группировки. А бумага, под которой отсутствуют подписи Юхисбанка и общака, ничего не стоит (игра слов: Ьhispank – «общий банк», один из главных банков Эстонии, ьhiskassa – общая касса, «общак» - С.С.)».
Ещё одним, не менее важным принципом демократического государства является равенство граждан. В Эстонии равенства граждан нет, есть граждане «правопреемные», а есть натурализованные. I и II сорта. Что находит и соответствующее отражение в Конституции ЭР. Так, согласно ч. 3 ст. 79 «Кандидатом на пост Президента Республики может быть выдвинуто лицо в возрасте не менее 40 лет, являющееся гражданином Эстонии по рождению». Согласно ч. 3 ст. 8 «Никто не может быть лишён гражданства Эстонии, приобретённого по рождению».
Электронное государство

Конституция ЭР ничего не говорит об информационных технологиях, и вообще обходится без экономики, промышленности и сельского хозяйства. Лишь в одном из конституционных проектов - Тальвика и Кальювеэ,- давалось описание эстонской гармонии: «Государство обеспечивает всем гражданам здоровую жизненную среду, приводя развитие экономики и техники в соответствие с охраной окружающей среды, а также сохранением исторических и культурных ценностей».

Тем не менее, с некоторых пор ЭР – в том числе «электронное государство», -
e-riik. Вопрос конституционности e-riik никогда не поднимался и оно, в общем, понятно: раз в Конституции ЭР нет «человека», то не всё ли равно, насколько далеко от человека находится государство? В «позитивных» терминах государство находится от человека «на расстоянии одного клика» (компьютерной мышкой). Это действительно удобно, но при этом избавляет государство от лицезрения своих граждан, и тем более инородцев. Лицезрения того, во что одеты, как выглядят, как смотрят на власть… И, что ещё более важно, избавляет от выслушивания граждан. Как бывший чиновник, могу занести это в особые достоинства e-riik.

Государственный портал eesti.ee позиционирует себя как «безопасная Интернет-среда для общения с государством, предлагающая достоверную информацию и электронные услуги для граждан, предпринимателей и чиновников».

В чём содержание e-riik? Каждое из государственных учреждений, а также все местные самоуправления имеют свои Интернет-порталы, через которые с ними возможно общение, в том числе и официальное. Для этого разработано и внедрено электронное удостоверение личности – ID-карта, позволяющая ставить «под» документом электронную подпись. Также в открытом доступе в Интернете находятся все открытые регистры, причём действует принцип заведомой верности данных электронных регистров, пришедший из Крепостной книги. В результате деятельность государства и местных самоуправлений в очень большой степени прозрачна. В электронном виде, в частности, выходит и сборник правовых актов Эстонии – Riigi Teataja, причём это обстоятельство особо оговорено законом. Насколько полна эта электронная версия – другой вопрос, но его мы коснёмся позже.

Соответственно, e-riik чувствительно к «кибератакам», которые с известной натяжкой действительно можно приравнять к атакам на государство, пусть и электронное. Как известно, апрельский кризис 2007 года ознаменовался, с эстонской точки зрения, прежде всего ими.

Е-riik обладает ещё одной особенностью, о которой вслух никто не высказывается, но которую выдаёт эстонский контекст. Е-riik – идеальный способ управления «оккупированной» Эстонией из-за рубежа в случае побега правительства за границу. Соответственно, меняются и государственные символы: ключи от города уступают место кодам доступа к e-riik.

Эстонская культура

С моей точки зрения, культура народа состоит из материальных достижений культуры, носителей культуры и народных обычаев – общественных соглашений об особом поведении данного народа. Обычаи, как известно, вторичный источник права, в том числе в Эстонии. Например, «В Кыргызской Республике народные обычаи и традиции, не противоречащие правам и свободам человека, поддерживаются государством» - ч. 5 ст. 15 Конституции Кыргызской Республики (по состоянию на 10 февраля 1996 года).
Понимаю, что за такой примитивный подход к культуре культурологи меня распнут, но в данном случае эстонская культура – конституционная ценность (…сохранность эстонской (…) культуры на века…), а значит, мы не на территории культурологов.

Если кому-то потребно более точное определение культурных ценностей, то оно есть, например, в Основах законодательства РФ о культуре 1992 года. Это «нравственные и эстетические идеалы, нормы и образцы поведения, языки, диалекты и говоры, национальные традиции и обычаи, исторические топонимы, фольклор, художественные промыслы и ремёсла, произведения культуры и искусства, результаты и методы научных исследований культурной деятельности, имеющие историко-культурную значимость здания, сооружения, предметы и технологии, уникальные в историко-культурном отношении территории и объекты».

Мой перечень составляющих культуры очевидно гуманнее. Во-первых, короче. Во-вторых, включает в себя собственно творцов – производителей и носителей культуры. В России их так много, что, видимо, не сочли нужным включать. Я – счёл. Потому, что Михаил Делягин в своей книге «Мировой кризис. Общая теория глобализации» утверждает, что в эпоху глобализации произведения в общем случае неотделимы от творцов. И я с ним согласен.

Очередная эстонская независимость, в свою очередь, неотделима от культуры. Во-первых, потому, что формальный толчок ей дал Объединенный пленум творческих союзов Эстонской ССР, прошедший 1 апреля 1988 года. Во-вторых, где ещё в мире случалась «поющая революция»? И никогда больше я не слышал так много монологов о культу-у-уре, как в начале девяностых.

Вот как, например, описывал главные общественные силы член КА Юло Вооглайд: «Вооглайд считает, что сейчас относительно самостоятельными являются четыре силы: 1) глава церкви, 2) академия, 3) театр, 4) канцлер юстиции».

Посмотрим, что представляет собой современная эстонская культура. Эстонский язык пока рассматривать не будем – мы рассмотрим его во взаимоотношениях с русским языком. Тем более что, внеся в Конституцию ЭР «язык» отдельно, парламент тем самым исключил его из состава «культуры». Начнём с носителей, раз уж вначале разговор зашёл о них.

Как-то я попытался оценить8 эстонский культурный потенциал, и посчитал творцов. Союз художников – 908 человек. Но на этом, конечно, художники не заканчиваются. Есть ведь ещё Союз художников по коже – 62 человека, Союз архитекторов – 378 человек, Союз архитекторов по интерьеру – 138 человек… А ещё есть Союз композиторов – 106 человек и Союз писателей – 298 человек. И, конечно, Союз журналистов, в котором, видимо, столько членов, что на сайте вывешены имена исключительно почётных членов числом 36. Ещё я забыл Союз театральных деятелей и еще кучу разных других творческих деятелей…

«В своё время (1958 год) Мариетта Шагинян писала о 965 советских композиторах - и тогда же назвала эту число «гомерическим, ни в одной другой стране не встречающимся»». Так написал мне кто-то в комментариях к статье, за что ему большое спасибо. Мне же памятен Михаил Жванецкий, сравнивавший 10 000 членов Союза писателей СССР с … тремя в Англии. «Ну, если ещё этого считать, то четыре, но мы его за писателя не считаем»,- привел он мнение английских коллег.

Из приведённого видно, что количество творческой интеллигенции в Эстонии совершенно непропорционально её населению. В большую сторону, разумеется. Теперь о том, что творят эти творцы.

Часы Свободы, Монумент (Крест) Свободы, Мемориал эсэсовцам в Синимяе, памятник эсэсовцам в Лихула, Музей оккупаций, Музей Лайдонера, «Welcome to Estonia!», календарь с нацистскими плакатами, компакт-диски с перепетыми песнями «лесных братьев»... Будем справедливы: есть еще музей KuMu, но я там не был - указатель «Культура здесь!» смущает…
Ещё деятели эстонской культуры активно поддержали перенос/снос Бронзового солдата.

Произведения мастеров кино и литературы мало чем отличаются по своему содержанию от произведений монументалистов. Из чего можно сделать вывод, что современная эстонская культура глубоко идеологизирована, и идеология эта у нас никаких симпатий не вызывает. Вызывает отторжение.

Теперь об обычаях. В своей статье «О том, как быть эстонцем»9 бывший председатель Государственного суда и судья ЕСПЧ Райт Марусте рассуждает о том, как найти общую ценностную составляющую между «коренными эстонцами» и «новыми эстонцами» - «относительно гомогенной, преимущественно русскоязычной группой».

«В поисках этой общей, но в то же время основанной на eestlus общей составляющей ситуация становится сложной, даже напряжённой, но не обязательно невозможной. Есть некоторые вещи, которые и без долгих дискуссий понятны как во Франции, Германии, так и в Эстонии. Например, нельзя быть французом, немцем или эстонцем без соответствующих языка и культуры. И, если в отношении языка все более или менее понятно, то в случае культуры ситуация сложнее, так как культура настолько глубокое и многогранное явление, что за несколько лет глубоко овладеть ей просто невозможно. Поэтому остаётся относиться к ней по меньшей мере с уважением. Но это еще далеко не всё».

«Далеко не всё», по Марусте, означает ещё, например, и празднование национальных памятных дат. То есть подчинение общему ритуалу.

9 ноября 2006 года, в Международный день борьбы с фашизмом и антисемитизмом, участники состоявшегося 6 ноября Круглого стола направили в Рийгикогу подготовленный мной меморандум по поводу находящихся в производстве парламента законопроектов (готовился снос Бронзового Солдата), в котором был и такой фрагмент:
«У нас складывается обоснованное впечатление, что те политические силы, которые считают оккупацию фактом (имелась в виду «оккупация» Таллина советскими войсками в 1944 году – С.С.), ведут информационную войну с антифашистским движением Эстонии и с теми, кто разделяет антифашистские ценности. По меньшей мере, средства, которые используются, являются средствами информационной войны – принудительное изменение значения или, что ещё хуже, «устранение» ценностей и символов и изменение убеждений при помощи силы государственного принуждения.
Так, согласно 963SE предлагается считать 22 сентября не днём освобождения Таллина, а днем памяти «борцов сопротивления», согласно 933OE «освободителями» считаются не солдаты и офицеры Красной Армии, а лесные братья, а согласно 1000SE монументы со сложившимися за десятилетия значением и символикой объявляются «запрещёнными сооружениями».

Принуждение к смене убеждений жёстко запрещено конституцией, поэтому всю вышеуказанную деятельность можно смело назвать антиконституционной и нарушающей наши конституционные права.

Так, согласно ст. 41 конституции, каждый имеет право оставаться верным своим убеждениям. Ещё важнее то положение, согласно которому никого нельзя принуждать к изменению убеждений.
Согласно ст. 8 никого нельзя лишить гражданства Эстонии за его убеждения.
Ст. 12 запрещает дискриминацию по убеждениям.
Ст. 45 разрешает свободно распространять убеждения».

Как видно, за «культуру» в Эстонии часто выдается идеология. 9 мая в Эстонии – День Европы.

Добавим к высказываниям Марусте то, что, согласно ст. 49, «Каждый имеет право сохранить свою национальную принадлежность». Поэтому, называя нас «эстонцами», пусть даже «новыми», бывший главный конституционный надзиратель (а председатель Государственного суда по закону является и председателем коллегии по конституционному надзору Государственного суда), господин Марусте грубейшим образом нарушает наши конституционные права.

Вот такая (правовая) эстонская культура.

Заканчивая с эстонской культурой, отметим ещё, что, ставя в преамбуле задачу сохранения эстонской культуры на века, далее Конституция ЭР ни о культуре, ни о том, как её сохранять, не распространяется. Если же мы сравним Конституцию ЭР с Конституцией Грузии – страны с безусловно великой культурой, то мы обнаружим потрясающую разницу.

Во-первых, в Конституции Грузии присутствует «творчество». Ч. 2 ст. 23 устанавливает запрет на «вмешательство в творческий процесс», а также на цензуру «в сфере творческой деятельности». Собственно же культуре посвящена целая статья 34, которую приведем полностью:
«1. Государство способствует развитию культуры, создает условия для неограниченного участия граждан в культурной жизни, проявления и обогащения культурной самобытности, признания национальных и общечеловеческих ценностей и углубления международных культурных связей.
2. Каждый гражданин Грузии обязан заботиться о защите и сохранении культурного наследия. Культурное наследие охраняется законом».

При этом подрыв памятника героям Великой Отечественной войны в Кутаиси в декабре 2009 года мы все видели по телевидению. Как и «уважительное» издевательство над Бронзовым солдатом в Таллине в апреле 2007…