Британский «Букер» в этом году достался англичанке Хилари Мантел за роман «Внесите тела». Мантел стала третьей (после австралийца Питера Кэри и южноафриканца Дж. М. Кутзее) в ряду писателей, удостоенных этой премии дважды. Как и в прошлый раз, награду ей принес традиционный исторический роман.

Запад сейчас переживает всплеск интереса к исторической прозе, и самая престижная награда англоязычного литературного мира лишь фиксирует эту тенденцию. В советское время историческая проза была исключительно популярна и у нас: тогда в форму романа о прошлом облекали то, что не утвердил бы в качестве темы диссертации ни один ученый совет. Кроме того, говоря об истории, можно было провести формально безобидные, но по сути совершенно крамольные параллели с настоящим. Однако сегодня исторические романы о людях и событиях, лежащих за пределами памяти трех последних поколений — а только они и являются историческими не по названию, а по существу, — в шорт-листах литературных премий почти не встречаются. Да и вообще этот жанр в России переживает не самые лучшие времена.

Вернее, не совсем так — массовое, популярное историческое чтиво у нас процветает, и самый достойный автор, работающий в этом направлении, конечно же, Борис Акунин. Но его аудитория — это люди, питающие симпатию к историческому антуражу, но не видящие по большому счету особой разницы между исторической развлекательной литературой и любой другой. Мне трудно представить, чтобы человек, всерьез интересующийся, скажем, фигурой генералиссимуса Суворова, обратился к роману — скорее уж он полистает мемуаристику или просто возьмет с полки хорошо написанную биографию.

Что же до качественного исторического фикшна, то он сегодня в самом деле маргинализировался. Думаю, это связано со спецификой того времени, в которое мы живем, и с разницей в общественном климате у нас и на Западе.

Интерес к художественному переосмыслению прошлого — это примета некоторой культурной стабильности и вообще спокойного времени. В такие периоды многим начинает казаться, что от современного человека не следует ожидать чего-то оригинального и нового, и это вызывает разочарование. Возникает иллюзия, что человек прошлого был иным — именно поэтому появляется и потребность в рефлексии на темы истории: она парадоксальным образом позволяет сохранить чувство собственного достоинства сегодня. В этой культурной ситуации находится Запад — и этим обусловлен его интерес к исторической прозе. Точно так же период позднего СССР, на который пришелся пик успеха отечественного исторического романа, был временем относительного спокойствия, культурной стагнации. Отсюда и тяга к романтизации прошлого.

Мы живем в иных условиях: не успев за день отрефлексировать то, о чем говорилось в утренних новостях, к вечеру получаем очередной информационный вал. Культурные приоритеты мельтешат в диапазоне от православия-самодержавия-народности до полного отказа от любой национальной и культурной идентичности — где нам при такой жизни смотреться в зеркало прошлого, которое предлагается читателю в историческом романе. И пока суматошная жизнь не позволяет нам спокойно размышлять о прошлом и его связи с настоящим вне сиюминутной идеологии и политики, едва ли кому-то будет интересен исторический роман.

Кстати, перевод «Волчьего зала» Хилари Мантел — первого из ее букеровских романов — у нас не пошел. И мне интересно, как будет у нас воспринят готовящийся к изданию первый за много лет серьезный исторический роман «Лавр», посвященный Руси конца XV века, написанный специалистом по древнерусской литературе Евгением Водолазкиным. Неужели он тоже приговорен пылиться на полках?..