СОЮЗ 
ОБЩЕСТВО 
СОБЫТИЯ 
МНЕНИЯ 
КУЛЬТУРА 
ИСТОРИЯ 
ОБРАЗОВАНИЕ 
ПРОЕКТЫ 
КАТАЛОГ 
ФОТО 
Режиссер «Гарпастума» и «Бумажного солдата» о том, что в России не должно быть ни одного непоротого поколения
К концу лета затихли бурные осуждения последствий реформы кинематографии, но очевидно, что с окончанием сезона отпусков они возобновятся. Между тем у реформы уже есть результаты – Министерство культуры опубликовало первые цифры по заявкам на господдержку.
Алексей Герман-младший, дважды представлявший Россию в конкурсе
Венецианского фестиваля (с «Гарпастумом» и «Бумажным солдатом»), лауреат«Серебряного льва» за режиссуру,
рассказал OPENSPACE.RU о своем отношении к нововведениям, которые
рискуют перечеркнуть достижения отечественного кино последних лет.
– На протяжении почти всей постсоветской истории
предпринимаются попытки как-то реформировать кинематограф, как-то
запустить индустрию, но ничего пока не получается…
– Начнем с
того, что вообще никто не понимает, что такое русское кино. В России
нет честной статистики посещаемости залов. В России 80 процентов доходов
идет пиратам. В России 50 процентов прибыли от проката забирают
кинотеатры. В России немного телеканалов, которые могут что-то покупать.
Мы живем на территории, которая укрыта многометровым слоем снега, и вот
что под этим снегом – никто не понимает. Что под ним? Может быть,
озеро? Или залежи золота? Там может быть все, что угодно. Будем называть
вещи своими именами: огромное количество заводов, выпускающих
контрафактные диски, принадлежали правоохранительным органам. С ними
никто не боролся. Может быть, если убрать снег, индустрия будет
прекрасно существовать и без господдержки? Я знаю, что говорю банальные
вещи, но мы существуем в абсолютно парадоксальной ситуации, когда наше
кино в производстве дорого – дороже, чем в Европе; когда нам отрезаны
все пути для выхода на окупаемость, в том числе и DVD.
О чем идет речь? Речь идет о том, что нужны правила игры. Если мы
играем в господдержку, давайте делать честный конкурс. Если мы не играем
в господдержку, давайте тогда боритесь с пиратством, чтобы все
существовали в одинаковых условиях: кто выживет, тот выживет. Это
правильный и честный вариант.
– Компании-деньгополучатели, которые попали в новый фонд, это же не самозванцы какие-то. Там известные на рынке продюсеры.
–
Многие компании, которые вошли в восьмерку, существовали много лет –
пятнадцать, двадцать, получая огромные дотации от государства. Что
помешало части русских продюсеров, которые любят выступать по телевизору
и производить некий шум, стать новыми Брукхаймерами? Что им помешало
выйти в прокат во всем мире? Критерием должна быть прибыль. Но прибыли
ничего не приносит – ни «коммерческое» кино, ни арт. Дальше начался
кризис. К этому времени все те же фигуранты, которые присутствуют в
списке мейджоров, колоссально надули бюджеты. Все начали снимать
крупнобюджетные фильмы, ничего не окупилось, у всех долги – поэтому надо
задушить конкурентов. Никто же не посмотрит очередной исторический
блокбастер о триумфе русского оружия над печенегами, условно говоря.
Дальше история про экспертизу.
Она такая же нечестная, как все, что происходит вокруг. Мы живем в
фантасмагории. Исследование, на котором базируются решения, очень
неточное. Оно заранее подогнано под результат. Изначально история была
благородная – поддержать коммерческое кино, чтобы значительная часть
средств, которая была потрачена государством, начала возвращаться. Все
это превратилось в стыдную вещь. Была разработана система баллов (баллы
студиям начислялись по нескольким параметрам, в том числе за участие в международных фестивалях, за телевизионные рейтинги. – OS).
Но в экспертизе были заложены абсолютно намеренные системные ошибки. По
какой-то непонятной причине произошло… назовем это обман. Считали баллы
фильма, например «Возвращение», – забыли второго «Золотого льва» (за
лучший дебют. – OS). И вроде бы из-за такой мелочи компания «Рен-фильм» недобрала баллов и не получила деньги, а получила компания Art Pictures.
Вообще не посчитали призера венецианcкой программы «Горизонты» Алексея
Федорченко. Не посчитали каннский приз ФИПРЕССИ Сокурову и т.д. Не
посчитали фильм «Гарпастум», который участвовал в конкурсе Венецианского
фестиваля. Зато посчитали фильм «Персона нон грата» Кшиштофа Занусси,
как фильм производства компании «ТриТэ» и т.д. То же самое с
телевидением: указан рейтинг, но не указано количество показов. Цифры –
левые. Компания Movie Research, которая занималась анализом для правительства, давно и тесно связана с частью компаний, которые выиграли конкурс. Зимбабве.
Нет того, нет сего – гадание на кофейной гуще.
Если
мы хотим играть честно, то почему существует специальное допущение в
исследовании? Я все время задаю один и тот же вопрос: почему, собственно
говоря, те люди, которые прекрасно знают ситуацию и вхожи в фонд, не
обратили на это внимания? Все же знают, что у Звягинцева было два
«Золотых льва». Михалков не знал? «Ой, мы ошиблись, у нас не очень
хорошее исследование, мы сейчас выделим на три года по двести пятьдесят
миллионов рублей, а потом пересчитаем». Почему люди, которые сняли хуеву
тучу фильмов, не смогли построить ни одной рентабельной компании, кроме
Эрнста с Максимовым? Почему в рейтинге учитываются только кассовые
сборы, даже если фильм стоил $30 млн, а собрал $15? Понятно, что так
везде, непонятно только шизофреническое удивление государства, когда
людей такое положение дел не устраивает. Власть удивляется: «Мы вас так
любим, а вы…». Видимо, для государства главная цель – благосостояние
Михалкова. А что хорошие, молодые, успешные кинокомпании погибнут –
пофигу.
– Интересно, если бы Эрнст и Максимов платили живые
деньги на рекламу своих фильмов на «Первом канале», была бы их компания
рентабельной? Как вообще считать рентабельность, если все непрозрачно?
–
Не знаю. Делайте тогда открытое обсуждение. Мне кажется несправедливым
вот что: был Минкульт. Плохой, хороший. Кто-то говорит – давал откаты, я
откатов не давал. Когда они начали выделять деньги на дебюты, был
колоссальный вал критики со стороны известных режиссеров: «Зачем вы
даете деньги молодым, когда надо поддерживать старых?» Минкульт это
давление выдержал – в итоге появились Боря Хлебников, Леша Попогребский, Бакур Бакурадзе, Хомерики Коля и так далее…
– Но ведь в Минкульте и сейчас хотят оставить деньги на дебюты.
– На этот год, и до сих пор непонятно сколько. В следующем году может быть секвестирование бюджета.
– Все, кто славят фильм «Утомленные солнцем», распределяют деньги. Те, кому фильм не нравится, к деньгам не допускаются.
– Да. Так вот, говорят, что у них был недобор по заявкам. Никто локтями не толкается на самом деле.
– Нужен открытый конкурс проектов.
– Если у вас есть хорошая идея и вы придете с ней, например, к Сергею Сельянову, разве он вас не запустит?
– Хорошо, у меня есть идея, я верю, что она соберет деньги. Какие у меня пути? Искать инвесторские деньги? Сейчас никто с кино связываться не хочет, между прочим – после «Обитаемого острова». Потеряна вера в то, что здесь может быть что-то хорошее. Я приду к условному Сельянову, он скажет: «Я тебе даю два миллиона долларов». Я должен ему что-то отдать – телеправа, права на DVD, международные права. Зачем мне это надо? Я сниму фильм по своей идее, которую, может быть, исказят, потеряю управляемость проекта и стану наемным сотрудником. Я вот верю, что могу продать свой мобильный телефон за сто рублей. А мне говорят: «Обратитесь к Сереже, он даст вам 30 рублей и дальше сам продаст его за сто». Это как бизнес не будет работать.
– Многие из продюсеров до сих пор думают, что смогут производить российский мейнстрим – среднебюджетное кино, которое будет окупаться.
– Нет у нас мейнстрима и не будет. Сплошная торговля воздухом. Сельянов говорит, нужно три года на создание фильмов в рамках нового фонда. То есть примерно в одно и то же время все эти компании выпустят от 16 до 24 новых фильмов. Это бред. В России нет столько экранов, чтобы они могли собрать деньги.
У нас действительно как-то существует арт-кино. Сложно, но существует. Все это его разрушает. Не работают никакие механизмы вертикальных, горизонтальных, каких угодно связей. Киносообщество превратилось в неприятных бубнящих карликов. Где-то ходит огромный Гулливер, который ест ножку ягненка, а под его ногами кусаются, бьют друг друга палками, тыкают зубочистками карлики, которые едят мышь. И мне физически это неприятно.
– Все это упирается в вопрос культурной политики, которой нет.
– Ее нет. Через три года на международных фестивалях не будет ни одного русского фильма, потому что всех загоняют в тупик. В свое время по советскому телевидению я видел репортаж о том, как «Москвич» решил участвовать в «Формуле-1», клянусь. Конечно, он никогда в ней не участвовал. Я не хочу жить и работать в плохой копии советского автозавода, который ничего не выпускает, но все время назначает каких-то людей, которые рассказывают, как они сейчас сделают болид «Формулы-1».
Почему не поехал на «Кинотавр»? Меня тошнит. Я хочу, чтобы было поколение хороших режиссеров, из которых через пять лет получатся великолепные. Я хочу приходить в «Жан-Жак» и видеть условного Хомерики, который занимается тем, что ему интересно. Потом мы будем соревноваться, он меня будет ревновать к успехам, я его буду ревновать, мы будем сталкиваться на фестивалях. Это и есть культурная жизнь.
– У нового, альтернативного михалковскому КиноСоюза, в который вы вошли, есть какая-то позитивная программа?
– Так или иначе, должно быть сообщество людей, которые говорят в один голос: «Это не будет работать». Я считаю, что новый КиноСоюз может существовать при двух условиях. Если он будет реально защищать кинематографистов, что произойдет не скоро. И второе: нужно, чтобы в него поверили. И первый шаг для того, чтобы в него поверили, был сделан: они вывесили на открытое обсуждение свой устав. Еще одно достижение КиноСоюза: они сразу заявили, что не собираются делить недвижимость, пусть она остается Никите Сергеевичу. Он за нее волнуется невероятно.
Люди должны иметь право состоять в профсоюзе и отстаивать свои права. У меня осталось много друзей из ВГИКа, они сейчас превратились в обугленные головешки. С ними делают все, что хотят. Мой товарищ, чей блокбастер скоро выйдет, рассказывает: «Сначала спиздили полбюджета, потом всё изуродовали». Нужна юридическая защита, защита от произвола, от воровства бесконечного.
Мы хотим попытаться создать хотя бы подобие нормальной истории.
Я не хочу лизать ботинки. Не хочу. Российское кино стало посмешищем. Любого нормального человека от кинематографистов тошнит. Меня самого от себя тошнит. Нахера я занимаюсь этой профессией? Когда мы пришли, мы во что-то верили. Чего-то хотели, чего-то добились. Но это никому не нужно. Тот микроклимат из талантливых людей, который создался в стране, он ломается.
– Но ведь мы в России живем, у нас так принято, чего вы удивляетесь?
– Да, это часть культуры. Да, это часть системы. Но это не означает, что об этом не надо говорить. Я все время вспоминаю моего отца. Когда закрыли «Лапшина», дома не было денег, мы поехали на дачу, дедушкину. Была зима, папе никто не звонил. У родителей серьезная депрессия, они развлекаются тем, что возят меня по дороге на финских санках. Я помню бесконечные обсуждения: что сказал такой чиновник, что сказал другой… Прошло тридцать лет – все то же самое. Предпринимается попытка воссоздать советскую систему. Но советская система существовала в закрытом рынке. Так не выйдет.
Я знаю, что это Россия. Я знаю, как это все устроено, что так из века в век. Но давайте попробуем. Дайте нам возможность, не душите. Надо же идти вперед. Уже пора.
– Ситуация, в общем, ясна. У нас не должно быть ни одного непоротого поколения.
– Совершенно верно. Моя мама всегда говорит то же самое. В России не может быть ни одного непоротого поколения. Глупо. Ведь порют тех, у кого получается.
