Среди всех праздников, принятых в нашей стране, Новый год – самый демократичный. И старики, и малыши, и нищие, и миллионеры в общем одинаково рисуют в своем воображении картину этого торжества

Встреча Нового года немыслима без сияющей, в огнях красавицы елки, без боя часов на Спасской башне Кремля и бокала игристой влаги, поднятого в полночь с 31 декабря на 1 января. Это ритуал.
Так встречали Новый год наши отцы и деды. И, кажется, так было и сто, и двести, и триста лет назад.

На самом деле все не так. Существующая ныне традиция встречать Новый год в полночь с елкой и шампанским принадлежит исключительно советскому периоду нашей истории. Возникла она в середине 1930-х гг.

А как же отмечали этот праздник раньше – сто, двести, триста лет тому назад?

Начнем с того, что до конца ХVII в. Новый год, или, как его тогда называли, «новое лето», отмечали 1 сентября и считали время не от Рождества Христова, а от сотворения мира.

19 и 20 декабря 7207 г. от сотворения мира, или 1699 г. от Рождества Христова, царь Петр I издал два революционных указа (под номерами 1735 и 1736 по Полному собранию законов Российской империи), которые провозглашали праздновать Новый год 1 января. Будущий император не учел, что Иисус родился не в нулевой, а в первый год Христовой эры, и потому полагал, что 1 января 1700 г. россияне должны праздновать не только рождение новой традиции, но и нового века. Удивительно, что спустя сотню лет, в преддверии XIX столетия, Павел I уже засомневался, в каком же году наступит новый век. И дальше эта история повторялась, включая и наше время.

Петр I постановил отметить два этих знаменательных события (новый год и новый век) великолепными пиротехническими потехами, велел москвичам 1 января поздравлять друг друга, а также украсить ворота домов ветками вечнозеленых растений – сосен, елей и можжевельника, которые полагалось сохранять в неприкосновенности семь дней.

Нет, эти ветки еще никак не напоминали нашу красавицу елку – символ вечной жизни. Скорее другое. Преклоняясь перед античной культурой, обожая всевозможные триумфальные арки, используя в придворном быту имена древнегреческих и особенно древнеримских богов, Петр I, похоже, связывал эти вечнозеленые ветки с лавровыми венками славы. Он хотел начать ХVIII в. как век торжества, который вырвет Россию из тьмы азиатского (для всей цивилизованной Европы) небытия. И, кстати, любопытная вещь: с тех пор Петр I в ночь под Новый год или в первые дни наступившего года публиковал какие-нибудь сногсшибательные для России законы, которые тревожили и нервировали народ. Как будто времени другого у царя не было!

Вот 4 января 1700 г. (ПСЗ. № 1741) провозгласил указ «О ношении платья на манер венгерского». 1 января 1703 г. (ПСЗ. № 1922) велел завести шнурованные книги для повседневной записи поступающих пошлин. Это значит, что из одной местности уже ничего нельзя было провезти в другую без объявления и платы, это значит, что все перевозки были поставлены на государственный учет и контроль. 27 декабря 1704 г. (ПСЗ. № 2001) продажа табака была ограничена государственными кружечными дворами, то есть велась только там, где продавалась водка, а 31 декабря того же года (ПСЗ. № 2002) запрещалось перевозить частным лицам табак из портов и приграничных местностей во внутренние города страны, и т. д. и т. п. до бесконечности.

Если рождественскими да крещенскими днями цари допетровской Руси направлялись с гостинцами в тюрьмы и богадельни, чтобы, видимо, успокоить и умилостивить народ, то Петр I новогодними посланиями стремился обрушить на народ новые повинности. Быть может, он полагал, что в непробудной гульбе люди не заметят его указов, а проспятся и окажутся в новой стране. То есть Новый год для Петра I ассоциировался с началом новой жизни, с новым периодом в истории государства. И, может быть, вечнозеленые ветки хвои на новый 1700 г. были для него знаком обновления.

Быть может, так, а может, и не так.

Ибо эту неувядающую зелень преемники Петра I еще воспринимали как символ воинской доблести. Так, январской порой 1740 г., возвращая в столицу русских воинов после очередных боев с турками, Анна Иоанновна повелела всем офицерам украсить головные уборы лавровыми листочками, а солдатам – таким же манером декорировать себя ельничком. А. Т. Болотов вспоминал, как в 1757 г. русские воины также шли на войну, украсив головы зелеными веточками – в честь будущих побед. Но и это еще не все. Возможно, подобная зелень являлась для людей ХVIII столетия и символом власти над человеком «вечной» государственности. Ведь не случайно с незапамятных времен на крышах казенных кабаков (или у крыльца) красовались еловые деревца – неизвестно почему. А может быть, как раз потому, что, говоря афористичным языком указов Екатерины II, «питейная продажа есть издревле короне принадлежащая регалия» (ПCЗ. 1765. 1 авг. № 12444). То есть елка могла в такой связи символизировать закон.

Кстати, и Петр I – знаменательная деталь! – любил впоследствии приурочивать к новогодним торжествам празднование триумфов русского оружия, иными словами – русской государственности, словно самого по себе торжества Нового года ему было мало.

Любопытно в таком смысле перелистать донесения иностранных дипломатов, которые бывали обычно весьма многословны в описании Петровских празднеств. Но, когда разговор заходил собственно о новогодних торжествах, они как будто теряли дар речи. Ибо никакой специальной программы встречи Нового года в полночь, как мы ее понимаем сегодня, при царском дворе у Петра I вообще не наблюдалось. Посетив церковную службу 24-го, а то и 25 декабря, в Рождество Христово, Петр I, если не был в походе, то случалось, что 31 декабря отправлялся «в мыльню». А потом, как это произошло 31 декабря 1714 г., пошел в свою токарню. Там поел, возможно, там и заночевал, судя по лапидарным записям Камер-фурьерского журнала.

В дальнейшем у его преемников не происходило никаких существенных перемен в праздновании новогодней ночи. Так было и век, и два, и маленький кусочек XX столетия, и чаще всего день 31 декабря в Камер-фурьерских журналах даже и не записывали – нечего было. Фрейлина А. Ф. Тютчева впоследствии разъяснила этот факт: «1854 г. 1 января. Наступил Новый год. Я встретила его с стесненным сердцем, ибо, как всегда, в нем кроется неведомое. Вечер под Новый год я провела у императрицы... В 11 часов подали шампанское, поздравили друг друга, и императрица отпустила нас: так принято в царской семье, чтобы к двенадцати часам каждый удалялся к себе». Так принято – ни тебе праздничных застолий, ни тебе сидения до утра!

Поскольку император в России не только издавал указы, но был еще и законодателем всех нововведений и мод в своей стране, то можно предположить, что наши предки вообще не встречали Новый год. Проштудировав дневники таких аккуратистов, как великий князь Константин Константинович (знаменитый К. Р.), будущий министр иностранных дел В. Н. Ламздорф, секретарь Госсовета и, между прочим, светский человек, не чета предшествующим, А. А. Половцов, военный министр Д. А. Милютин, нельзя не заметить, что у них отношение к встрече Нового года было весьма беспечным. Они ни в коей мере не являлись рабами традиции, как мы. И очень часто в их записях можно обнаружить такое отношение к встрече Нового года, как у К. Р., который в 1896 г. писал: «Я не слыхал в ночь на Новый год, как пробило 12, спал как убитый».

Семья последнего русского самодержца встречала Новый год в церкви. Только днем 31 декабря 1915 г. Александра Федоровна засомневалась, о чем сообщила Николаю II на фронт: «Не знаю еще, как будем встречать Новый год. Я бы предпочла в церкви, но это детям скучно».

Ну наконец-то!

Хотя и в XIX в. уже попадались указания на полуночные встречи Нового года. И прежде всего в среде русского воинства, которое, прогнав Наполеона с русской земли, победоносно шествовало по Европе. Возможно, именно тогда впервые россияне встречали Новый год с шампанским. Возможно, что французы и поднесли нашим воинам вино. Кроме того, привычка встречать Новый год в 12 часов ночи 31 декабря распространилась тогда же и среди жителей городов, которые находились вблизи границы. Из-за границы шел этот обычай в Россию. По словам собирательницы примет русского быта К. А. Авдеевой, она находила этот обычай в первой трети XIX в. среди жителей Дерпта и Одессы. Будучи в 1832 г. в Одессе, она писала: «Новый год празднуют все». Но чем ближе к государственной вершине, тем больше встреча Нового года походила на обыкновенный бал. Возьмем хотя бы роман Л. Н. Толстого «Война и мир». Кто не помнит первый выход Наташи Ростовой в свет? Помнят все. Но мало кто отдает себе отчет в том, что бал состоялся 31 декабря 1809 г.

Тогда напрашивается вопрос: когда же в императорской России официально происходили новогодние торжества, когда государство отмечало этот праздник? Вопрос немаловажный – ведь, как заметил А. П. Чехов: «Россия – страна казенная».

Дата такого торжества известна – 1 января. В этот день Петр I потчевал знать, принимая у себя гостей с праздничным фейерверком на исходе 1 января. Или пировал в доме А. Д. Меншикова, а потом гулял по улицам, устроив себе выходной, если, конечно, в этот день не было войны и Петр I не находился в походе. А вот торжественный церемониал в праздновании Нового года ввела Анна Иоанновна. Ее стараниями распорядок торжеств при дворе был неукоснительный. Сначала надо было прослушать литургию, потом перейти в светские апартаменты, где поздравляли друг друга. Потом праздничный обед не под фейерверк, а под звуки итальянских музыкантов, в течение двух часов, с провозглашением пяти тостов, затем отдых, и в четыре часа дня приглашенные собирались на бал, который длился четыре часа и завершался фейерверком. Лишь в 1739 г., судя по записям в Камер-фурьерском журнале, Анна Иоанновна рискнула устроить бал с 6 до 9 вечера.

В царствование Екатерины II сформировался знаменательный обычай: днем 1 января знать непременно прикладывалась к высочайшей ручке – это был целый спектакль. Павел I тоже любил театр, но сделал из новогодних торжеств некое мрачное шествие мистического содержания. Любопытная пометка сохранилась в углу страницы Камер-фурьерского журнала за 1 января 1801 г.: «Здравия во время стола не пили». С чем это было связано – неизвестно. Только спустя три месяца и десять дней Павла I не стало.

А вот Александр I устраивал при дворе грандиозные торжества. «Народный маскарад в чертогах повторялся, согласно преданию, каждое 1 января, – писал в своих мемуарах В. А. Соллогуб (только не каждое 1 января, добавим от себя, потому что не всегда в это время много воевавший император бывал в столице. – Т. З.). К определенному часу весь дворец освещался, все двери отпирались. Милости просим, кому угодно... Посетителей... собиралось более 30 тысяч. О полиции и помина не было. Народные массы волновались по сверкавшим покоям чинно, скромно, благоговейно, без толкотни и давки».

Подобные приемы бывали и позже – в царствование Николая I. Только уже не 1 января, а то 2-го, то 4-го. Можно ли представить себе в наши дни, чтобы новогодние торжества мы отмечали в какой-нибудь другой день, кроме ночи с 31 декабря на 1 января? Невозможно. Ибо Новый год такой праздник, который не переносится. А вот знаменитый педант Николай I, видимо, считал иначе.

Все это прекрасно, но где же здесь елка? Такой вопрос, видимо, обуревает утомленного читателя. А дело в том, что никакой елки в Новый год не полагалось ни при дворе, ни в домах обывателей. Елка бывала в Рождество, то есть 24 – 25 декабря, и к Новому году ее никто не сохранял. Впервые о том, что хорошо бы сохранить, и о том, что елка может быть не только рождественской, но и новогодней, стали размышлять в конце XIX в. Так, в 1896 г. К. Р. с удивлением заметил, что у них в столовой 1 января «еще стоит елка», которую ставили 24 декабря.

Ну хорошо, а когда же явилась в России пусть рождественская, но все-таки украшенная елка?

Обычай этот в Россию принесли немцы, которые стали активно селиться в русских городах при Петре I. Но целый век после того елка, уже известная россиянам, все же не ставилась в русских домах. Начало традиции положила великая княгиня Александра Федоровна в декабре 1817 г. Тогда российский двор перекочевал в древнюю столицу, дабы способствовать ее возрождению из пепла после Отечественной войны 1812 г.

Александра Федоровна была беременна, ждала будущего императора Александра II. Ей оказалось грустно в кругу новой родни, о чем она призналась в своих воспоминаниях. И тогда возникла идея отметить с горячо любимым супругом Николаем Павловичем Рождество на немецкий лад, украсив елку. О елке Александра Федоровна не написала в своих заметках, но об этом рассказал ее биограф И. Н. Божерянов. А баронесса М. П. Фредерикс в подробностях поведала, как проходили императорские елки для детей, когда Александра Федоровна и Николай Павлович стали многодетными родителями: «Накануне Рождества Христова, в сочельник, после всенощной, у императрицы была всегда елка для ее августейших детей, и вся свита приглашалась на этот семейный праздник. Государь и царские дети имели каждый свой стол с елкой, убранной разными подарками, а когда кончалась раздача подарков самой императрицей, тогда входили в другую залу, где был приготовлен большой длинный стол, украшенный разными фарфоровыми изящными вазами из императорской Александровской мануфактуры. Тут разыгрывалась лотерея между свитой, государь обыкновенно выкрикивал карту, выигравший подходил к ее величеству и получал свой выигрыш – подарок из ее рук».

Фредерикс также уточняла, что детские елки – у каждого своя на своем подарочном столе – приглашенная ребятня забирала к себе домой. Равно, как и подарки, которые бывали самыми разнообразными – от новых книг до письменных столов, от серебряных украшений до бриллиантов, ибо дети вырастали.

Императорская молодежь, повзрослев, в 1830-х гг. устраивала еще и собственную «маленькую» елку, празднование которой намечалось на 17 декабря, то есть за неделю до сочельника. Одна из таких елок со свечами закончилась в 1837 г. пожаром Зимнего дворца. Хотя все участники этого предприятия считали, что оба факта просто совпали.

Прошло еще много лет, прежде чем царский обычай вошел в дома обыкновенных россиян. По свидетельству исследователей петербургской старины, первая публичная елка была устроена только в 1852 г. в Екатерингофском вокзале.

 

Обсуждение закрыто