«Кто сам не был очевидцем этого события, тому трудно составить себе понятие о том впечатлении и о той радости, какие овладели умами всего населения столицы. Все считали этот день днём избавления от бед, тяготевших над ними целых четыре года. Каждый чувствовал, что миновало ужасное время…»

Этими словами, полными надежды и радостного возбуждения, провожали в последний путь русского императора Павла I. День, который, по мнению автора этих слов, стал «днём избавления от бед» - 23 марта 1801 года. Именно тогда, 220 лет назад, Павел I был жестоко убит небольшой группой заговорщиков.

Удивительно, насколько пластичным бывает человеческое сознание. Скажем, с недавних пор стало хорошим тоном категорически осуждать тех, кто убил Николая II. Просто по той причине, что отрекшийся император был вроде как «хороший, и желал только добра». Слова непосредственного руководителя расстрела царской семьи, Якова Юровского о том, что убийство отчасти было обусловлено объективными причинами революционного времени, во внимание не принимаются и заранее объявляются бессовестной ложью. Убитый царь в глазах общества достоин всяческого сочувствия.

То же самое касается обстоятельств гибели императора Александра II. Террористов-народовольцев осуждают. Царь же, который после очередного покушения произнёс: «Что они имеют против меня, эти несчастные? Почему они преследуют меня, словно дикого зверя?» вызывает, опять-таки, только сочувствие, ведь он совершил столько хорошего! Народовольцы же, которые имели свои резоны для цареубийства, становятся при таком раскладе безусловными злодеями – их словам веры нет, и быть не может, потому что «они всё врут».

И лишь в одном-единственном случае эта система вот уже несколько столетий регулярно даёт осечку. Когда речь заходит об убийстве Павла I, на свет божий обязательно вытаскивают свидетельства того, как ликовал «весь народ», узнав о смерти «тирана». При этом мало задумываются, кто же эти самые свидетельства оставил.

Между тем, цитата, вынесенная в самое начало, принадлежит Леонтию Беннигсену. Одному из непосредственных убийц императора. Одному из тех, к кому Павел I обратился почти с теми же словами, что и Александр II к своим убийцам: «За что? Что я вам сделал?» Совпадение, что называется, до степени смешения. Однако именно в этом случае убийцы царя по какой-то загадочной причине не демонизируются. Более того – за ними признаётся кое-какая правда. В самом деле – всем же известно, что Павел I был самодур, тиран и деспот, преклонявшийся перед пруссачеством и беспричинно угнетавший народного полководца Александра Суворова.

Известно, да. Но опять-таки известно исключительно со слов цареубийц и круга лиц, разделявших их взгляды. Сейчас таких часто называют «люди со светлыми лицами и хорошими генами». Поэтому, обращаясь к их воспоминаниям и записям, всегда надо делать важную поправку. Когда они говорят «весь народ», читать следует так: «все правильные люди нашего круга». О том, что там думает какой-то «народ», они имели представление слабое и искажённое – люди такого склада характера почему-то считают, что их мнение должны разделять все. А если этого не происходит, что ж. Тем хуже для всех.

Это стало ясно, когда цареубийцы, сделав своё кровавое дело, объявили солдатам гвардии: «Радуйтесь! Тирана больше нет!» На что получили обескураживающий ответ: «Это вам он был тираном, а нам – отцом».

Простой народ не стеснялся в выражении своих чувств к императору. Но на том, что называется «общественное мнение» это не сказывалось почти никак. Подать голос в защиту Павла I значило чуть ли не вычеркнуть себя из «приличного общества». На это мог осмелиться разве что иностранец. Да и то такого калибра, который позволял плевать на любое мнение с высокой колокольни. Например, немецкий драматург и романист Август фон Коцебу, бывший в своё время едва ли не популярнее Гёте и Шиллера. Вот что он говорил о Павле: «Народ был счастлив. Его никто не притеснял. Вельможи не смели обращаться с ним с обычною надменностью; они знали, что всякому возможно было писать прямо государю, и что государь читал каждое письмо. Им было бы плохо, если бы до него дошло о какой-нибудь несправедливости; поэтому страх внушал им человеколюбие. Из 36 миллионов людей, по крайней мере, 33 миллиона имели повод благословлять императора, хотя и не все сознавали это. Пред ним, как пред добрейшим государем, бедняк и богач, вельможа и крестьянин все были равны. Горе сильному, который с высокомерием притеснял убогого! Дорога к императору была открыта каждому; звание его любимца никого пред ним не защищало».

Русским же приходилось таиться. Очень часто цитируют одного из беспристрастных свидетелей царствования Павла I, Николая Саблукова. Он пишет о царе действительно с большим сочувствием. Вот, например: «Обнаружились многие вопиющие несправедливости, и в таковых случаях Павел был непреклонен. Никакие личные или сословные соображения не могли спасти виновного от наказания…» Или вот: «Корнет мог свободно и безбоязненно требовать военного суда над своим полковым командиром, вполне рассчитывая на беспристрастность разбирательства дела…» Ну и, наконец, прекрасное: «Низшие классы с таким восторгом приветствовали государя, что Павел стал объяснять себе холодность и видимую недоброжелательность дворянства нравственной испорченностью и якобинскими наклонностями». Однако здесь надо учитывать, что Николай Александрович свои «Записки о временах императора Павла» писал по-английски и предназначал исключительно для семейного чтения – он был женат на англичанке. Достоянием общественности они лишь после его смерти, когда Саблукову было уже всё равно.

Кстати, если уж речь зашла о «якобинских наклонностях», то, по мнению «людей с хорошими генами», ими страдал сам царь. Вот что писал об этом Яков де Санглен, один из руководителей политического сыска при Александре I: «Кратковременное царствование Павла Первого, замечательное тем, что он сорвал маску со всего прежнего фантасмагорического мира, произвело на свет новые идеи и представления. С величайшими познаниями и строгою справедливостью Павел Петрович научил нас и народ, что различие сословий ничтожно». Тут надо добавить, что и свидетельство Санглена увидело свет лет через двадцать после его смерти, да и озаглавлено было характерно: «Записки не для современников».

Вот это «различие сословий ничтожно» не могло не бесить «людей с хорошими генами» при Павле. Его реальные заслуги были перечёркнуты общественным мнением, которое создало и форсированным темпом продвинуло в массовое сознание унизительный штамп: «Павел I – самодур и тиран».

Сломать этот стереотип мог бы, наверное, Александр Пушкин, который в последние годы жизни интересовался Павлом, называя его «романтический наш император». Но Пушкин просто не успел. Не успел и Лев Толстой, который уже в XX столетии, будучи мировым гением, высказал крамольную мысль: «Читал Павла. Какой предмет! Удивительный! Признанный, потому что его убили, полубешеным, он был несравненно лучше своей матери!»