Не считая себя ни в коем разе экспертом по украинским делам, хочу предложить уважаемым читателям сугубо личные и отрывочные впечатления для возможных размышлений.

В Полтаве и около

В сорока километрах от города Полтава, в „селении городского типа“, название которого стоит в моем свидетельстве о рождении, живет близкая мне семья, глава которой демобилизованный майор, выпускник высшего военного училища связи, работает сторожем в Полтаве сутки через двое — другой работы нет. Его жена, красавица с педагогическим образованием, устроилась продавщицей в галантерейной лавке. Их сын — окончивший истфак университета летом был диджеем на танцплощадке, а перспектив работать по специальности у него никаких. Попала семья в крохотный поселок, поскольку там у них дедушкин и бабушкин дом — единственное место на земле, куда они смогли уехать из военного городка после демобилизации отца семейства. Надежд на другое жилье и вообще на нормальное жизнеустройство у этой семьи украинских интеллигентов нет. Как говорится, „дальше тишина“.

В другой стороне от Полтавы, рядом с музеем-усадьбой Николая Васильевича Гоголя, в Диканьском районе бываю в селе, где в советское время находился высокоэффективный животноводческий комплекс. Сейчас от комплекса и от здания клуба в центре села — груды кирпича. Село было „при советах“ газифицировано, но газ отключили за неуплаты. Мизерные деньги есть только у пенсионеров. От всего, что ни увидишь, и от всех, кого ни встретишь, веет полной безнадегой.

Областной центр Полтава тоже порядком обветшал за последние годы. В самом центре города находится комплекс памятников архитектуры XIX века, возведенных вместе с увенчанной орлом колонной в честь 100-летия Полтавской битвы. На одном из самых интересных зданий, бывшем Кадетском корпусе, падает крыша и перекрытия. Характерная деталь: в первый раз дом был разрушен в 1943 году (как и весь город, поскольку именно в Полтаве было впервые применена тактика „черной земли“), то есть тактика тотального уничтожения немецко-фашистскими войсками городов, из которых выбивала их Красная армия.

Я помню город сплошных развалин, мимо которых ходил в отстроенную первым делом школу. После окончания войны памятники архитектуры Полтавы были восстановлены за несколько лет. Сейчас и войны не было, и памятники рушатся. Там же в Полтаве хамоватое местное начальство выселило художественную галерею (одну из самых богатых коллекций на Украине), чтобы передать здание банку, а „картинки“ переселили в тесные каморки под уродливым зданием вновь построенной гостиницы, о собственниках которой всякое говорят в городе.

Вообще о городских руководителях рассказывают анекдоты в стиле гоголевского „Ревизора“. Сменяющие друг друга „городничие“ поразительно необразованны, а стиль городской жизни задают нувориши по всем параметрам соответствующие анекдотам о „новых русских“. Интеллигентным людям города, где работает несколько университетов, живется тошно и очень бедно.

Социальный протест

С националистическим ожесточением пришлось столкнуться там же в Полтаве и проявили его не чужие мне люди — местные художники, мыкающие горе от безысходности и крайней нищеты. С чего их повело на эту стезю, а не, например, в левый радикализм? А с того же, почему в конце двадцатых — начале тридцатых годов прошлого века протест против свинцовых мерзостей немецкой жизни обеспечил победу в Германии Национал-социалистической рабочей партии Адольфа Гитлера. Кто хоть немного знает о европейской истории после Первой мировой войны, должен помнить, что вслед за Россией в повестку дня стала социалистическая революция в Германии. Потерянное поколение ремарковских героев пошло в коммунистические отряды „Спартаковцев“, а рабочие сплошь поддерживали левые профсоюзы. Однако либералы и социал-демократы испугались левого радикализма. На их совести убийство Розы Люксембург и Карла Либкнехта, а потом сдача позиций национал-радикалам.

Нас учили, что история развивается по спирали. Похоже, сейчас спираль правого радикализма сместилась к востоку, конкретно, на Украину.

Достаточно пожить несколько дней в Киеве и пообщаться даже не с олигархами местного разлива, а всего лишь с украинским бизнес-классом, чтобы ненависть к этой публике застлала глаза любого нормального человека. Но, все же, почему социальный протест отливается в крайне правые националистические формы, а не ведет массы влево? Кто бросил страну на растерзание олигархату и криминалу? Разве не один из секретарей ЦК Компартии Украины по идеологии и первый ее президент Леонид Кравчук, а потом следующий за ним заведующий отделом обкома Компартии и второй президент Украины Леонид Кучма? Разве не номенклатурщики переходного периода, третий и четвертый президенты, привели страну к социальной катастрофе, когда разрыв между горсткой миллиардеров и морем нищеты достиг запредельных для современного мира значений? И разве не эта четверка переводила стрелки народного гнева со стоящих за ними олигархических кланов (среди которых заметную роль играли члены их семей) на Россию, раскручивая карту Голодомора? И чем может привлечь к себе украинскую молодежь сегодняшняя Россия? Заменой Пинчука и Ахметова на Абрамовича, Авена, Вексельберга, Дерипаску и Прохорова? Или сменой идеологии национализма на идеологию черносотенства под названием „традиционных ценностей“? Тут случай, о котором не нами сказано „чума на оба ваши дома!“.

Национализму может противостоять только интернационализм. Сегодня на постсоветском пространстве эта идеология — удел маргиналов. Но тогда получается, победа нацизма в разных странах дело времени? Нет, не получается. Многое здесь зависит от экономического положения основной массы населения и социально-экономических условий. По данным Международного валютного фонда доля ВВП за 2012 год на душу населения на Украине составляла 7,4 тыс. долларов, а, для сравнения, в России — 23,6. У нас, в Эстонии — 23. В северной Европе: у шведов — 41,2, а у финнов — 36,4.

Социологи знают, что с определенного уровня обеспеченности населения жизненные ценности определяются „потреблядством“ (прошу прощения за термин, но уж очень точно он отражает характер настроений в нашем евроинтегрированном обществе).

А при таком общественном настроении любой радикализм маргинализируется: хоть социальный, хоть национальный. К Украине эти экзистенциальные ценности, как мы видим, отношения не имеют.