Несколько слов к истории вопроса

До 2009 года многомесячную компенсацию при увольнении работника платили работодатели. Потом приняли новый Закон о трудовом договоре, и с работодателя большую часть этой финансовой нагрузки сняли. Согласие представителей работников было получено в результате включения в закон новой нормы о выплате страхового возмещения при практически любой причине прекращения трудовых отношений. При этом надо учесть, что источник выплаты – Касса помощи безработным – устроена таким образом, что, по сути, работники помогают сами себе. Конечно, не каждый сам себе, а по системе солидарности все получатели зарплат в обязательном порядке ежемесячно платят от неё 2,8% в Кассу помощи безработным, которая, в случае необходимости, платит конкретному человеку.

Была создана система страхования, где участвуют все, а получают деньги те, у кого произошёл т. н. „страховой случай“ — потеря работы. В такой ситуации государству вмешиваться в порядок выплат вроде бы нечего. Оно не только не участвует в страховой деятельности (через бюджет), но и освободило от участия в ней работодателей (в отличие от практики многих европейских стран, где 50% страховых сумм вносят работники, а 50% — работодатели).

В решении, когда дело спасения утопающих в бедности возложено на них самих, нет ничего необычного. Так сделано во многих европейских странах, но там кассами помощи безработным ведают профсоюзы, что логично: содержит страховую систему „коллективный работник“ и он же определяет правила её функционирования, когда полностью или частично помощь безработным осуществляется из государственного бюджета.

Как это делается „у них“?

В экономической теории дано определение двум видам финансовой помощи безработным: либеральной модели и модели социальной. Первая из них в наиболее завершённом виде функционирует в США и в Англии. Вторая — в большинстве стран „старой Европы“. Первая ориентирована на минимизацию экономических потерь общества. Вторая — на устранение социальных издержек общества от нищеты, возникающей в результате безработицы. Можно, конечно, сказать, что вторая модель более гуманна. Но всё не так просто. В Америке (и в Англии) такой уровень зарплат и настолько высок уровень социальной защиты работников, предусматриваемый коллективными договорами, и в то же время настолько высок уровень социальной мобильности, что там безработица и нищета не совсем синонимы.

В европейских странах страховая защита также не означает освобождения работодателей от мер финансовой поддержки при увольнении. Скажем, во Франции при увольнении работодатель выплачивает работнику полугодовую зарплату.

В общем, в приличных государствах во главу угла системы защиты работников (когда они расторгают трудовые отношения), поставлены не соображения „активизации рынка труда и упрощения расторжения договоров“ (как у нас), а стремление снизить уровень бедности в стране.

В либеральной модели помощи безработным государство регулирует порядок оказания такой помощи и, как правило, учитывает способ расторжения трудовых отношений (причину увольнения). В социальной модели, смысл которой: не допустить снижения уровня жизни безработных ниже установленных государством пределов — причина увольнения не имеет значения. Во многих странах поддержка оказывается и уволенным по инициативе работодателя и по инициативе работника. Главным фактором в социальной модели является потеря дохода.

Позиция наших элит

Отношение к проблеме правящей политической элиты озвучил премьер-министр. И эта позиция вполне вписывается в государственную политику правительства последних лет. Но не власть в этом деле играет первую скрипку.

Газета „Деловые ведомости“ опубликовала 22 февраля несколько интервью на эту тему с известными предпринимателями. Всё, что они сказали — ужасно. Один полагает, что „если человек сам не хочет работать, то зачем его содержать за счёт кассы“? Другой предлагает разработать „специальный механизм, который позволит отделить уволенных от ушедших по доброй воле“. Третий опасается, что „если у людей будет возможность пересесть на общественные деньги, увольняться по собственному желанию начнут очень многие“. И никому из них не пришло в голову, что после того, как их освободили от обязанностей помогать уволенным, переложив финансирование кассы на самих работников, порядок ведения дел Кассой имеют право определять только сами работники (работодатели вносят в кассу 1,4% от выплаченных зарплат, но это страхование их собственных рисков). Никто „не заметил“ гуманитарной составляющей проблемы. Никто, наконец, не обратил внимание, что правительственная инициатива продиктована не столько защитой интересов бизнеса, сколько стремлением снизить расходы Кассы и забрать излишки в отощавший бюджет.

Хуже того, бизнес проявил непонимание, что расширяющаяся плесень нищеты сокращает внутренний покупательский спрос, а это в свою очередь — сокращает внутреннее потребление, тем самым уничтожая малый и средний бизнес.

В этой печальной истории всё-таки имеется положительный момент. В период активизации борьбы работников за свои права (вплоть до подготовки всеобщей забастовки) стало понятно, кто есть кто. И власть, и бизнес продемонстрировали, что разговоры о классовом мире, как основе общества благополучия, не про нас. И в этом смысле, всё что Бог не делает — к лучшему.