Такого еще не случалось: журналистов убивали поодиночке, попарно, группа разве что могла попасть в горячей точке под обстрел. Но чтобы в мирное время так массово, так целенаправленно, да не где-нибудь, а в Париже…

Жалко ли мне погибших? Да. Считаю ли я, что за карикатуры, статьи и взгляды можно убивать? Нет. Стою ли я за свободу слова? Безусловно. Нахожу ли хоть какое-то оправдание для террористов? Ни единого.

Но причины, приведшие к трагедии, – трезво и жестко – необходимо проанализировать самим журналистам. Раньше сказали бы: «Чтобы такого больше не повторилось». Сейчас это говорить бессмысленно, потому что, конечно же, повторится: люди отвыкли учиться на ошибках. Тогда для чего? Не знаю. Может быть, для того, чтобы сделать свою работу. Долг журналиста –  прокукарекать, а что там будет с рассветом – дело самого рассвета, необходимые условия для наступления которого кукарекающий создал.

Харакири «Хара-Кири»

Итак, две стороны конфликта. Потерпевший – еженедельник (именно так переводится с французского слово hebdo) «Шарли», он же бывший еженедельник «Хара-Кири» (L’hebdo Hara-Kiri), основанный на базе «Хара-Кири» ежемесячного, знаменитого, в частности, и своим слоганом «глупый и скверный».

От эпатажного девиза новый «Хара-Кири» отказался, но остался верным «принципу №1», сформулированному основателем журнала Франсуа Каванной: «Нет ничего святого. Ни ваша мать, ни еврейские мученики, ни даже люди, умирающие от голода. Смейтесь надо всем жестоко, едко, чтобы изгнать старых чудовищ». Видимо, воображение мсье Каванны не было настолько живым, чтобы дать ему возможность предположить, что на смену старым чудовищам могут прийти новые, не в пример чудовищнее. Но это мы отвлеклись.

 Издание просуществовало всего год и было закрыто приказом министра внутренних дел Франции: принято считать, за грубую шутку на смерть генерала де Голля. Но мне, например, кажется, что и за не слишком уместное веселье по поводу гибели многих. Осенью 1970-го при пожаре на одной из французских дискотек погибло 146 человек, и отклики на это событие в СМИ носили соответствующие заголовки. А через десять дней, когда волна еще не улеглась, в своем имении Коломбэ-ле-дез-Эглиз скончался Шарль де Голль. Вот тут-то «Хара-Кири» (тем самым произведя одноименное действие) и отличился. Правда, в тот раз – без карикатуры: на строгой обложке красовались слова «Трагический бал в Коломбэ – один мертв». Тираж изъяли, журнал прикрыли.

Глупо и скверно

Но Каванна не сдался и основал новый еженедельник – с названием, которое явилось плохо закамуфлированной фигой всем французским душителям свобод. Официально декларировалось, что имя Шарли дано новорожденному в честь героя комиксов «Орешки» Чарльза Брауна, благо Каванна сам эти комиксы и переводил, но о том, кто подразумевался на самом деле, не догадался только идиот.

Через 11 лет издание загнулось от естественных финансовых причин, но в 1992 году восстало из пепла, что твой феникс. И карикатуристы снова начали «резко критиковать» религиозных и политических лидеров – всех подряд и без разбора. Под резкой критикой подразумевается изображение голышом, в сомнительных позах и чисто гипотетических ситуациях, в сопровождении надписей не вполне цензурного характера. Свое личное мнение по поводу данного подвида искусства могу выразить словами известной венценосной особы – «нам не смешно», но это субъективно.  

А объективно в прессе такое сейчас называют шуточками на грани фола. Да полноте, господа! Сказать так – оскорбить память погибших: на какой там грани – за гранью, причем далеко за ней. Думаю, что уцелевшие сотрудники журнала скорее поддержат мою точку зрения, оценка «на грани фола» – это для мелких дилетантов из лифтов.  

И, как бы то ни было, критикуемые разных вероисповеданий и политических взглядов сопели, но терпели – толерантность, однако. А мусульмане обижались всерьез, долго угрожали, и в итоге пришел ИГИЛ. А если бы не пришел ИГИЛ, пришло бы что-нибудь еще, потому что пошлость и недальновидность убивают чаще, чем мы думаем. И вот теперь настало время познакомиться со второй стороной конфликта.

В исламе существует крайне жесткий запрет на изображение любых живых существ, а тут – карикатуры на Магомета! Оскорбленными себя почувствовали практически все мусульмане, в том числе и вполне мирные. Эти мусульмане, с нашей – христианской – точки зрения, вообще ребята странные: чуть что не по ним – тут же в обидку. Нет чтобы проникнуться духом свободы и поржать – что над пророком, стоящим в позе – как бы это сказать на французский манер? – ага, речного омара, что над объяснением, из чего сделан Коран. Но они – ни в какую, даже те, что в Европе живут!

Кресты и камни за пазухой

А ведь эта самая Европа уже так много для них сделала: нательные крестики стыдливо попрятала, со словом «Рождество» и с невинными елками поборолась, над своими символами вместе с «Шарли» пореготала… Так сделали бы ей шаг навстречу, постебались бы вместе с коллективом, но, вишь ты, не желают. Европа же ничего, кроме как разозлить «муслимов» по-настоящему, сделать с этим не в состоянии. И раз это данность, то надо, наверное, как-то с ней считаться. Безжалостный словесно-карикатурный экстремизм всегда порождает иной – физически грубый и беспощадный.

Теперь европейцы шумят: «мы не позволим», «в наших странах», «как могут люди, родившиеся и выросшие здесь», «наши ценности»… А какие у нас, простите, ценности и чего такого мы не позволим? Уже все позволили: в наш монастырь с чужим уставом – добро пожаловать и крестиками мы ваш взор не оскорбим, но ни на что особенное в жизни не рассчитывайте.

Деды и родители современных европейских мусульман сами в шоке, что их потомки так «воинствующе исламизируются». Но старшие поколения, уезжавшие в богатую Европу, при сравнении своей жизни на родине и на чужбине, понимали, что в эмиграции прожить легче, а младшие сравнивают свою жизнь в тех странах, где они родились, с жизнью других людей там же. Старшие старались хоть слегка приноравливаться к чужим условиям, а для младших эти условия – условия их родины, которые неплохо бы поменять. И ведь меняют уже, черт возьми! И будут пытаться поменять еще.

Теперь о «наших ценностях», которых, похоже, ровно две: демократия, под которой каждый понимает свое, и свобода (ну, например, того же слова), которая, по идее, должна заканчиваться там, где начинаются ценности другого человека, равно как свобода размахивать руками – у кончика носа вашего соседа. Больше ничего особенного у нас нет: кумиры повержены, авторитеты подорваны, религия осмеяна, понятие семьи (и даже пола) девальвировано.

Таким образом, трагедия, произошедшая в редакции «Шарли», – это результат столкновения мира людей, для которых (по Каванне) «нет ничего святого», с миром людей, у которых святыни, ценности и идеалы, пусть – с нашей точки зрения – и неправильные, еще остались. А в борьбе, хоть и с огромными жертвами, почему-то всегда побеждают те, кем руководит идея: примеров тому в истории несть числа.

Как вы лодку назовете?

Что мы можем этим чуждым нам идеалам противопоставить? А, тихий марш. Вот это здорово придумано, только не сейчас и не французами, а Ильфом и Петровым – «ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству». У демонстрантов полная иллюзия, что они пристроены к Великому Делу и даже чему-то противостоят, у власти – вообще галлюцинации: ей кажется, что она держит руку на пульсе и в состоянии обеспечить чью-либо безопасность. И ромашкой террористов, ромашкой: уходи, исламист проклятый.

Но чью безопасность и кто может сейчас гарантировать? История доказывает, что если человека по-настоящему хотят убить те, у кого достаточно на это сил и денег, его обязательно убьют, это вопрос только времени. Пожалуй, единственное исключение из данного правила – Шарль де Голль, чьим именем так неосторожно воспользовались основоположники «Шарли»: на генерала было совершено 32 покушения, которых он избежал, а умер своей смертью в возрасте без малого восьмидесяти лет.

Говорят, у него был потрясающе развит так называемый внутренний центр безопасности: президент Франции неожиданно, повинуясь интуиции, менял маршруты пути, не появлялся там, где планировал… Один из задержанных наемных убийц признался на допросе, что, стреляя в генерала, промахнулся по той причине, что когда уже нажимал на спусковой крючок, проезжавший в машине де Голль внезапно повернул голову и посмотрел туда, где вроде бы ничего не было, только крыши. А не видимый им киллер в оптический прицел увидел глаза генерала – казалось, они глядят прямо в его глаза. Рука дрогнула, пуля прошла мимо.

Не стоило смеяться над кончиной де Голля тем, кто не обладает его неуязвимостью. Так что, наверное, «Шарли» стоит изменить название еще раз – это будет мудрым поступком.

Произошедшее, конечно, ужасает. Но с точки зрения виктимологии, в том, что случилось, есть и доля вины погибших. Я категорически против террора и убийств, но в данном случае мы, к сожалению, имеем дело с неподконтрольной нам стихией – на уровне урагана, цунами, землетрясения. Журналистов, отстаивающих «свободу слова и картинки» методами «Шарли», можно уподобить геологам, упрямо бурящим вулкан поближе к жерлу, а потом удивляющимся – эк оттуда шандарахнуло! Каждый имеет право как угодно рисковать своей жизнью и рисоваться этим, но ведь гибнут и другие люди, в планы которых пасть жертвой чужого героизма отнюдь не входило.  

Это был мой реквием по «Шарли». Если кому не понравилось – извините. И перечитайте принцип № 1 французского еженедельника: «смейтесь над всем», «ни еврейские мученики, ни даже люди, умирающие от голода»… Ряд можно продолжить. Я это сделала. А почему нет, если ничего святого не существует?