После роли шута в фильме Павла Лунгина «Царь» у Ивана наладилась карьера в кино и на ТВ, но осложнилось положение в РПЦ.

Журналисты писали даже, что высокопоставленные иерархи предложили Ивану Охлобыстину отказаться от сана, что актерство и служение церкви несовместимы. Корреспондент «Вечёрки» поговорил с актером о церкви, о семье, о Союзе кинематографистов и, конечно, о его актерских работах.

Телевидение — одно из чудес нашей жизни

— Сейчас вы играете главную роль в ситкоме «Интерны». Ваше отношение к современному телевидению?

— Это одно из чудес удобного образа жизни. Мы не понимаем, как этим чудом пользоваться. А на Западе с этим давно разобрались, но у них это по-другому, они сразу попали в сектор жесткого потребления и уже привыкли к этому чуду. У нас в России поэт больше, чем поэт, и это относится ко всем видам искусства. У нас телевидение еще относится и к средствам формирования общественного сознания. Это инструмент, которым нельзя не пользоваться, — показывая каждую неделю или каждый день одно и то же, ты обязательно формируешь человеческое сознание. Будешь показывать, как бегают с пистолетами, про разбойников, милиционеров, дети уже начинают думать, что пистолет — это нормально. Продюсеры сами в армии не служили, и им кажется, что прикольно бегать с железками. Они не очень понимают, как это звучит. Уж если делать про железки, то делать по-настоящему, как в жизни, но вряд ли это будет. Ведь удобно снимать то, что принесет деньги, а не то, что принесет пользу.

Передавай привет бабушке!

— Расскажите немного о своей семье…

— Это самое главное, остальное не важно. Я проанализировал свои отношения с государством, обществом и понял, что я им ничего не должен. Государство: в армии я отслужил, сам пошел. Общество: бабушек я вроде через дорогу переводил. То, что надо, сделал. Что касается женщин, мне повезло: женщины, которые появлялись в моей жизни, были личностями, и это выходило на первый план. Им я тоже ничего не должен. Единственные обязательства: я должен кормить, растить и воспитывать своих детей. Это то приятненькое, что греет.

— Какие у вас отношения с родителями?

— С мамой хорошие. Она у меня женщина шумная. У нее две версии жизни — очень хорошо и очень плохо. Очень плохо — это сразу паника, очень хорошо — это хохот. С моей мамой сложно очень долго говорить, потому что она импульсивная. Ей нужно было родиться в Испании, в южной части. А отец был сангвиник, он прошел все войны, которые были в том столетии, он был в Испании, поэтому ему прощалось то, что он нормально семью не создал, нас не воспитал. Он был невероятно велеречив и мудр. И врач от Бога. Главное, что было в его жизни: он спасал других людей. Мы встретились с ним последний раз, когда он уходил умирать в больницу Бурденко, ему уже приготовили генеральский номер, он, как врач, все понимал, привел в порядок все свои документы, честно разделил свои накопленные деньги между всеми близкими. Написал завещательные письма с пожеланиями здоровья, которые больше напоминали первомайские лозунги. Он не любил формализм. Мы с ним встретились в дверях, он говорит: «Наверно, нужно что-то сказать. Ты молодой, ты и говори». Я ответил: «Передавай привет бабушке». (А она уже давно умерла.) Он ответил: «Хорошо».

Шута Вассиана я сыграл по благословению патриарха Алексия

— Несколько слов о съемках в «Царе»…

— Замечательные были съемки, прекрасный коллектив. Сначала была влажная погода, а потом резко наступил мороз и начал валить хлопьями снег. И всю эту выстроенную Москву XV века завалило. Получилась такая рождественская сказка, как будто специально все сделали из папье-маше. Вокруг ходила толпа людей в одеждах XV века, в шубах и во всем остальном. Плюс среди них были Леха Макаров, человек огромной души, Петр Николаевич Мамонов, Лунгин-мастер. И я с удовольствием поработал, я честно делал то, что мне говорил режиссер.

— Что за письмо вы написали после «Царя»?

— Фильм был шумный. Де-юре я мог сниматься по благословению святейшего патриарха Алексия, благословение обратной силы не имеет, поэтому никаких канонических претензий ко мне не может быть. Критика началась, что Вассиана играет священник, потом вспомнили что реноме мое подпорчено. И пошла волна в сторону церкви. Во мне не было никакой двойственности. Я люблю мир кино, я в нем вырос. То, что пишут про него в прессе — что это источник греха и разврата, — все это неправда. Я написал письмо святейшему Кириллу, напомнил, что юридически вроде все правильно, но возникла критика со стороны людей, чье мнение мне дорого, следовательно, нет дыма без огня. Народ, случайные люди не должны иметь поводов через меня критиковать церковь. Я написал, что народ наш пока не готов к тому, что священнослужитель играет в кино, и предложил запретить мне служение до тех пор, пока снимаюсь. По глупости напечатал это в своем блоге. Новость зацепила журналистов, и пошла волна публикаций «Охлобыстин ушел из церкви».

— Иван, вы называете себя «священник-заштатник». Что это значит?

— Это значит, что я могу служить в любой церкви Московского патриархата, если святейший будет не против. Я принадлежу к Среднеазиатской епархии. Меня досрочно перевели в Москву и вывели за штат — я мог служить в любой церкви и два года не получал зарплату.

В кино у нас какой-то боярский стиль управления

— В свое время вы были секретарем Союза кинематографистов. Каким был тогда союз и что с ним происходит сейчас?

— Там я оказался случайно, меня туда привел Быков со словами, что от ВГИКа там тоже должен быть кто-то. Узнав, что делать там нечего, что мы только сидим на заседаниях, пьем кофе и беседуем о кино, я там больше не появлялся, числился номинально. А сейчас Союз кинематографистов не несет своих функций, он должен, как настоящий профсоюзный орган, защищать участников. На Западе невозможно, чтобы человек снял крупный проект, не являясь участником такого профсоюза. Так должно быть, а у нас какой-то боярский стиль управления. Хаос.

Мой отец был киноман

— На каких фильмах вы учились?

— На хороших. Мой отец был киноман. Он с войны привез очень много фильмов, и мы все их посмотрели. То, чего у многих не было, было у нас в сельском клубе. Потом, когда я определился с эстетикой, в которой мне интересно работать, я понял, что мне ближе всего киберпанк, новая технологическая реальность, представленная в человеческих отношениях. Терри Гиллиам, Тим Бёртон, в отечественном варианте — Ролан Быков. Он объяснил мне все, что я не понимал в кино, причем объяснил в довольно простых словах. Я считаю его своим учителем.

— Можете ли вы привести примеры по-настоящему духовного кино?

— «Франц и Полина», который Михаил Сегал снял года четыре назад. Там про Бога ничего, это история Ромео и Джульетты, причем Джульетта из сожженной эсэсовцами белорусской деревни, а Ромео — эсэсовец, молодой паренек, бежавший с ней в лес. Из западного мне нравится «Разум и чувства» по Джейн Остин. Впечатлили меня «Матрица», «Эквилибриум», «Гаттака». Это достаточно духовное кино.

— А «Поп»?

— Не видел, пока не успел. Оксанка, жена моя, смотрела, ей понравилось. А я ей верю, она честный человек. Как была комсоргом, так и осталась.

— Ваше отношение к преподаванию основ православия в школах?

— Скажем так: противоречивое. Если бы к этому можно было приложить стоящих преподавателей, то однозначно — да. А поскольку этот предмет может преподавать человек, сам не очень понимающий в ортодоксе, есть вариант, что дети будут ненавидеть это до того, как поймут, что это такое вообще.

— Вы бы взялись?

— Нет, я не богослов. А тема сложная. Детям нужно разжевывать, и ни в коем случае нельзя ошибаться.

Беседовал Евгений НИКИФОРОВ

Фото Натальи ЧАЙКИ

 

vppress.ru

Обсуждение закрыто