Михаил Петров. Фото из личного архива

Ложный уровень компетентности

В нашей общей истории Россия не раз брала на себя труд избавить Прибалтику – Северо-западный край, Лифляндию и Эстляндию (современные страны Балтии) от тягот, связанных с войной. Так, 200 лет мира в составе Российской Империи приготовили эстонцев, латышей в начале XX века к принятию собственной государственности.

Позже Литва, Латвия и Эстония также были избавлены от несения тягот, связанных с необъявленными войнами и локальными конфликтами, в которых после 1945 года, так или иначе, принимал участие СССР. Даже затянувшаяся «интернациональная» миссия в Афганистане фактически прошла для советской Прибалтики незамеченной и никак не повлияла на ее привилегированное экономическое положение. В целом не стоит специальной благодарности, достаточно просто не забывать об этих исторических обстоятельствах.

Однако именно эти обстоятельства сыграли злую шутку с историческим сознанием автохтонного государствообразующего населения и породили ложное представление об уровне национальной компетентности в вопросах демократии и тоталитаризма. Сегодня только нынешний modus vivendi стран Балтии в Европейском союзе и НАТО дает нам некоторое представление о том, чем в годы холодной войны могли бы обернуться для человечества местные балтийские фобии и амбиции на соучастие в мировой политике.

Две стороны одной медали

Страны Балтии представляют собой европейский и мировой оплот западной демократии. И, если Запад не слишком озабочен теоретическими вопросами, предпочитая теории практику, то страны Балтии охотно выступают в роли экспертов в области качества и количества демократии. Особенно охотно они принимают на себя роль арбитров, когда речь заходит о России и государственных образованиях на постсоветском пространстве.

В отношении России обыкновенно применяется критерий, определяющий количество демократии в зависимости от количества выявленного тоталитаризма. Поскольку тоталитаризма всегда оказывается больше, то качество российской демократии в расчет не принимается вообще. Излишне критическое отношение к результатам предстоящих парламентских и президентских выборов в России вполне уместный тому пример.

Между тем демократия и тоталитаризм это всего лишь две стороны одной медали. То и другое тесно связано с понятием экстремизма. Экстремизм (лат. extremus — крайний, фр. extremisme) в политике это приверженность крайним взглядам и мерам воздействия. С одной стороны есть экстремизм, естественно присущий части общества, — перманентное недовольство действиями власти — правительства, чиновников, политического режима в целом, их низкая нравственная оценка, отрицание компромиссов, провоцирование беспорядков и гражданского неповиновения, терроризм, бунты.

С другой стороны экстремизм власти — игнорирование общественного мнения и его выразителей (уличных политиков), стремление подавить любое недовольство с помощью силы или разрешить любой конфликт с обществом в свою пользу, и т.д. Экстремизм власти служит связующим звеном между демократией и тоталитаризмом. При определенных обстоятельствах он способен породить настоящего монстра — тоталитарную демократию.

Что есть демократия?

При невероятном количестве определений понятие демократии остается крайне неопределенным, простите за невольный каламбур. В этой связи часто ссылаются на сэра Уинстона Черчилля, которому принадлежит догадка о том, что демократия есть самый худший вид правления, не считая остальных. Однако в максиме Черчилля речь идет только о качественной характеристике явления, само определение демократии отсутствует.

Распространенными определениями демократии являются, например, такие формулировки:

Демократия есть форма правления государством, которая осуществляется через представителей, избираемых народом.

Демократия есть политический режим, при котором власть, избранная большинством, несет ответственность перед гражданами за свои действия в общественной сфере.

Демократия есть политическая система, которая характеризуется независимостью исполнительных, законодательных и судебных органов.

Демократия — это совокупность общественных институтов, ограничивающих власть от сползания к произволу. И так далее.

Каждый может подобрать устраивающее лично его определение демократии, тем более что существуют менее пафосные определения, чем приведенные выше, определения курьезные и даже откровенно абсурдные. Например, такое: демократия — это анархия, анархия — мать порядка.

Формулировка Василия Розанова вообще переворачивает традиционное представление о демократии как о форме правления большинства: демократия — это способ, с помощью которого хорошо организованное меньшинство управляет неорганизованным большинством.

Чтобы исключить в Эстонии и Латвии участие лишних в переделе «оккупационной» собственности часть населения, выбранную по национальному признаку, «демократическим» путем лишили гражданства. Отсюда еще одно определение: демократия — это политическая идея, которая была использована, чтобы узаконить присвоение меньшинством материальных благ в период распада СССР.

Качественные характеристики демократии

В 2006 году немало потешались над «суверенной демократией» якобы изобретенной заместителем руководителя Администрации президента Российской Федерации Владиславом Сурковым. Идея суверенной демократии в России не прижилась, хотя она восходит не к Суркову, а к французскому мыслителю Жан-Жаку Руссо. В свое время масла в огонь подлил тогдашний российский президент Владимир Путин, уточнивший, что суверенная демократия должна иметь национальные черты.

На самом деле президент Владимир Путин и Владислав Сурков лишь акцентировали внимание на явлениях, которые в тот момент давно существовали в исламском мире. Так, «Великая зеленая декларация прав человека в эпоху масс», рожденная в недрах Великой Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии декларирует, что демократия — это прямое (суверенное) правление народа, осуществляемое самим народом без всякого представительства от его имени и опирающееся на подвластность граждан джамахирийского общества «Святому Закону, имеющему твердые, не подлежащие пересмотру или изменению правила в лице Религии и обычая».

Джамахирия обогатила понятие демократии такими качественными характеристиками как прямота, народность (суверенность) и религиозность. Однако западный мир квалифицировал режим полковника Муаммара Каддафи, как тоталитарное правление и сверг его. Основная причина в том, что ливийский вариант национально-религиозной демократии, не вписался в западный тренд, а тут еще и должники подсуетились, устроив показательную расправу над кредитором и его близкими родственниками.

Тоталитарная демократия

Одно время считалось, что сталинская Конституция СССР 1936 года содержала классическую модель современной демократии, обогнавшую в своем развитии модель западную. В годы холодной войны против СССР использовалась воинственная риторика, апофеозом которой стали ярлыки «империя зла» и «тоталитарная демократия». Последний термин представляет собой оксюморон — сочетание, на первый взгляд, противоречащих друг другу понятий. Сегодня этот термин вполне применим к целому ряду мировых демократий и, в первую очередь, к США.

Несмотря на то, что определение «тоталитарной демократии» отсутствует, мы точно знаем, что такая форма правления характеризуется формально провозглашаемым равенством прав при фактическом отсутствии возможностей для их реализации. Наиболее опасная фикция тоталитарной демократии — признание народа носителем верховной власти в государстве при отсутствии возможностей практически влиять на принятие государством властных решений.

Из свежих примеров — в США общественное движение «Захвати Уолл-стрит», непрекращающиеся все время правления президента Франции Николя Саркози акции гражданского неповиновения молодежи и студентов, массовое гражданское неповиновение в Германии в связи с размещением на ее территории радиоактивных отходов, массовые протесты в Греции, вызванные непопулярной политикой правительства, жестоко подавляемые собственными властями (государствами), которые в то же самое время поощряют аналогичные протесты, акции гражданского неповиновения и вооруженные бунты в Тунисе, Египте, Ливии и Сирии.

Из близких нам примеров фиктивности суверенной демократии укажу на изъятие у эстонского народа права самостоятельно избирать себе президента, которое он не может вернуть себе даже будучи верховным носителем и единственным источником власти в государстве. Таким образом, чисто внешне мы имеем дело с суверенной национальной демократией, основанной на преходящем праве народа на самоопределение, а на деле право и возможность его реализации ограничено политико-олигархическим представительством от имени народа, подменившим суверенитет вторичными целями — сохранением языка и культуры. В результате смысл суверенитета заключен уже не в осуществлении власти народом, а только в некоторой помощи государству в части защиты языка и культуры.

При этом ни один эстонец не согласится признать, что он пал жертвой разводки. Скорее он согласится с теми, кто корыстных политических побуждений идентифицирует его реликтовую ментальность с фашизмом или неонацизмом (М.Рева, А.Заренков, С.Середенко). Эстонец даже найдет в этом некоторую приятность и основания для гордости.

Истина в последней инстанции

Употребляя ироническое словосочетание «истина в последней инстанции», мы часто забываем о том, что последняя инстанция истины — она же и первая. Истина всегда тоталитарна и не допускает плюрализма мнений. Народ, исповедующий истину, не просто склонен к тоталитаризму, а является его носителем. Другое дело, что ему преподносят в качестве истины — Христа, Аллаха, Будду, классовую ненависть, национальную справедливость, национал-социализм, либерализм, коммунизм или тоталитарную американизированную демократию.

В отличие от истины ложь всегда носит универсальный характер. История человечества полна примеров, в которых ложь более или менее успешно выступает в роли абсолютной истины. Фокус заключается в том, что любую идеологическую схему, поданную ему в качестве истины, народ, немедленно превращает в тоталитаризм. На этом принципе основаны все современные демократии.

Демократия в Эстонии

Что касается существа демократии в Эстонской Республике, то в этой связи уместно вспомнить «Всеобщую декларацию прав народов», принятую в 1999 году в Тарту Организацией непредставленных народов (The Unrepresented Nations and Peoples Organization – UNPO). Опасение авторов декларации уже тогда вызывали «попытки создать в рамках государств новые народы и нации, идентичные гражданскому составу данного государства». По мнению авторов декларации, ситуация в которой народ, идентичен гражданскому составу государства, неизбежно приводит к ущемлению прав человека и прав других народов, то есть к грубейшему нарушению общепризнанных демократических норм.

Западная модель демократии допускает некоторое противоречие между номинальным носителем высшей власти в государстве, т.е. народом и фактической властью в государстве. Однако ни одно государство в мире, включая Эстонию, не ратифицировало упомянутую выше декларацию Организации непредставленных народов. Получается, что государства, как будто признающие права человека, напрочь отрицают права народов, составленных из этих самых человеков. При этом мировое сообщество озаботилось тем, чтобы в 2007 году принятьДекларацию Организации Объединенных Наций о правах коренных народов. Заметьте, декларацию не о правах народов как таковых, а исключительно о правах коренных народов. Переговоры по вопросу содержания этой декларации и ее принятия затянулись более чем на 20 лет!

Согласно официальной доктрине русские в Эстонии не являются ни коренным народом, ни национальным меньшинством. (Исключение в части возможности получения статуса национального меньшинства даровано лишь правопреемным гражданам). Таким образом для русских полностью исключена возможность соединить права коренного народа и национального меньшинства, т.е. право на культурную автономию с правом на самоопределение.

Наихудший из способов правления

Итак, что же такое демократия? Надо признать, что у нас нет общепризнанного базового определения этого явления, к которому можно прикладывать количественные, качественные или иные характеристики.

Нет определения, нет возможности определить качество демократии, а, главное, ее количество. Любые обвинения в недостаточном количестве демократии требуют немедленного уточнения: недостаточно относительно какого уровня? Но эталона демократии нет, нет критериев, позволяющих однозначно определить, что есть демократия, а что не есть демократия.

Нет базового определения, нет эталона, нет критериев — нет и возможности рассуждать о деградации или развитии явления.

И все же, если суммировать, то наихудший из способов правления сочетает в себе не только противоречивые количественные характеристики, при которых власть большинства, на деле является властью организованного меньшинства над неорганизованным большинством. То, что мы называем демократий, может быть национальной и религиозной, суверенной и прямой, подлинной или мнимой, военной или гражданской, и еще много какой. Наконец, демократия как реальная власть может быть тоталитарной.

Экстремизм

Носителем тоталитаризма, который в общепризнанном смысле является некоей противоположностью демократии, тоже является народ. По этой причине народ как общность всегда на подозрении у всех режимов от сверхлиберальных до авторитарных. Вот лишь несколько простых примеров, иллюстрирующих связь демократии, тоталитаризма и экстремизма, а также их влияние на выбор конкретных технологий власти.

Большевикам в России достаточно было отнять у народа возможность реализации суверенного права на власть. Как следствие быстро сформировался жесточайший тоталитарный режим, всего за полтора десятилетия подавивший всякое сопротивление и канализировавший народный экстремизм в государственное русло. В апофеозе — самая демократическая Конституция в мире, но зато усиление классовой борьбы в государстве победившего социализма, во множестве мнимые враги народа перед войной и вполне реальные внутренние враги во время войны.

В Германии к идее рабочего социализма добавили «истину» национализма, и получили нацистскую диктатуру. Национал-социализм быстро справился со стихийным народным экстремизмом и канализировал его в государственное русло. Когда человечество столкнулось с обыденными практиками нацизма, оно ужаснулось, а ведь Гитлер пришел к власти в Германии вполне законным — демократическим! — путем. Его большинство, действительно было большинством, хотя и незначительным.

США свергли тоталитарный режим в Ираке, а в результате получили кровавое противостояние сразу двух тоталитарных «истин» — суннитской и шиитской. Обуздать религиозный экстремизм силами оккупационных войск не представляется возможным ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшем обозримом будущем. Кровь льется рекой и конца этому потоку не видно. США увязли в Ираке, в том числе и потому, что не приняли во внимание народ, целостность которого поддерживалась диктатурой Саддама Хусейна. Этот народ как носитель исламского тоталитаризма не понимает и не принимает «либеральную свободу» и «демократические ценности» Запада. Ошибку методично повторили в Афганистане и в Ливии, а теперь собираются повторить в Сирии. На очереди Иран и даже Северная Корея.

Эстонский народ убедили в справедливости национальной демократии, а в результате мы имеем нечто, легко описываемое в терминах сегрегации и апартеида. Поскольку демократия основана на плюрализме мнений, который уже есть допущение лжи, то сегодня в Эстонии за экстремизм можно выдать любую попытку критики правящего режима, от кого бы она не исходила. Если критику снаружи можно достаточно безнаказанно игнорировать, то по вполне понятным причинам наиболее опасной считается критика изнутри режима.

Нет никаких сомнений в том, что попытки пересмотреть итоги Второй мировой войны в отношении отдельно взятой Эстонии, забвение непосредственного участия эстонцев и в борьбе с нацизмом на стороне держав антигитлеровской коалиции и соучастия в холокосте на стороне Германии, борьба государства с советскими памятниками и братскими могилами, поощрение ксенофобии и показное равнодушие к проявлениям неонацизма, а также институциональная сегрегация, прежде всего, в отношении русских, получивших эстонское гражданство путем натурализации, являются безнравственными.

Последовательное аморальное поведение нескольких правительств давно обострило межнациональную напряженность в стране, чреватую проявлениями экстремизма. В августе 2011 года это наглядно продемонстрировал нетипичный террорист Карэн Драмбян, захвативший министерство обороны Эстонской Республики.

Гражданское неповиновение

Политическая ситуация в Эстонии делает опасными — экстремистскими! — призывы общественных деятелей к акциям гражданского неповиновения, равно как и намеки журналистов на саму возможность такого неповиновения. Сказывается общая направленность протестантской этики на внешнее соблюдение приличий. Кажется, что от страха и соблюдения приличий свободны только комментаторы в местном сегменте Интернета. И, тем не менее, гражданское неповиновение следует отличать от экстремизма.

Гражданское сопротивление (неповиновение) это намеренное, открытое, мирное и ненасильственное несоблюдение определенных законов и подзаконных актов, постановлений, распоряжений или инструкций правительства и местных самоуправлений, а также приказов полиции.

Несоблюдение законов и приказов вытекает из их нравственной оценки обществом, которое само определяет эти правовые акты как незаконные вне зависимости от формальной процедуры принятия. Смысл гражданского неповиновения (отказа от сотрудничества) в том, чтобы побудить власть к диалогу, в результате которого должен быть найден компромисс, устраивающий обе стороны конфликта.

Индивидуальные акции неповиновения доступны на любом уровне: публичная голодовка, свеча на окне, плакат на жилище, публичное демонстрирование осуждаемой государством символики, например, георгиевской ленточки на одежде или на автомобильной антенне, граффити на стене общественного здания (А.Котов) или в подъезде жилого дома, отказ от употребления местного молока или пива, et cetera, et cetera, et cetera. Чем богаче фантазия, тем больше вариантов выразить свое недовольство. Проблема лишь в том, как сделать личный протест понятным обществу и государству, связать его с оценкой действия властей.

Смысл экстремизма в отказе от сотрудничества с властью в любой форме, отказ от каких бы то ни было переговоров в пользу давления на власть любыми средствами внутри и на международной арене. В недавнем прошлом мы помним митинги и шествия Интердвижения, голодовку русских депутатов Верховного Совета, молчаливый протест русского населения в апреле 2011 года и последовавшие за ним «бронзовые беспорядки». Сегодня это призывы к изменению государственного строя Эстонской Республики с унитарного на федеративный (О.Морозов), призывы к созданию русского народного фронта (Г.Сухов) или русской самообороны (Д.Кленский), призыв к партизанской борьбе, осуществляемой всеми доступными средствами и методами (О.Базанов).

Возникает вопрос: является ли гражданское неповиновение проявлением экстремизма и возможна ли его широкая профилактика? Демократия как будто предполагает, что носителем верховной власти в государстве является народ — общность, объединенная общими интересами и целями. Если интересы и цели народа входят в противоречие с интересами и целями тех, кто осуществляет власть от его имени, если возникающий конфликт не разрешается мирным путем, то ненасильственное гражданское неповиновение легко трансформируется в насилие, в экстремизм.

Отсюда вывод: наилучшей формой профилактики экстремизма в обществе, является максимально точное и полное удовлетворение интересов всех его статусных страт, согласно известному принципу «волки сыты и овцы целы». Одновременное соблюдение коллективных интересов народа и интересов каждой отдельной личности, возможно, и есть сверхзадача демократии в ее идеальном понимании.

Экстремизм власти

Любая форма демократии от либеральной до тоталитарной постарается замять нравственную оценку действий политического режима и выдать связанное с ней мирное гражданское неповиновение за экстремизм со всеми вытекающими из этого последствиями. Суровость мер, которые власть применит к недовольным и к обличителям режима, напрямую зависит от того, с какой формой демократии вы имеете дело.

Еще одно обстоятельство, которое также следует иметь в виду — это накопленные государством арсеналы для борьбы с массовыми беспорядками и созданная под них правовая база. Если для Франции, которая погрязла в массовых протестах и беспорядках, оба фактора являются почти обыденными, то в Эстонии дело обстоит с точностью до наоборот. Силовые структуры, владеющие арсеналами, заинтересованы в том, чтобы опробовать их на практике, проверить логистику, продемонстрировать выучку личного состава, и т.д. Правоохранительные институты, в том числе министерство внутренних дел, министерство юстиции, прокуратура и суды, заинтересованы в том, чтобы получить следственную и судебную практику по экзотическим для них статьям Пенитенциарного кодекса. Это как чеховское ружье, которое будучи повешенным на стену в первом акте, обязательно должно выстрелить в последнем.

Соединение политических интересов правительства с интересами правоохранительных органов и силовых структур, как правило, влечет за собой проявление активности, которую можно назвать экстремизмом власти.

Волки и овцы

Парадокс в том, что в демократическом государстве народ как носитель верховной власти неделим. Носитель верховной власти не приемлет деления на большинство и меньшинство, обязанное повиноваться большинству, как не приемлет деления на граждан первого и второго сорта. Удовлетворение интересов одной части народа за счет другой, лишает весь народ статуса носителя верховной власти в государстве и низводит его на уровень быдла, подчиненного тоталитарной демократии, диктатуре или олигархии.

Русские всё ещё выступают в европейском хронотопе в качестве последнего носителя исторического феномена народности (тоталитаризма), враждебного западному индивидуализму. И, если русский народ в Эстонии отчасти спасает не утраченное пока ещё до конца чувство соборности (во главе соборности стоит не политический лидер, но сам Бог!), то эстонцы уже успели вкусить от плодов апостасии и тоталитарной демократии.

Если «экстремизм» русских в Эстонии, беру этот термин в кавычки, вымученный, порожденный статусом инородческого меньшинства, то экстремизм эстонцев есть прямое порождение индивидуализма в сочетании с главенствующей государственной идеологией, в которой эстонский язык и эстонская культура стоят выше самого эстонца.

Предполагается, что государству по силам канализировать проявления народного экстремизма на почве ксенофобии и удержать их в русле государственных мер по отношению к инородцам. При этом государство пытается выдать идеологию узурпированной власти за коллективный message закоренелых индивидуалистов. Это бесперспективная и крайне затратная государственная политика, единственной целью которой является поддержание режима институциональной сегрегации — пресловутой стабильности. Стабильно сытый «волк» как будто менее опасен для власти, чем вечно голодная «овца»?

Однако кто-то же должен быть дальновиднее государства. Достижение общественного согласия на основе равных прав и равных возможностей для их реализации, на первый взгляд, может показаться утопией. Однако это именно то, к чему нам всем следует стремиться. Экстремизм в любом виде явно не по карману нашей тоталитарно-картофельной демократии. Своей стабильно мирной жизнью на протяжении более полувека мы обязаны отнюдь не НАТО и Европейскому союзу, и уж тем более не самим себе. Сегодня всему хозяин случай, и не стоит искушать его без нужды.

С точки зрения русской общины в Эстонии, общей целью (благом, пользой) является скорейшее преодоление режима сегрегации и построение безопасного гражданского общества, свободного от ксенофобии и расизма.

Обсуждение закрыто