Пианист Денис Мацуев возглавил общественный совет при Министерстве культуры. При плотном графике музыканта — 200 концертов в год — Гераклов подвиг. О том, почему спасение культуры должно быть делом рук самих деятелей культуры, Денис рассказал «Итогам» буквально сидя на чемоданах — он вылетал на очередные гастроли.

— Денис, вас стоит поздравить с назначением или все же пособолезновать?..

— Сразу скажу: интервью вам даю в порядке исключения. На самом деле я никому ничего не рассказываю на этом этапе. Все только начинается, еще не было ни одного рабочего заседания совета. Любые планы условны. Поэтому прошу не пенять на недостаток конкретики. Давайте исходить из того, что это мои самые первые ощущения, наметки, интуиция.

— Ирина Прохорова, говорят, от этого поста отказалась. А почему согласились вы?

— Я человек беспартийный и аполитичный. Согласился без раздумий, но сразу предупредил членов совета, что при моих 200 концертах в год я не собираюсь сокращать свою концертную практику. Я пианист в первую очередь. Но культура находится в глубочайшем кризисе, есть моменты, о которых нужно трубить SOS. Как можно было отказаться?! Приятно, что 62 человека, которые собраны в совете, — это люди искусства, профессионалы. Непрофессионалу там, на мой взгляд, нечего делать.

— Вот вы состояли в президентском Совете по культуре и искусству: а многого ли добились? Есть ли смысл во всех этих советах?

— Совет при президенте работал весьма эффективно. Но мы прекрасно знаем, что такое многие общественные советы в нашей стране. Это профсоюзы, комитеты, которые обычно выполняют роль свадебных генералов. Посидеть, поговорить, подискутировать — на этом все заканчивается. Я согласился на должность председателя именно потому, что наш совет обещает быть другим. Он не будет свадебным генералом.

Мне кажется, сейчас наступают времена, когда мы можем повлиять на ключевые решения в области культуры. Ведь совет не чисто совещательный орган, как может показаться. Он будет, к примеру, напрямую участвовать в разработке нового закона о культуре, который совсем скоро попадет в думскую повестку дня. По каждому направлению у нас существует своя рабочая группа, всего их на сей момент шестнадцать. Причем любой из членов совета вправе собрать собственную команду для решения насущной проблемы. Входить в нее могут профессионалы, не состоящие в совете. Мы абсолютно открыты перед обществом. И о проблемах культуры я собираюсь говорить везде, где у меня будет микрофон.

— Первые инициативы Владимира Мединского были раскритикованы. После предложения вынести Ленина из Мавзолея возбудились коммунисты, а после письма министра на НТВ — возмутилась медиаэлита. Хотя в одном случае Мединский играл на стороне «белых», а в другом — «красных».

— Владимир Мединский заинтересован в погашении конфликта и исправлении ситуации. Административный ресурс у нас есть, но конфликты нам не нужны. Если мы сейчас начнем друг другу говорить «Сам дурак!» — у нас мало останется времени для дела. Мы должны спасти нашу культуру, которая висит почти на волоске. Очень многое нужно исправить. Это и концертные залы, и зарплаты в музыкальных школах. Самый больной вопрос — система образования.

— В чем проблема?

— Есть специальные школы: музыкальные, балетные, художественные, хоровые. Помимо музыкальных предметов в их программу включены общеобразовательные. И теперь эти компоненты уравниваются до какого-то класса: специальным музыкальным школам навязана общеобразовательная направленность. Мотивируется это тем, что ребенок, который не достиг 13—14-летнего возраста, якобы не вправе еще выбирать, чем он хочет заниматься в жизни. Вы представляете себе музыканта, который только в 14 лет начинает осваивать фортепиано, или балетного танцора, у которого вся база должна закладываться с младых ногтей?

— По-видимому, это один из отголосков ювенального законодательства, которое сейчас усиленно навязывают обществу?

— Владимир Спиваков активно бился за сохранение прежней системы. Вроде бы удалось ее отстоять. Но я выяснил, что на практике новые нормы уже работают. И не только в возрастном плане. В Центральную музыкальную школу, в лучшую школу мира, которую окончили все наши выдающиеся музыканты, мама уже приводит своего ребенка согласно прописке — там не существует экзаменов. Есть собеседование. И директор обязан принять ребенка, даже если у него вообще нет склонности к музыке. Так мы убьем все наши выдающиеся музыкальные традиции — хоровые, балетные, прочие. Это трагедия для страны. Специальных музыкальных школ в России всего 25—27 штук — им обязательно должен быть дан особый статус. А как живут провинциальные оркестры! Если не брать Новосибирск и Екатеринбург, они в плачевном состоянии. Несправедливо, что президентские гранты выделяются только для московских и петербургских оркестров, а провинция обделена. А на каких инструментах играют дети, вы даже не представляете. Такое ощущение, что люди, которые принимали решения, воспринимают музыку как самодеятельность, как техникумы 20-х годов. Музыкальные школы в большинстве своем относятся к Министерству образования. А должны относиться, конечно, к Министерству культуры. Ситуацию нужно срочно менять.

— Прежний министр образования заявлял, что такого числа людей с высшим образованием, как сегодня, стране не нужно…

— Согласен, звучит абсурдно. Это вопрос престижа образования, престижа высокой культуры, престижа страны. Вопрос приоритетов. Предотвратить сползание к бескультурью в наших силах. Мы должны говорить об этом чиновникам и начальникам, писать в Думу, в Белый дом, президенту. Я встречался с Владимиром Ильичом Толстым, новым советником президента по культуре. Он мне сказал, что на следующем совете, который Путин сам будет вести, первым будет поставлен вопрос именно об образовании.

— Какие еще проблемы, кроме образования, вас волнуют?

— С авторскими правами ситуация хуже некуда. В рамках совета одна из рабочих групп будет работать над законом об авторских правах и фонограммах. У нас ведь не выполняются элементарные правила. Когда я был на Украине, увидел, как все исполнители на афишах пишут: «Живой звук». Приехал в Одессу, там было написано: «Денис Мацуев, Москва, фортепиано, живой звук». А еще ниже, уже от руки: «Приедет сам».

— Вот как? Я и не знал, что среди ваших коллег водятся «ласковые маи».

— Слава тебе, Господи, у нас такого клонирования нет и не будет (смеется). У нас простые правила: ты садишься за рояль, и у тебя два часа, чтобы доказать публике, что она не зря купила билет. А в эстраде возможно все. Рабочие группы будут стараться влиять на ситуацию.

— Состав этих рабочих групп вас устраивает? Помимо того что в них профессионалы от культуры.

— Есть и еще приоритеты. У меня треть гастролей проходит по нашей стране. Я был уже в 120 российских городах, а в некоторых был 20 и 25 раз. И я бы хотел в некоторые рабочие группы добавить еще представителей филармоний, оркестров, театров, музеев, библиотек из провинции, потому что это люди, которые видят все не из Москвы или из Петербурга, а изнутри.

— Мы все о музыке. А что вы скажете о кино, о связи между кинопроизводством и прокатом?

—Думаю, тут имеет место такая же история, как и с шоу-бизнесом. Нам не дают возможности смотреть нормальное кино, в котором мы были сильны во все времена. Аудитория сидит на игле экшна. Авторское кино показывают на фестивале маленькой группе критиков, а широкая аудитория не может это увидеть. К тому же, если владельцы кинотеатров будут ориентироваться только на поколение до 25 лет, подсаживая его на попкорн, ничего хорошего не выйдет. Эта публика выходит из кинотеатра, чтобы выкинуть в урну и попкорн, и то, что она посмотрела.

— Недавно Никита Михалков предложил ввести в школьную программу 100 лучших фильмов. Утопия? Или есть резоны?

— Я думаю, это очень полезно. Это же здорово, если люди будут понимать с детства, что существует настоящая история кино, которое может не только развлекать, но и образовывать. Весь вопрос в приоритетах общества.

— А как быть с музеями? Что лежит в фондах, а что нет, уже толком неизвестно, контроль в некоторых случаях потерян. И вот уже ворованные экспонаты находят на питерских помойках. Вас это волнует?

— Конечно, надо провести инвентаризацию музейных фондов и разобраться, что есть, чего нет и кому это принадлежит. Чтобы не было, например, почвы для скандалов между Церковью и музеем.

— Еще одна больная тема — разрушение исторической Москвы.

— Это невозможно больше терпеть. Остановить произвол строительных концернов, безусловно, нужно, поскольку теряется исторический облик городов. Мы будем это обсуждать на уровне отдельной рабочей комиссии. Как, кстати, и моральные аспекты в искусстве.

— Я читал положение о совете. Там есть пункт: «Члены общественного совета имеют право знакомиться с обращениями граждан о нарушениях прав, свобод и законных интересов в сфере культуры, искусства и культурного наследия». То есть жалобы могут исходить от частных лиц и удовлетворяться?

— Давайте начнем с того, что через день после того, как я возглавил совет, мне на почту пришло 100 писем с обращениями разного характера. Включая такие: «Купите мне баян, я очень талантливый». Или: «У нас не покрашена крыша», «Меня не взяли на работу». У совета есть специальная приемная, куда стекается любая информация. Конечно, мы не собес, любой вопрос решить не сможем. Но покупка баяна талантливому ребенку — это нам по плечу.

— Насколько я знаю, вы покупали даже «Стейнвеи».

— Но не в рамках благотворительности. Я ездил на фабрику и сам выбирал рояль для наших провинциальных филармоний. Писал номер, и они его заказывали. Это было раз десять. Но я не хочу играть роль волшебника: вот пришел Мацуев, сейчас у нас все будет. А уже говорят: если он будет руководить советом так же, как он играет на рояле, нас ждет улучшение.

— Но главные вопросы, которые стоят перед культурой, как всегда, финансовые...

— Недавно Иосиф Давыдович Кобзон сказал, что мы чуть ли не на последнем месте по финансированию. Это положение существует еще с брежневских времен, когда культура уже финансировалась по остаточному принципу. Конечно, мы должны трубить об этой ситуации везде и всюду. Я во всех интервью говорю, что культура для нас наравне с нашими недрами. Как говорил Дмитрий Лихачев, культурой должны быть пропитаны все, от медсестры до президента. Этого невозможно добиться без нормального финансирования.

— А новый закон о культуре сулит в этом плане что-то революционное?

— Должно пройти хотя бы одно заседание, чтобы можно было сказать что-то определенное. Мы ведь еще не обсуждали текст. Только познакомились, больше ничего не успели. Все члены совета должны взять этот закон с собой в отпуск, но у меня нет отпуска, я буду читать его между репетициями и концертами, вникая в каждую строчку. Разрабатывал текст замминистра Григорий Петрович Ивлиев, он много лет в Госдуме был главным по культуре.

— Когда говорят о самоокупаемости культуры, это утопия?

— Конечно, утопия. Культура без поддержки умрет, она не только в нашей стране, но и во всем мире изначально убыточна. Государство либо само должно пересмотреть отношение к финансированию, либо подключить больших меценатов. Это уже происходит. Просто это должно делаться легально, в виде прозрачных схем.

— Как вы думаете, будет ли за время правления Путина принят закон о меценатстве?

— Закон о меценатстве уже лет 20 зреет в недрах нашего правительства, но по каким-то причинам не принимается. Думаю, в основном это происходит из-за непрозрачности, потому что спонсорство предполагает отчет по каждой копейке, которая дается на культуру. В Америке ни один театр, ни один оркестр не существует на государственные деньги, все за счет частных пожертвований. Но как раз поэтому во времена кризиса Америка потеряла несколько ведущих американских оркестров. Знаменитый оркестр, с которым играл Сергей Рахманинов, был на грани исчезновения, но его спасли, слава богу, опять же меценаты. Или, скажем, знаменитый оркестр в Цинциннати, с которым я много раз играл, еле выжил. Его спасла правнучка основателя компании Procter & Gamble. Ей более 100 лет, и ее возили на каждый концерт. Она всегда была большой почитательницей этого оркестра и пожертвовала на него 96 миллионов долларов. Но как пожертвовала? Она расписала каждый доллар на несколько лет вперед — на что он должен идти, каким налогом будет облагаться…

— У председателя совета есть какая-нибудь мечта, соответствующая должности?

— Например, чтобы у каждой второй семьи в доме стояло пианино.

— Это вы серьезно?

— Конечно. Именно так и было в советское время. И даже если ребенок не становился серьезным музыкантом, это его культурно обогащало. Уроки музыки убрали из общеобразовательной программы — надо их возвращать. В моем родном Иркутске учителя в музыкальной школе получают жалкие 5 тысяч рублей. И со страшной силой бегут в Китай, где получают 2 тысячи долларов. А в Китае, между прочим, 50 миллионов пианистов. Цифра угрожающая, устрашающая и даже смешная какая-то. А с другой стороны, ничего смешного в этом нет. В КНР классическая музыка и вообще культура возведены в ранг национальной идеи. Там открывается огромное количество музыкальных школ, в которых преподают русские педагоги. Если это возможно в Китае, почему невозможно у нас?

— Что для этого необходимо?

— Желание работать и политическая воля.