В наше время духовное начало в искусстве куда-то уходит, важнее становится важнее что-то другое – мелькание, шумы, гамы, страхи, считает продюсер и постановщик Адольф Кяйс. А ещё ему не нравится то, что сейчас критики перестали писать рецензии и то, что раньше считалось рекламой, теперь выдаётся за критику.

Любовь – это единственное чувство, у которого не бывает прошедшего времени, считает  гость «Батареи»,  продюсер и режиссёр Адольф Кяйс.

Во-первых, спасибо, я так не думал, что я могу как-то влиять на вкусы наших зрителей. Я об этом редко задумываюсь. Я ведь очень много смотрю, в том числе и на фестивалях и всегда делаю какой-то отбор в своей памяти - что остаётся у меня на многие года и что исчезает мгновенно. Я об этом уже как-то говорил, что моё основное правило – если мне западает сначала в душу, а потом уже в сознание. Я всегда думаю ещё и о другом – сколько осталось зрителей, которые смотрят и чувствуют так же, как и я.  Мне всегда интересно с этой точки зрения – меня вели по всей жизни мои педагоги, мои коллеги, знакомые. Для них духовное начало в любом виде искусства всегда было изначально. И мне кажется, что наше время это куда-то исчезает. Что не это первооснова, а что-то другое – мелькание, шумы, гамы, страхи, ещё что-то. И я стараюсь противопоставить что-то этому сумасшедшему явлению. Мне хочется тихого и чистого искусства. К этому можно относиться по-разному. Мне скажут – ты сумасшедший, потому что тихое чистое искусство сейчас нужно только единицам.

С каким чувством ты это всё делаешь?

В-первых, чувство всегда есть одно – если увидел и хочется это привезти. Дальше бывает очень часто, что это неосуществимо, потому что не складываются обстоятельства. Но если вдруг вырисовывается, появляется партнёр, предположим в Риге, и если он тоже рисковый человек и понимает, что это не просто. А потом моя первая мощная любовь… Открою тайну. Когда я поступил в ГИТИС на заочное режиссёрское отделение, то моим первым педагогом был Марк Захаров. И полгода я был рядом с таким уникальным человеком. Потом уже пришёл Анатолий  Васильев. Я же помню те потрясающие гастроли Ленкома , которые были много лет тому назад, когда они играли в театре «Эстония».

Конечно, когда привозили «Жизнь и смерть Хоакина Мурьеты».

Да, а позже была «Юнона и Авось». Так вот сколько лет прошло после этих больших гастролей? Очень много. Потом были только отдельные приезды маленькими группами по 2-3 человека. Последняя была постановка Элмо Нюганена «Всё оплачено», её привозили несколько раз. А вот полноценный большой спектакль, по своей масштабности, по своей мысли, которыми и гордится всегда Ленком, этого уже не было давно. Но самое главное – это молодое поколение Ленкома.

Уже прославленное.

Да. И очень сильное поколение. И вот тут у нас есть очень много серьёзных моментов. Потому, что, я понимаю, должны быть 1-2 звезды такие как Миронова, Саша Лазарев, сын Леонова. Многих мы даже иногда и не помним, а многих помним - мы видели их в кино, но не видели на сцене. И вот это моё страстное желание – открывать новое поколение. Для наших зрителей это очень больной и серьёзный вопрос. Большинство не хочет открывать для себя что-то новое.

Большинство хотят остановиться на чувстве ностальгии, обидных для нынешней молодёжи воспоминаниях, когда глаза артиста были полны трагедии и печали, а сегодня они пустые как у варёного судака.

Да.

Но на самом деле есть же очень интересные молодые артисты. И ни в коем случае нельзя разрешать себе брюзжание, что этого ничего нет.

Конечно. Но я уже боюсь, я считаю для себя риски. Вот привезу я Ленком, а рядом будет стоять какая-то работа, где будут заняты Гаркалин, многократно приезжающий, Таня Васильева, целый такой список имен. И люди, я уверен, пойдут туда. Потому что, ну как же? Там же все знакомые и известные имена.

Но там будет плохой спектакль, там будет обычный чес, там будет постыдная постановка.

Ты сейчас сказала очень хорошее слово – там будет плохой спектакль. А вот как зритель может определить, что он плохой или хороший?

К сожалению, зритель, кроме всего прочего, сегодня настолько обманут критикой, которая вместо критики у нас давно уже реклама. То, что раньше было только рекламой и честно писалось «на правах рекламы», сегодня выдаётся за критику.

Об этом тоже можно честно говорить. Я всё время бьюсь и обращаюсь к твоим коллегам – критикам, журналистам и говорю – давайте будем хотя бы сами открывать глаза зрителю, говорить, что такое хорошо и что такое плохо. Давайте о каждом спектакле, который появляется, писать рецензию. Например, прошла антреприза, ужасно плохая.

Никто не хочет печатать. Приехали, ушли, деньги собрали, оставьте нас в покое.

Да. И когда я обращаюсь к некоторым редакторам газет и журналов и т.п - сделайте маленькую рецензию, чтобы человек в следующий раз не обжёгся и такие бы вещи больше не стали привозить. А он отвечает - лучше я интервью возьму.

Вот и получается, что вроде всё неплохо. А несчастный зритель не может, как зритель в Москве или Петербурге, пойти в театры и сравнить.

Да. Зритель получает такое понимание, что если об этом пишется в уважаемых газетах, еженедельниках… Если в интервью мало говорится об этом спектакле, а больше говорится об его (артиста – ред.) личной жизни, о том, сколько он весит сегодня и сколько он будет весить завтра… И получается, что СМИ делают одно «хорошее и мощное» дело – оболванивают нашего зрителя. Потому что зрителю внушается, что привозной актёр достоин только такого внимания. А что он в искусстве делает – совершенно это не касается.

Давай поговорим о тебе, как о режиссёре. Какие у тебя в этой области цели, интересы? У тебя с успехом прошёл в Русском театре спектакль «Бесаме мучо». О чём ты сейчас мечтаешь?

Мечтать я могу о многом. А есть ли возможности? Хотя как ведь бывает – что-то если западает, то это как червь в любом случае будет тебя гнобить и всё равно я как-то выскажусь. Я попал на одну и простых пьес современной драматургии. Много раз начинал читать и откладывал на 5-10 странице –ну не идёт никак. И вдруг такая простая история. Я к этому жанру отношусь с большим уважением.  Мы когда-то с тобой говорили – я всегда был силён сам и нас учили, как актёра к этому вести – это монологи в диалогах. Васильев этим занимался с нами постоянно. И вдруг я вижу эту пьесу – она написана вот в таких диалогах. Несколько человеческих историй. Коротких, длинных, но всё об одном – о любви. И называется «Я боюсь любви». Мне кажется, что сегодня словосочетание «я боюсь любви» - это уже болезнь. Она как-то переходит в другую стадию. Почему мы боимся этого святого чувства? Что с нами сделали? Я часто себе задаю этот вопрос, когда сморю на своих друзей или допустим , на их детей. Что же такое происходит? И там друг простым человеческим языком рассказывают друг другу разные варианты. Это страшно. Пьеса как бы легко написана, но в итоге это современная трагедия человеческих душ. А исследовать сегодня на этой маленькой, что ли дистанции, эту проблему – мне кажется, она любого может задеть.

Ты мечтаешь это поставить?

Я не то, что мечтаю, я постепенно иду к этому. Когда я это воплощу? Надо прежде собрать компанию, чтобы люди хотели даже не играть, а прожить  это. Тогда это будет истина. Вот почему мне «Варшавская мелодия» понравилась? Там была такая истина, такая правда этих тончайших переживаний. И это трогает, я убеждаюсь каждый раз. И когда мне говорят, да ну перестань, это всё в прошлом…

Нет, это не прошлое, это будущее.

Вот.

Хочу тебя поблагодарить, прежде всего, как человека, который не боится любить. И желаю тебе, чтобы твоя любовь и к театру и к приезду замечательных коллективов всегда оставалась взаимной. Спасибо.

Спасибо и вам  

С Адольфом Кяйсом беседовала Елена Скульская

Полностью посмотреть передачу можно здесь

Надежда Берсенёва

Редактор

rus.err.ee

Обсуждение закрыто