Хотя уже тогда это казалось крайне сложным как принципиально, так и в плане исполнения, многие деятели в сфере образования посчитали, мол, время есть, поживем — увидим. На улицы никто не вышел. У правительства времени оказалось предостаточно, ведь главной целью было сделать политическое заявление.
Требование выполнили, русским (оккупантам, как считают некоторые) указали их место, а про дальнейшую реализацию плана никто не подумал. Не было ни малейшего представления о том, как поставленные цели претворить в жизнь, да и возможно ли это вообще.
Время шло, ничего не менялось. Правда, школы старались преподавать единичные предметы на эстонском. Любимым предметом на государственном языке стала физкультура. Многие родители в русскоязычных семьях решили, что из Эстонии они не уедут, а без хорошего владения эстонским на рынке труда будет нелегко, поэтому стали отдавать своих детей в эстонские детские сады и школы.
Из-за слабого уровня эстонского языка среди учеников порой получалось так, что учителя должны были тратить непропорционально много времени на обучение малого количества русскоязычных детей. В Нарве стало очевидно, что дети из русских семей, которые начинали учиться в Нарвской эстонской гимназии с неплохим знанием эстонского, потом стали отставать.
Многим детям мало одних лишь школьных уроков для хорошего владения языком. Если и дома, и на улице говорят только на русском, сложно овладеть нюансами эстонского языка. В конце концов, язык метафоричен и наполнен вольными толкованиями. Языковая среда наших русских детей значительно различается. Есть те, у кого дома говорят также по-эстонски, есть такие семьи, где говорят только на русском языке. Абсолютно разная ситуация наблюдается, к примеру, в языковой среде Пайде и Нарвы. В конце концов, в любом обществе есть люди, которые в ходе получения образования и родной-то язык не могут освоить в достаточной мере. И мы должны думать обо всех молодых людях, а не исходить из того, что порой дети из русскоязычных семей пишут сочинения на эстонском лучше, чем самые лучшие из эстонцев.
Когда в 1995 году мне посчастливилось вместе с президентом Леннартом Мери пообщаться с Джорджем Соросом, то для него большим удивлением стали наши принципиальные попытки полностью ликвидировать русскоязычную гимназию. Красноречивее всего о чисто политизированном и непродуманном характере эстонизации говорит тот факт, что сначала взялись за гимназию, а не за детские сады и основную школу, что было бы логичнее. Прежние аргументы, согласно которым двуязычное образование на ранних этапах приводит к заиканию, не нашли подтверждения в широкой мировой практике. Понятно, что для борьбы с русификацией все приемы были хороши. Но нельзя же теперь аналогичным образом заниматься принудительной эстонификацией!
В 2003 году, когда стало ясно, что ничего особенного в сфере перевода русской гимназии на эстонский язык обучения не произошло, стали применять более серьезные меры. Рийгикогу принял сопровождавшееся яростными спорами изменение в закон об основной школе и гимназии, по которому в гимназиях 60% предметов следует преподавать на эстонском языке. Это касалось не только русскоязычных гимназий, но и Французского лицея и Английского колледжа, где все предметы, кроме эстонского языка, преподавались соответственно на французском или английском.
Теперь в русскоязычном обществе возник масштабный протест против ускоренного перехода на эстонский. Слишком легкомысленно было бы связывать это явление с выборами. Появился страх, что ученики русскоязычных гимназий не смогут получить качественного образования из-за недостаточного знания языка как учителями, так и ими самими. К сожалению, в страхе лишиться рабочих мест представители русских гимназий отчитывались министерству образования, что переход проходит точно по плану.
Однако вместо того, чтобы спешить, следовало бы провести приличный педагогический анализ начавшегося перехода на эстонский язык, а не внушать по традиции политруков, что пути назад нет. По словам социолога Райво Ветика, нынешние исследования указывают на большие различия в русскоязычных школах. Начнем с того, что вся молодежь Эстонии должна получать одинаково качественное образование, и лишь на втором месте стоит язык, на котором они это образование получают. Я также не встречал ни одного человека, который отрицал бы необходимость владения эстонским языком на бытовом уровне.
Поиск виновных и порицание — мол, сам виноват, что не выучил язык как следует, — это опасная игра. Смешно также требовать получения среднего и высшего образования исключительно на эстонском языке, когда многие наши молодые — как эстонцы, так и представители других национальностей — учатся в разных странах на разных языках, получают дипломы английских, французских, испанских и русских гимназий и университетов. Должны ли мы в интересах равноправия по их возвращении в Эстонию требовать и от них сдать наши госэкзамены на 60%, а то и на все 100% на эстонском языке? Зовем назад талантливых молодых людей, а потом первым делом проверяем их по всем предметам, указанным в их иноязычных аттестатах, на эстонском? Если нет, то почему тогда в самой Эстонии не может быть гимназического образования на английском, немецком, русском или любом другом языке, где при этом обязательно изучаются и эстонские язык и культура?
Разумеется, возможность изучать эстонский язык необходимо обеспечить и в детском саду, и в средней школе. А вот выбор языка обучения в гимназии должен быть свободным. Уверен, что таким образом различия между эстонскими и русскими гимназиями исчезнут намного быстрее, и намного больше иноязычной молодежи будет поступать в эстоноязычные гимназии. Свободный выбор также является более серьезным гарантом лояльности, нежели давление извне.
Конечно, у нас могли бы существовать и двуязычные школы, где часть предметов преподавалась бы на одном языке, часть — на другом. В мире таких примеров предостаточно. В словосочетании "политика образования" упор нужно делать на втором слове, а не на первом. Этнические и языковые вопросы могут решаться только эволюционно. Политика уже давно должна уйти из сферы образования.